Всемирный следопыт, 1931 № 03 - Илья Трайнин

Только на улице, под слабым светом номерного домового фонаря, он раскрыл телеграмму и с трудом разобрал расплывающиеся в глазах строки:

«Тося телеграфировала благополучном приезде курорт все спокойно Энгель».

Клот несколько раз прочел телеграмму, стараясь хорошенько запомнить ее текст, и быстро вышел из-под света фонаря. Стук его сапог по доскам тротуара гулко разносился по проспекту. У длинного темного забора какой-то стройки летчик приостановился и, старательно разорвав листок телеграммы, просунул клочки сквозь щель тротуара. За телеграммой последовал только что предъявленный на телеграфе профсоюзный билет…

-

ЧЕРЕЗ АТЛАНТИКУ В 6 ЧАСОВ

В Германии строится аэроплан, который сможет перелететь через Атлантику в течение 6 часов.

Аэроплан новой конструкции сможет подняться на высоту 12 000 метров, где разовьет скорость 750 км. На подобной высоте такая скорость вполне возможна при затрате одинакового количества энергии благодаря уменьшению воздушного сопротивления.

Чтобы предохранить машинное масло от замерзания, моторы будут искусственно обогреваться.

ПЛОВУЧАЯ МЕТЕОРОЛОГИЧЕСКАЯ СТАНЦИЯ

Гамбургское пароходное общество оборудовало на одном из своих пароходов пловучую аэронавигационную станцию. Станция будет выпускать ежедневно несколько воздушных шаров, и авионавигаторы будут следить за их полетом при помощи особых измерительных приборов. Воздушные шары, которые поднимутся на высоту 16 000 метров, дадут возможность изучить антипассатные воздушные течения, господствующие на высоте нескольких тысяч метров.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ВУЛКАНЫ ВО ЛЬДАХ

Недавно вернувшийся из экспедиции по Аляске доктор Губбарт открыл два вулкана, покрытых свежими наслоениями льда. Оказалось, что эти вулканы — Аньякхак и Веньяминов — давно уже занесены на карту Аляски как потухшие. Экспедиция тщательно исследовала оба вулкана и внутри кратера Веньяминова нашла большой ледник, из центра которого поднимается недавно образовавшийся конус.

ГОРНЫЙ НАЛЕТ

Рассказ Е. Б.

На заре отряд тронулся в путь. В авангарде скакали на нервных арабских конях спаги. Как паруса, раздувались на ветру их бурнусы. Под тюрбанами смуглые, словно просмоленные лица сверкали оскалами зубов. За спагами браво маршировали чернокожие рослые сенегальцы в красных шапках, и наконец шли мы, легионеры[1]. Позади громыхала артиллерия, и, тяжело колыхаясь, шли верблюды, у каждого на горбе — два боченка с водой.

Мы крупно шагали по каменистой горбатой дороге, поеживаясь от утреннего холода: в горах Сирии в жаркое время года нередко по ночам выпадает иней.

Желудок жаловался на пустоту нудным ворчаньем, горло пересохло как драный бурдюк. Вчера к ужину нам дали по банке консервов — «сушеной обезьяны», ложку бобов да полкружки горячей тухлой воды. От постоянного недоедания и каторжной работы лица у всех стали зеленовато-пепельными — совсем как камни, щедро разбросанные под ногами. В провалах щек можно спрятать кулак, носы мертвецки заострились. Все мы обросли колючей щетиной, как дикие кабаны. Свежим сочным пятном выделялся лишь новобранец, большеротый курносый юноша-поляк.

— Только и надежды, что на друзские стада, — сказал мой приятель, долговязый Гарвей. — Говорят, Карак — богатая деревня.

— А за что наложена на Карак контрибуция? — робко спросил новобранец.

— Эх ты, синенький[2]! С луны что ли свалился? — насмешливо отозвался Пратцер, коренастый пышноусый немец. — Видишь ли, птенец, неделю назад воинский поезд, шедший на Дамаск, был обстрелян близ этой самой деревни друзскими всадниками. Трое убитых, четверо раненых. А этим канальям хоть бы что! Скрылись в ущелье, как чорт в табакерку. А ущелье-то ведет как раз к деревне Карак. Вот генерал Гамлен и взъерепенился.

— Третьего дня, — добавил Гарвей, — посылали парламентеров к канду[3] Карака, и этот старый хрыч заявил, что и слухом не слыхал про обстрел поезда. «Не могу мол отвечать за всяких там разбойников. Видит Аллах, мы мирные люди…»

— Эй вы, трещотки, молчать в строю! — хрипло окрикнул поровнявшийся с нами квадратный сержант.

— Сам молчи, коли тебе нравится! — огрызнулся Пратцер. — Когда подохнем, успеем намолчаться. Скоро всех нас уморите вашей тухлятиной!

