В германском плену - Андрей Кучаев

Вечером я пошел в полуподвал "сеньориного дома", где с подростками мучилась жена, при дневном свете вымучивая из них грамотные "штильлебенс" натюрморты со всеми тенями и полутенями, рефлексами и бликами, которых при искусственном освещении много даже для взрослого и матерого живописца. Тенор появился неожиданно рано. Действительно характер у него был не из легких. Буркнув приветствия и извинения, он приблизился к роялю и окликнул черноволосого крепыша, с которым пришел: "Попробуем, как с этим инструментом..." "Попробуем",- сказал крепыш и вдарил по клавишам так, что осыпались лепестки на букете из натюрморта. "Распоешься немного?" - спросил аккомпаниатор. "Немного распоюсь,- сказал баритональный тенор и грянул басом: - А-а-а-ааа!" Самый маленький мальчик в группе юных художников зарыдал. Самая старшая девочка, способная акварелистка, уронила кисточку. "Ааа-ааа!" рокотал бас, начиная переходить в баритональные регистры. "Хорошо!" - сказал крепыш за роялем. От мощного звука вдруг лопнул тонкий стакан с водой пурпурного цвета - туда макал кисть подросток, который из всех цветов по русской привычке предпочитал красный. Вода залила скатерть - собственность "сеньориного дома". Крепыш налег на клавиши всерьез, с педалью, певец на очень крутом подъеме доказал, что он еще и тенор, хоть и баритональный. Погас свет. Просить спеть "Ямщика" или "По диким степям" стало бессмысленным. Дети кое-как собрались, мы еще долго при свечке убирали за ними и стирали скатерть. Певец, как в известном фильме времен "культа личности", "петь в темноте тенором" отказался. Даже баритональным. Я решил подождать удобного случая. И он предоставился. Наша знакомая Инна, общественница и музыковед, получила конфиденциальное приглашение на маленький концерт как раз "аусшлусс дер оффентлихькайт". Исключительно для близких в уютном кафе, когда двери его для широкой публики закрываются. Только хозяин - меломан немец, Инна и мы. Причем Инна сказала, что мы - сверх программы, поэтому нам лучше прийти попозже, а то хозяин будет не слишком доволен - он запланировал праздник для себя одного. Хозяин - барин, известно. Мы подошли на полчасика попозже названного термина часа. В кафе было подозрительно тихо. Открыла нам дверь Инна и сразу приложила палец к губам: "Сядьте и сидите тихо!" Мы сели и затихли. Хозяин, изрядно под мухой, восседал за столиком перед бутылкой "Скотча". За роялем сидел давешний плотный черноволосый аккомпаниатор. Певец стоял в классической позе, взявшись одной неслабой рукой за угол инструмента. Все его естество выражало крайнюю готовность петь и крайнюю досаду. Он кивнул аккомпаниатору. Тот ударил по клавишам начальные аккорды: "Выпьем, ей-богу, еще!" Хозяин выпил. Певец грянул. Хозяин икнул и громко потребовал: "Клаппен зие мауль!" Это очень грубое немецкое пожелание заткнуть глотку. Певец сорвался и на фальцете замолк. Он вопросительно посмотрел на Инну. "А что я могу сделать?" - негромко огрызнулась она. "Ай лав джаз! Ай лав пьяно!" - сказал хозяин, вероятно, в который раз признаваясь в любви к джазу и инструменту под названием фортепьяно. "Ай лав Оскар Петерсон! Ай лав Эроул Гарнер! Олднет Колмен! Дейв Брубек!" - перечислял хозяин возлюбленных пианистов джаза. Он рос примерно в мое время, я тоже любил этих пианистов, но при чем здесь вокал приглашенного маэстро? "Плюнь на него и пой!" - сказала Инна, краснея от гнева и смущения. "Выпьем, ей-богу, еще! Бетси, нам грогу налей..." - певец пошел ва-банк. Он не стал дожидаться аккомпанемента. Хозяин остекленел. То ли от неожиданности натиска, то ли от выпитого, то ли от громкости баритона. "Мерррррзавец, кто с нами не пьет!" - припечатал певец. "Точно!" - сказал хозяин, уронил голову на руки и заснул. "Пошли,- сказала Инна.- Он теперь будет спать как минимум час". Мы пошли. "Где вас можно послушать? - спросил я певца.- Очень хочется. Может, к нам зайдете?" Певец посмотрел куда-то мимо меня и ничего не сказал. "Ты что, не видел афиш? - спросила Инна.- В замке Заарн будет большой концерт. Билеты продаются". "Почем?" - скромно поинтересовался я. "Двадцать для всех, десять для социальщиков",- ответила музыковед. "Нам дорого,- грустно сказал я.Двадцатка на двоих - два дня жизни",- честно, я не жлобствовал. "За настоящее искусство вам жалко какой-то двадцатки?" - спросила музыковед. "Во-первых, не какой-то, а кровной,- сказал я.- А во-вторых, где гарантия, что это искусство - настоящее?" - Я проследил, чтобы певец обогнал нас, прежде чем позволил себе эту наглую реплику. "Он первоклассный певец. Весь Союз объехал!" - горячо сказала Инна. "Я тоже много чего объехал",- сказал я под нос. "Как не стыдно! Не можете поддержать своего же товарища!" "А меня кто поддерживает? огрызнулся я.- И потом: я даже не знаю, как зовут "своего товарища"!" "Альберто Секундо! Неужели никогда не слышал?" "Никогда,- сказал я.- Поэтому скажи ему, чтобы он пригласил нас как прессу. Я напишу куда-нибудь про концерт". "Я скажу, только это бесполезно. Концерт организует Общество, а Обществом руководит Тамара. Тамара никакой халявы не допустит". "Она что, жена ему?" - хмуро спросил я. "Она ему не жена, но как посредник участвует в выручке, и на Общество отчисляется тоже процент",- заявила Инна, мне крыть было нечем. Деньги есть деньги.

