Лётчики - Иван Рахилло

«Теперь мой наилюбимейший запах, несравнимый ни с какими самыми изысканными духами и одеколонами, — запах аэролака. С ним связаны мои самые добрые и счастливые воспоминания. Я полюбила рассветы и бегущие по полю длинные утренние тени от взлетающих самолётов.

Мне хочется, чтобы каждый человек научился летать и испытал то удивительное и необыкновенное ощущение, какое испытываю я, поднимаясь в воздух. Раньше я летала только во сне. Теперь летаю наяву.

Правда, незаметно у меня стала появляться самоуверенность и верный её спутник — рассеянность. Вчера при заходе на посадку не обратила внимания на выложенный крест. На земле менялся старт. Изменилось направление ветра. Замечание инструктора было справедливым. Обратить на это внимание!

Хрусталёв хорошо объяснил мне три этапа овладения техникой.

Первый — когда курсант, впервые поднявшись в небо, видит пейзажи, крыши, поезда, рощи и реки. Это хорошо можно определить по их рассказам и письмам к родным. Они полны восторженности и бахвальства, в каждом письме — одни восклицательные знаки (не избежала этого и я). Но на этом этапе овладения машиной курсант ещё осторожен, он плохо знаком с техникой, боится её.

Гораздо опасней второй этап. Ещё неоперившемуся птенцу кажется, что он уже стал орлом. Письма обычно заполнены техническими терминами: элерон-лонжерон, вираж-мираж, разворот-переворот. А сам автор этих писем так и норовит загнуть что-нибудь из ряда вон выходящее. Ослеплённый своей самоуверенностью, он калечит машину, а зачастую и себя. На этом этапе — гляди да гляди…

Третий этап — это когда у летчика за плечами большой многолетний опыт. Такой никогда не допустит панибратства с машиной. Она подстерегает рассеянных и тех, кто относится к ней без уважения. Секунда — и человек гибнет под обломками.

Я это очень хорошо усвоила и теперь в каждом полете усилила самоконтроль. Непонятно, как я могла жить до сих пор, не зная ощущений полета! Небо — моя любовь, моя радость!..»

7

Таяли последние звезды. Предутренний ветерок забирался в рукава лёгкого комбинезона. На старте тускло светили фонари.

Позади уже были ознакомительные полёты, полёты по прямой, мелкие и глубокие виражи, ввод и вывод из штопора, расчет на посадку и сама посадка. Маруся взлетала и сажала машину, но… пока ещё с инструктором. Рюмкин непрерывно в переговорный аппарат делал ей различные обидные замечания.

— Куда, куда, подскальзываете на крыло! — орал он запальчиво. — Я вижу, из вас, дорогая, толку всё равно не будет…

До самой посадки дела у Маруси шли сносно, но на прохождении бреющего полета — в метр-полтора от земли (для того, чтобы натренировать ученику глаз и определить: в состоянии ли он вести машину в одной горизонтали на заданной высоте) Маруся сплоховала. Машина шла неровно, словно катилась по воздушным ухабам, то поднималась, то приближалась к земле, иногда даже стукаясь колесами: на авиационном языке это называется «не видеть земли», у курсанта отсутствует глубинное зрение.

У Маруси это получалось от излишней старательности и напряжения, она слишком жёстко зажимала в руках ручку управления.

Рюмкин подал рапорт об отчислении Нестеровой «по непригодности».

В школу для проверки прилетел Хрусталёв, решив лично опробовать лётные способности своей подопечной. Дело было принципиальное.

Мотор уже работал на малых оборотах. Маруся сидела в кабине и слушала последние указания Хрусталёва, стараясь угадать по тону его голоса, по выражению лица, по десятку мельчайших подробностей — выпустит он её или отчислит? Но Хрусталёв, кажется, настроен хорошо…

— Взлёт. Полёт по кругу. Посадка.

Его руки лежат на бортах кабины. Он полностью доверяет ей. И это его спокойствие сразу освободило её от чувства неуверенности, заставило поверить в свои силы. С благодарностью она глядела на его перчатки с широкими раструбами. Ей доверяют! Она сама поднимет самолёт в воздух.

Обычно инструктор на взлете и особенно на посадке всегда держал руку на управлении, и Маруся никогда не была убеждена в том, что это именно она сажает самолёт. Ей всегда казалось, что за нее это выполнял Рюмкин. А сейчас она взлетела сама, сама развернулась (обе руки Хрусталёва спокойно лежали на бортах, за весь полёт ни разу не сдвинувшись с места). «Какой он умный и добрый, всё понимает», — думала с восхищением Маруся, разворачивая самолёт на посадку.

— Не устали? — спросил её на земле Хрусталёв.