Сержант отругнулся и спешно прошагал дальше: во время похода с голодными легионерами нет сладу.

Дорога лениво всползала на гору. Там и сям на ней чернели рваными ранами выкопанные друзами траншеи и ямы, задерживавшие наше продвижение. Мосты всякий раз обследовались саперами: не минированы ли? Друзы отлично вооружены и неплохо владеют военной техникой.

Кровавое солнце взошло над утесистыми буро-лиловыми хребтами. Загорелись бронзой и ржавью каменные скаты, вспыхнули пурпуром мягкие конусы древних вулканов. Горы, горы… полчища, легионы гор. Словно островерхие боевые шатры друзов раскинулись они далеко за горизонт. Мы были в самом сердце Джебель-Друза. Вулканы давно потухли в этой стране, и бушует лишь человеческая лава непрестанных восстаний…

Все круче подъем. Сапоги выстукивают барабанную дробь по пыльным камням. Утренняя прохлада быстро сменяется сухой жарой.

Около десяти часов позади гнусаво прохрипело авто.

— Гамлен со своим адъютантом! — проворчал, оборачиваясь, востроносый Малэн. — Выспались всласть в медафе[4] и нажрались всякой гастрономии, дьяволы! Хорошо, когда на плечах растут эполеты!

— А вот и Карак, ребята! — Гарвей протянул направо руку-жердь.

На площадке, повисшей высоко над обрывом, горсткой плоских камней среди сгустков зелени рассыпались домики. Посреди минарет. Поселок сторожили грузные драконы средневековых башен и каменным поясом стягивала стена.

— Настоящее орлиное гнездо! — вырвалось у новобранца.

— Скоро увидишь, дружок, и орлов! — бросил, ухмыляясь, Гарвей.

Действительно, не прошло и получаса, как справа, с вершины хребта, гулко посыпались выстрелы. Среди изломанных утесов замелькали всадники в темных бурнусах. Пули, не долетая до нас, горохом отскакивали от камней. Мы открыли ответную пальбу, и через несколько минут друзы скрылись, словно проглоченные пропастью.

Но вот они снова вынырнули, на этот раз ниже и ближе. Залп хлестнул по сенегальцам. Стоны, кровь, смятение… Мы усиленно отстреливались, но разве попадешь в этих горных дьяволов? Скалы служили им крепостью.

Вскоре был дан приказ прекратить стрельбу: беречь снаряды. Затихли и друзы. Безмолвно конвоировали они нас, продвигаясь по верху вперед.

На каменных террасах все чаще стало появляться зеленое руно виноградников. Кое-где по уступам и по дну долин были разбросаны клочки возделанных полей, местами пышно зеленели пастбища. Друзы не только скотоводы, но и усердные земледельцы, и своими первобытными орудиями умудряются снимать со скудной каменистой почвы солидный урожай.

Не доходя полукилометра до Карака, колонна остановилась. Давно пора: мы задыхались от пыли, зноя, жажды и усталости. Ноги были сбиты в кровь.

Отряд спаги с веселым гиканьем поскакал в деревню вести переговоры о контрибуции (триста турецких фунтов!) с кандом и стариками.

Мы жадно глотали порцию теплой и мутной воды, курили трубки (табак был пожертвован «благодарным населением» Дамаска) и ругали Гамлена, распивавшего вино с офицерами в кружевной тени смоковницы. Его остробородое лицо грызуна было краснее бургонского и сочно раскатывался сытый смех.

— Эта проклятая крыса небось не полезет в огонь, — ворчал португалец Мануэль, — на нашей крови заработает себе новые побрякушки и будет отписывать Саррайлю[5] рапорты об одержанных им шикарных победах.

Кругом заключались пари: заплатит канд или нет? Закладывались трубки, бидоны, даже порции воды.

— Что они там мешкают, эти спаги? Уж не изжарили ли их друзы живьем? Мы вот мечтаем об их баранах, а эти черти завтракают нашими товарищами, — мрачно шутил Пратцер.

Мы нехотя рассмеялись.

Прошло около часа. Нещадно палило полуденное солнце, выгоняя потом проглоченную воду. Легион гудел разговорами.

Наконец из-за поворота показались спаги. Не отвечая на наши окрики, они проскакали с рапортом к генералу. Тот выслушал, нахмурился и, выпрямившись в авто, бросил команду:

— Марш вперед!

Радостное ворчанье пробежало по рядам, ворчанье голодного зверя, почуявшего добычу. Колонна мигом построилась и бодро зашагала к деревне. Музыканты-сенегальцы грянули «Марсельезу». Насмешливое эхо передразнивало бравурные звуки, искажая их словно в кривом зеркале.