Белый Дозор - Алекс фон Готт

— Хм… Красиво сказано. Японцам, как никакой другой нации, присуща поэтичность. Не сочтите за комплимент, так оно и есть. Значит, вы говорите, растение исчезло сразу после бомбардировки 4 года?

Саи пожал плечами:

— Откуда я могу это знать? Ведь меня тогда и на свете не было. Проблема ученых в том, что мы никому и ни во что не должны верить до тех пор, пока самостоятельно не убедимся в существовании чего-либо подобного этому мху. Гордость нашего ума не позволяет ничего принимать на веру. Мы скорее с жаром бросимся опровергать, чем поддержим нестандартную идею. Я вообще считаю, что нет безумных идей. Раз то или иное было кем-то высказано, значит, где-нибудь оно да существует, просто таится до поры до времени, ожидая своего часа. Мы, люди думающие и творческие, берем все свои мысли из ноосферы, незримой оболочки Земли, название которой дал ваш академик Вернадский, а арийские брахманы издревле называли это «океаном Акаши» — это архив человеческой мудрости, а в нем нет места фантазиям, там хранятся только реальные вещи, те, что были, и те, которым еще предстоит родиться в нашем мире. Да и вообще нет никаких фантазий. Всё, что кажется нам фантазией, не более чем отголосок того мира, который мы сможем увидеть лишь после смерти. Вот вы хорошо выступили, увлекательно, смело. Значит, где-то находится эта самая частица, ждет, пока мы ее отыщем. Я сказал «мы» и не оговорился. Предлагаю вам сотрудничество, так как нам с вами по пути. Кажется… — неуверенно добавил японец, который под конец своей пылкой речи немного оробел.

— Согласен, — от всей души улыбнулся Спиваков и протянул Саи руку. — Как говорят у нас: «Мир и дружба».

— Мир и дружба, — Саи, в унисон Алексею улыбнувшись, ответил на рукопожатие. — Бьюсь об заклад, что смогу быть вам очень полезен. Во-первых, у меня в Токио прекрасная лаборатория, во-вторых, если вы ознакомите меня с вашими исследованиями, то я готов к ним присоединиться, внести свою лепту в общее дело. Благодаря этой работе можно сделать себе имя в большой науке и войти во всемирный конгресс мудрецов, к чему я, признаться, стремлюсь всем сердцем. В конце концов, тщеславие — это единственное, чему можно доверять. Если оно присутствует, значит, ты следуешь в жизни верным курсом…

Алексей хотел возразить, сказать, что тщеславие присуще и дуракам, изматывающим окружающих тяжестью своей непризнанности, но вежливо промолчал.

— И, наконец, в-третьих, — продолжал Саи, — я работаю на нашего общего врага — фармацевтический бизнес, и меня привлекает идея вступить с ним в борьбу. Я не марксист, хотя в Японии сейчас модно считать себя кем угодно, лишь бы держаться как можно дальше от наших традиций, которые многим кажутся скучными и отжившими свой век условностями. Сейчас в ходу ценности глобализации: раскрепощенность, отсутствие верности всем и во всём, эгоизм. Вы согласны на мое предложение?

— Вполне, — кивнул Алексей, — и вот вам моя рука в знак нашей дружбы. Я рад, что мы встретились на этом конгрессе, от которого я, признаться, ничего особенного не ожидал.

— К счастью, предчувствия вас обманули, — рассмеялся Китано, отвечая на рукопожатие. — Сделаем эту планету счастливой, если не возражаете.

— Сложно возразить. Хочется рвануть с места уже сейчас, я увлечен этой идеей, — подытожил Алексей. — Если не мы, то кто, кроме нас?

Алексей всегда был человеком искренним и открытым. Два этих качества, безусловно, характеризовали его как хорошего парня, но из-за них Спиваков частенько нарывался на неприятности. В школе бывал бит троечниками, которые считали его выскочкой, маменькиным сынком, ученым занудой или «ботаником». К тому же, как полагается сыну интеллигентных родителей, Алексей с детства посещал районную «музыкалку», и его основным инструментом было фортепиано. Звезд с неба он, что называется, не хватал, но играл весьма недурственно и несколько раз с большим успехом выступал на каких-то концертах, неизменно принося своей скромной «музыкалке» призовые места.