— Ни капли, — отозвалась Маруся с восторженной готовностью.

Рюмкин, пренебрежительно отвернувшись, курил у стартового полотнища, словно бы и не интересовался её посадкой, хотя она отлично видела и угадывала по его напряженным плечам, с каким жадным нетерпением ему хотелось повернуться в их сторону. Маруся с таким любопытством разглядывала его, что не совсем точно расслышала то, что приказал ей Хрусталёв. В общем она поняла, что они пройдут сейчас вдоль старта на бреющем полете, что управлять самолётом будет Хрусталёв, а ей поручено следить за оборотами мотора.

— Поняли?

Кивком головы Маруся подтвердила, что всё поняла.

— Взлетайте!

Взлёт нормален. Левый разворот. Вздрогнув по выходе из полувиража, самолёт прошёл в обратном направлении и развернулся для выхода на прямую. Вот они подошли к земле, она наблюдает за указателем оборотов.

— А теперь переходим на бреющий! — командует Хрусталёв.

Маруся оставляет управление, левая рука ее на секторе газа, самолёт, как по ровному асфальту, мчится над землёй, на высоте одного метра.

— Так. Так. Вот так! — слышит она в наушники голос Хрусталёва и понимает это, как показательный полёт для неё, вот, мол, как нужно летать на бреющем, не раскачивать машину по воздушным волнам. Они пронеслись над всей посадочной полосой на полном газу. Неожиданно, уже у самого края поля, самолёт вдруг резко полез в гору, теряя скорость.

— Куда задираете? — услышала она окрик Хрусталева, и тотчас же машина, подчиняясь его вмешательству, резко клюнула вниз и, сильно стукнувшись колесами о землю, взмыла вверх.

— Зачем вы задирали машину?

— Я не задирала, — испуганно отозвалась Маруся.

— А кто же, по-вашему, задирал? — сердито переспросил Хрусталёв. — Кто управлял самолётом?

— Я не управляла, — растерянно оправдывалась Маруся.

— Я же приказал вам взять ручку управления, а сам следил за оборотами. Чтоб сосредоточить ваше внимание на одном элементе, на управлении…

— А я поняла наоборот, — призналась Маруся, — что управлять будете вы, а за мотором должна следить я…

— Выходит, самолёт шёл над землёй без нашего вмешательства, — отходя сердцем заключил Хрусталёв. — Одна секунда, и мы могли бы сгореть. Ладно, возьмите управление! — приказал он и, отстегнув ремни, свесился через борт, разглядывая шасси: не подломалось ли? Маруся как можно бережнее вела машину по прямой.

На земле Хрусталёв разобрал ошибку. На этом примере он объяснил Марусе, и она это прекрасно поняла, что самолётом управлять не нужно. Он летит сам. Пилот подправляет машину лишь в случаях отклонения. И это правило относится не только к машине, но и к людям. Опытная няня не вмешивается в игру ребенка, она лишь помогает ему исправлять его ошибки.

Не раз вспоминался потом Марусе неуправляемый, но правильно отрегулированный самолёт, который в метре от земли пронесся над лётным полем по безукоризненной прямой. Она замечала, как молодые, неопытные шоферы от излишней и ненужной старательности слишком быстро устают.

— Вы не устали?

— Ни капельки. — Глаза у Маруси сияли.

Хрусталёв медленно отстегнул привязные ремни.

— Тогда летите одна. Полёт по кругу!

Нет, она совсем не представляла, что это застанет её так неожиданно, врасплох. Сто раз ложась в постель и просыпаясь, в своих мечтаниях уходила она в самостоятельный полёт, жадно расспрашивала товарищей из старшей группы, и вдруг так неожиданно. Надвинув на глаза очки, Маруся с повышенным вниманием, чувствуя на себе необычную ответственность (в глубине души ей ещё не верилось, что это она, Маруся Нестерова, девочка, выросшая в шахтёрском поселке), сейчас поднимется в небо.

Стартер отмахивает ей разрешение на взлет. Рука продвигает сектор опережения газа: мотор запевает свою мощную песню, она чуть-чуть отпускает рули, машина поднимает хвост и стремительно мчится по полю. Колеса отрываются от земли, продолжая по инерции вертеться в воздухе. Набирая высоту, Маруся внимательно следит за приборами. Она в воздухе одна! Просто не верится! Одна. Совершенно одна! А кругом — синий океан неба, солнце, простор и одиночество. Нет, ощущение первого самостоятельного полёта несравнимо ни с чем! Самолёт нежен в управлении. Он как скрипка. Нет, в сто раз лучше скрипки! Люди, глядите, я лечу по воздуху! Совсем одна. Я научилась управлять машиной. Какое это счастье!