В день концерта я пришел в замок Заарн. Один, без жены. Я готов был на авантюру, не хотелось подставлять близких. Зал был почти полон, однако солидная группа социальщиков шилась поодаль от двери и Тамары, все они надеялись на халяву. Я их понимал. И тоже встал с безразличным видом у стенки. Тамара смотрела на нас, как на врагов прекрасного. Мы позевывали. "Пора начинать",- сказала по-немецки распорядительница из Общества с немецкой стороны. "Закрываю двери!" - громко сказала Тамара. И она-таки закрыла двери. Мы подождали, когда польются рулады рояля, потом тихонько стали просачиваться в зал. По одному - свет в зале был пригашен, освещалась только сцена. Все понемногу растворились в рядах, один я как-то неловко застрял у колонны. Певец, естественно, начал с немецких песен Шуберта. Аплодировали жутко. Кричали "бис" и "браво". Я набрался наглости и воздуха в легкие и крикнул: "Ямщика!" "Минутку, товарищи!" - сказала Тамара. "Херрен, херрен, господа",негромко подсказала изменница Инна, она буравила меня взглядом, и я знал, что сейчас последует. "Майне дамен унд херрен! Энтшульдинген! - начала с извинений Тамара.- Некоторые находятся в зале без билетов. Или покиньте зал, или приобретите у меня билеты!" - ультимативно закончила она. Народ прижал уши. Певец сдвинул брови. "А "Ямщик" будет?" - спросил я. "Я не пою этой вещи",сухо сказал певец со сцены. "Тогда "Бродягу"",- сказал я примирительно. "Такой вещи мы не знаем",- сказал от рояля аккомпаниатор. "По диким степям Забайкалья",- рыл землю я. "Он срывает концерт, по-моему",- сказала изменница Инна. "Покиньте зал, това... херр Кучаев",- поправилась Тамара. "За "Бродягу" я дам чирик",- больше от безнадеги наглел я. "Нельзя же быть такими мелочными",- подумал я себе в оправдание. "Не пою я "Бродягу"!" - крикнул певец фальцетом и закашлялся. "Все! Я ушел! Нет так

нет!" - Я полез через чьи-то немые плечи и локти, спины и груди к выходу. В спину мне несся кашель певца. Половина зала шикала осуждающе, половина сочувствовала молча. Я вышел и закурил. В зале кашлял певец. Потом к нему присоединился аккомпаниатор - товарищ по работе, коллега. Потом басом закашлял мой знакомый Косолапов, я знал его кашель - как из пушки. Мелко затявкала кашлем Инна. У нее эти простуды - аллергические, идут такими очередями, я как-то пережидал полчаса, когда она переводила для меня в арбайтсамте. Захихикала-закашляла распорядитель-немка, очень по-немецки заперхала. В конце концов весь зал принялся на разные голоса "цу хустен" - хорошее немецкое слово, передающее звукопись процесса. Концерт прервали, объявили перерыв. Я смылил вниз, чтоб не раздражать людей, стал под лестницей, наблюдал, как певцу побежали за минералкой в бар-кафе. Минут двадцать шла шуровка. Потом все, с билетами и без, повалили в зал, уселись. И тут произошло такое, в чем я ну совсем не повинен! Открылось окно во дворе замка, оттуда понеслись звуки магнитофона: народ, живший в этом крыле, был из России, я знал кое-кого, сейчас вспомнил; иногда они гуляли. Между прочим, Тамарины друзья из Питера. "Ямщик, не гони лошадей! - пел мальчишеский голос, наподобие Робертино Лоретти.- Мне некуда больше спешить..."

"Закройте окно! - потребовала Инна.- Плотнее!" "Начинайте, Альберто",попросила Тамара. "Сбегайте кто-нибудь! Уймите их!" - взмолилась дотоле молчаливая жена певца, скромная женщина. "Я знаю, чьи это штучки",- сказала Инна. "Я тут ни при чем",- веско сказал я, просунувшись в дверь. "Из-за него я сорвал голос!" - едва не плача крикнул Альберто Секундо. "А вы попробуйте "Ямщика" тоже! - предложил я.- Кто кого?!" "Мне некого больше любить..." - пел задорный мальчишеский голос в отдалении. И вдруг в певце что-то лопнуло, и он закончил: "Ямщик, не гони лошадей!" Тут начался всеобщий гвалт. Инна зарыдала. Тамара обняла Секундо, успокаивая истерику. Жена певца набросила на него пальто, как на бесноватого. Я ушел.