Увы, но на первый взгляд этот мир держится на троечниках, на посредственности. А посредственность не терпит сочетания ума и душевного благородства. Вот и устраивали ему в младших классах «байкоты», но он всё это с честью прошел, заставив троечников уважать себя. «Байкоты» прекратились в пятом классе, когда отзанимавшийся полгода в секции бокса Спиваков решил проверить, чего стоят полученные навыки. От него сразу отстали, но продолжали не любить, теперь уже за спиной. Школа — модель общества с его многочисленными болезнями, и все болезни общества начинают одолевать человека именно в школе. Многие болезни одерживают над ним победу и живут в душе до самого конца жизни. Именно в школе, а не на пресловутой «улице» формируются будущие алкоголики, наркоманы, воры и прочие разнообразные мерзавцы и негодяи, коих, увы, в этом мире пока предостаточно…

В институте его недолюбливали некоторые профессора из тех, что звание свое буквально вырвали, подсидев более умных, но не имевших навыков активной обороны коллег. Раньше, при совдепах, такое частенько случалось, и если был выбор, кому дать ученую степень: партийному или беспартийному, то выбор этот был очевиден. И не важно было, что беспартийный умнее, что голова у него светлей в тысячу раз: давали не за ум, а за принадлежность к партии, за преданность системе. Вот за такие вот «принадлежности» Алексея и не любили. Посредственность всегда страшится гениальности, а он, конечно же, если и не был, подобно Моцарту, гениален с детства, то, совершенно точно, уже в свои двадцать юных лет был на прямом пути к почетному, хоть и неофициальному званию — «гениальный ученый».

Гениальности свойственна одержимость и простота. Поэтому вовсе не случайно Спиваков и Китано так легко, так запросто вдруг разговорились и быстро нашли точку единого мнения. Алексей, с возраста, который принято считать «сознательным детством», то есть лет с двенадцати, всерьез увлекся эзотерикой, благо домашняя библиотека к этому располагала, и труды многих известнейших мистиков, изданных в России еще в конце XIX века, с буквами, «лишними» теперь в русском, упрощенном совдепами алфавите, были проглочены им не один раз. Это увлечение было для него частью огромного желания познать устройство мира, его духовную составляющую. Для гения не только категорически недостаточно, но и неприемлемо стучать лбом в пол и бубнить псалмы — это, как считал Алексей, вера, в которой нет жизни, а значит, нет и Бога. Только пытливый ум, подобно гению Канта, самостоятельно пришедший к выводу о существовании Высшей силы, в состоянии сделать своего обладателя или по-настоящему верующим, или подлинным безбожником. По-настоящему верующий преклонит колена перед могуществом ума нечеловеческого, а гений, обуреваемый гордыней, никогда не смирится с существованием более совершенного разума. Поэтому среди ученых так мало верующих, так много атеистов-скептиков, но те, кто искренне верит, всегда добиваются большего. Лёша верил с тех пор, как впервые услышал о частице Бога. Он поверил после того, как самостоятельно доказал неизбежность ее существования в природе.

На Земле сменилась не одна эпоха, мы не первые люди на этой планете. Но всякий раз, из эпохи в эпоху, словно перебрасывался невидимый мостик, передавалась жизнь. Возрождаясь после космических бомбардировок, потопов и ледникового периода, всё живое несло на себе отпечаток своего Создателя. Но если так, если в каждом деревце, во всякой былинке есть след Бога, то в чем-то этот след может быть особенно мощно проявлен! Вот какой теории придерживался Спиваков. Вот почему он совершенно не удивился, а наоборот, искренне обрадовался, встретив единомышленника с острова Дракона. И надо было знать Спиваковский характер: ни на секунду он не оказался уязвлен завистью от того, что есть, оказывается, кто-то еще, нарушивший монополию на мысли, которые считались только его, Лёшиными, личными мыслями. А вот Саи был тщеславен. В конце концов именно тщеславие его и сгубило. Желание найти первым, доказать первым, стать первым сыграло с японцем злейшую шутку. Предположив существование пресловутого мха на Камчатке, Саи не поставил Алексея в известность. Более того, он солгал, что мох им обнаружен в Японии! Да, быть может, он поделился бы с новообретенным союзником своим открытием, сделав это, как старший коллега делает одолжение младшему, беря его в соавторы. Только так. Но Саи погиб, и это, увы, теперь невозможно проверить.

Позвонив со склона сопки Водопадная, не подозревая, что жить ему оставалось несколько минут, Саи думал о славе, о признании в научном мире. И он, конечно, не знал и не мог знать о том, что босс Урикэ, которому идея о создании лекарства от всех болезней никогда не пришлась бы по душе, имеет в России серьезную поддержку в лице такого же, как он сам, лекарственного магната. Не знал Саи и о том, что прибудь он куда угодно, конец его был бы точно таким же. Лекарства производят во многих странах, и те, чей бизнес зависит от болезней человечества, давно уже объединены в своеобразный клуб по интересам. И основной интерес тут один — прибыль! А если кто-то встал на пути, то ради того, чтобы убрать это «препятствие», не зазорно уничтожить направленным взрывом целый заповедник. Чёрт с ним, с заповедником. Главное, что их бизнесу больше не угрожают опасные идеи «любимчика» Китано.