Стихи - Александр Перфильев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Людовик Восемнадцатый в Митаве
В его глазах — минувший дым БастилийИ безобразный призрак эшафота.А в сердце — трепет королевских лилий,Растоптанных ногою санкюлота.
Нахмурены седеющие брови,Искривлен рот от горечи отравы:Последний, Восемнадцатый ЛюдовикИз милости живет вблизи Митавы.
Но не один в глухом изгнаньи сир он —Потомок крестоносцев в тяжких бронях…В угрюмом замке бродит герцог Бирон,Вознесшийся и снова павший конюх.
Как молоты стучат в остывшем сердцеЧасы — воспоминанье о Версале…А рядом бродит призрак — мертвый герцогВ нависшем, как проклятье крови, зале.
И вырастают страхи — исполины,А губы шепчут позднее признанье,Что лучше краткий ужас гильотины,Чем долгий стыд бесславного изгнанья.
Как мрак ночной под балдахином долог,И кажется, что грудь уже не дышит!Как странно думать, что тяжелый пологПоверженными лилиями вышит!
И в исхудавших пальцах до рассветаДрожат печально золотые кисти…Но никогда не воскрешают летаОсенние топазовые листья.
А утром… снова сдвинутые брови,В ушах еще шаги ночные гулки…Последний Восемнадцатый ЛюдовикТомится на безрадостной прогулке.
В полях хлеба, и васильки, и клевер —Созвучие мечтательных идиллий!Но разве знает полудикий СеверТоску и нежность королевских лилий?
«Душа моя, как ржавый флюгер…»
Душа моя, как ржавый флюгерНа покосившейся избе…При каждом взмахе крыльев вьюгиДрожит покорная судьбе.
Душа моя, как колос спелыйЗабытый жатвою давно,Что гнёт, бессильно пожелтелый,К земле ненужное зерно.
В своём мучительном недуге,Ввергая жизнь в небытие,Я твой, Россия, ржавый флюгер,Зерно отпавшее твоё.
Но верю я, что флюгер ржавыйПреднамечает вьюгам ход,А тленье зёрен у канавыВесенней зеленью взойдёт.
«Опять огни бульваров Монпарнаса…»
Д-ру Г.Г. Кульману
Опять огни бульваров Монпарнаса,Осенних листьев шорох по песку,И призраки полуночного часа,Огням кафе несущие тоску…
Вой саксофонов, всхлипывание альта,Виолончели бледная мечта…И в каждый дюйм нагретого асфальтаБезликая вдавилась нищета.
Но проходя полуночным бульваром,И погружаясь в эту суету,Вы вспомните не раз о храме старом,Затерянном в мечтательном скиту.
И растворясь в его кадильном дымеНа миг исчезнет шумный Монпарнас…И вы вздохнете: «Отче Серафиме,В скиту небесном помолись за нас».
Круги
Ночь отшуршала траурною чтицейНад тусклым днем, улегшимся под спуд,И вот в окне рассвет голуболицыйУ сумерек крадущий дробь минут.
Они идут, наследуя друг другу,Неугасимый свет и вечный мрак.Мы тоже ряд веков идем по кругу,С которого нельзя свернуть никак.
И нам каким лучом в лицо ни брызни,Какой зарей ни освети его —Несущим в жизнь усталость стольких жизнейСвет Солнц и Лун не скажет ничего.
«Гораздо лучше быть простым и ясным…»
Гораздо лучше быть простым и ясным,Приняв за благо, что тебе дано.Гораздо проще вечером ненастнымЗабыть, что есть на улицу окно.
Но как уйти от тянущего груза,И с ним судьбу свою соединять?Как ласковы глаза твои, медуза,Как больно эту ласковость принять.
И я не знаю в мире слаще яда,Мучительных ироний огнецвет:Искать ответ на то, что знать не надо,И верить в то, чего на свете нет.
«Мы возводим каменные груды…»
Мы возводим каменные груды,Запрягаем жизнь в ремни машин,Созидаем вслед за чудом — чудо,Достигая божеских вершин.
На морях — винтов огромных лопастьРазрезает грудь глубоких вод,Над землею, презирая пропасть,Пролетает птицей самолет.
От былых построек глинобитных,Каменных пещер, копья и стрелДо владенья сферой волн магнитныхГорделиво человек взлетел.
Новый век по старом в буйной тризнеВоздвигает пышные дворцы,Но в столицах, за чертою жизниПрячутся седые мудрецы.
Тут — кипучей жизни темперамент,Людных улиц бурная река,Там — старик, иссохший, как пергамент,И пергамент с мыслью старика.
Одолела жизнь былые мифы,Стали мифы тусклы и бледны,И старинных книг иероглифыНикому на свете не нужны.
Но достигшие земной вершиныНе постигнут мысли мудреца,Что не в силах всей земли машиныОсушить предсмертный пот лица.
«Те женщины, которых я любил…»
Те женщины, которых я любил,И те, что и меня любили тоже,Я вашу память тем не оскорбил,Что новую любовь ценил дороже.
Вы не были ни строже, ни верней,Быть может, ни стыдливей и ни чище,Но вся любовь и нежность наших днейВ сравненье с вами так бледны и нищи.
И все мечты грядущих перемен,И новых чувств неотвратимый ФатумЯ отдал бы за боль былых изменС их острым и греховным ароматом…
Боксер
За ласку подведенных глазИ обнаженной груди прелестьТы на эстраде разъярясьВрагу мгновенно выбил челюсть.Как кровь тягуча и густа,Ее поток на торс закапал,Когда он зубы изо ртаС глухим проклятьем сплюнул на пол.Но, ощущая так остроВздох опьяненной схваткой девы,Ты сам пожертвовал реброКак некогда Адам для Евы.И дрогнул возбужденный зал,Совсем притихнувший дотоле,Когда с минуту ты лежал,Зубами лязгая от боли…Ты отдыхал, ты изнемог,Стоял он гордо, выжидая,А женский взгляд язвил и жег,Врага изменчиво лаская …Ты не видал ее лица,Губ, нагло смеющих смеяться,Но бешеный инстинкт самцаТебя заставил приподняться.Прыжок. Подавлен тихий стон,Удар в живот и в подбородок,И враг сраженный унесенЗа белый холст перегородок.В зверином возбужденьи лицИ глаз, расширенных до болиПрорвалось ржанье кобылицИ жеребцов, бегущих в поле.Рукоплесканий грянул дождь,И рев восторженных оваций,А ты стоял, как дикий вождьНа белом фоне декораций.А после, в сумраке кулис,Где враг кончался, холодея,Вдруг чьи-то руки обвилисьВокруг твоей могучей шеи…И искусала губы в кровьЖеланий вспененная скрытность,Как будто погружаясь вновьВ свою седую первобытность.Где ветер степью шелестит,Где бой самцов ожесточенныйИ разъяренный взмах копытНад крупом самки покоренной.
Все проходит
Все проходит: и зима, и лето,Злоба, нежность, и желаний дрожь…Как же можно песни петь про это,Как же можно, если это ложь?
Так чего же мы блуждаем, мучась,Отравляя свой короткий путь,Если всех постигнет одна участь —В холоде забвенья потонуть?
Все проходит… и не оттого лиЯ тебе поверить не могу,Потому что даже против волиВ этом мире все друг другу лгут?
Что же так дрожат твои ресницы,Если я, не веря, подойду?Разве мы не можем жить, как птицыВ этом лживом и пустом саду?
«Ты сказать мне можешь «нет» и «да»…»
