ЧЁТ И НЕЧЕТ (полный текст) - Ирина Стрелкова

Не клевало ни у нее, ни у Вити, ни у Геннадия Васильевича. Маша прекрасно знала, почему не клюет. Рыбаки-теоретики! Очень уж много Рябов и Витя знают про рыб, про все их хитрые повадки. Нечего тут с ними делать.

Она смотала свою удочку и пошла вдоль берега. С невысокого пригорка открылись все три озера в низких плоских берегах. Где нет камыша - белая кайма, как морская пена, но это не пена, а соль. Море тоже соленое, но там не бывает по берегу белой крепкой корки, на море вода неспокойная. На Черном море прибой, и на Тихом океане прибой. С самолета поглядишь вниз - берег в белом кружеве.

Маша вспомнила, как простилась с Чукоткой и оказалась в древнем городе на Волге.

Она шла набережной, читала таблички на домах: «Памятник архитектуры. XVII век. Охраняется государством». В некоторых памятниках жили обыкновенные жильцы. Маша приехала из городка, где самому старому дому десять лет. Засмотрелась и опоздала в школу.

В классе на доске было написано: «Природа тундры». Висели картины: на скучной земле паслись олени, похожие на коров. Маша отвернулась от картин, нарисованных художником, никогда не бывавшим за Полярным кругом, и стала глядеть в окно: по синему небу встречь облакам плыли золотые купола с крестами.

- Степанова! - донеслось до нее издалека. - Новенькая, я к тебе обращаюсь! - Географичка подошла к ней поближе: - Тебе неинтересно то, о чем я рассказываю?

Полагалось ответить: «Нет, мне очень интересно». И тебя тут же поймают на слове: «Тогда повтори, о чем я рассказывала». А ты не раскроешь рта. И для всего класса на вечные времена останешься дурой. Положение было безвыходным. Маша вдруг ощутила полное спокойствие:

- Да, мне неинтересно.

- Вот как? - Географичка присела от неожиданности.

- Мы позавчера приехали с Чукотки, - вежливо разъяснила Маша, - тундру я видела каждый день. Она не такая.

Класс завыл от восторга. На перемене Машу расспрашивали про белых медведей. А папа устроил Маше выволочку за то, что она будто бы ищет дешевой популярности.

С той популярностью теперь все кончено. Она осталась за тысячи километров отсюда - в другом поясе времени, где утро начинается позже на три часа. В Чупчи нет памятников старины. Здесь только очень состарившаяся земля.

На пригорке, где стоит Маша, вылезли из земли каменные ребра. Вовсе ветхие ребра показались наружу, когда протерлась до дыр степная облезлая шуба. По ним шмыгают ящерицы, проворно гоняются на кривых ногах по камням, рассыпающимся в мелкие обугленные щепочки, словно побывавшие в кострах.

Маша поглядела во все стороны, проверила весь берег и еле высмотрела рыбака-одиночку в наброшенной на плечи плащ-палатке. Вот, оказывается, куда отец забрался. Она побежала к нему.

Отец сидел сосредоточенный: правая нога подвернута, левая выставлена вперед, локтем оперся о колено. Как-то по-новому отец сидел, раньше он всегда находил на берегу приступочку. И в лице появилось что-то новое: брови порыжели, глаза сузились, коричневая кожа крепко натянулась на скулах, у глаз морщины, белые как соль.

Услышал ее шаги, хруст камешков и, не оглядываясь, бросил:

- Молодец. Догадалась меня найти. Тут стая подошла. Гляди, как поклевывают. Сейчас начнем таскать.

Маша села рядом с отцом на край плащ-палатки. Когда-то плащ-палатка была ярче, зеленей. Маша отлично помнила: зеленая плащ-палатка на лесной поляне. Защитный цвет. Здесь она стала рыжей, как все вокруг. А зеленела на камешках - глянцево, ядовито! - консервная банка с нарисованным на ней кукурузным початком: город Тирасполь Молдавской ССР. Вот где Степановы почему-то не бывали, не живали - в Молдавии.

Сазаны как ждали Машиного прихода.

- Оп! - Отец подался вперед, подсек, потянул из мутной воды короткую плотную рыбешку. Вырвал крючок из оттопыренной рыбьей губы, подбросил сазанчика Маше. - Неплох! Граммов на триста!

Толстобокий, с черной полосой по хребту хозяин Соленых озер вскидывался на горячих камешках.

- А мы его в ведро!

Ведерко с глинистой озерной водой стояло подле отца. Маша услышала плеск, а потом сильные шлепки изнутри по жестяным бокам.

- Оп! - еще одного сазана отец вытащил и запустил в ведерко. - Я же тебе говорил - стая подошла. Все на один образец… Покажи-ка свое снаряжение. Крючок у тебя правильный. Поплавок повыше передвинь. Тут надо ловить на глубине примерно метра полтора.

Маша сунула пальцы в консервную банку, одну кукурузину сладкую кинула в рот, другую насадила на крючок и подбросила свой поплавок неподалеку от отцовского, похожего на мыльный пузырек.

Сидя рядом, она ощущала: блаженное счастье пришло сейчас к отцу, не забыла его рыбацкая удача. Всюду за ним ходит, ездит, летает - на Тихий океан, на Волгу и сюда, на Соленые берега, не припоздала явиться.

Зато у Маши не клевало: хоть плачь!

- Ну-ка, поменяемся удочками. - Отец отдал ей свою, с поплавком-пузырьком и взял Машину, с гусиным перышком.

Минуты не прошло - красный кончик перышка унырнул в воду.

- Оп! Еще один!

Непонятное дело рыбацкая удача. Сидят люди рядом, ловят на одну наживку, поставили поплавки на одну глубину. У одного рыба берет, у другого - нет. И ничем тут не поможешь. Хоть удочками меняйся, хоть шапками. У одного по-прежнему будет клевать, а другой будет маяться без толку.

Маша сидела рядом с отцом на низком берегу соленого мутного озера и отчаянно, постыдно завидовала простому и легкому отцовскому везенью.

- Ты только не унывай, - благодушно приговаривал отец. - И у тебя начнут брать… Оп! Еще один!.. Я тебе говорю: не унывай. Мы еще завтра целый день тут пробудем. Здесь по утрам самый клев. Я тебя пораньше подниму…

- И завтра тоже… - При этих словах пузырек, заснувший на воде, задрожал и расплылся. - У тебя всегда и везде клюет. Везде. А я уж такая неумеха.

- Не ожидал! - Отец глянул на Машу и понял: слезы не из-за плохого клева. - Я понимаю, Маша, тебе трудно. Ты не думай, что мы с мамой уж такие бестолковые и не понимаем, как трудно тебе и Вите менять школу, товарищей.

- Угу… - согласилась Маша. - Другие люди теряют друзей, когда ссорятся. Я ни с кем не ссорюсь, я просто уезжаю. Отсюда мы ведь тоже уедем?

- Когда-нибудь придется… - Отец заговорил жестко: - Мы будем ездить и ездить, пока я не выйду в отставку. Но ты тогда уже станешь взрослой, у тебя будет своя семья. И у Вити. А мы с мамой поедем в какой-нибудь город среднерусской полосы и там осядем. Навсегда.

- Пап, не надо… - попросила она. - Ты прости. Я правду сказала про себя: неумеха… Понимаешь, я как-то неправильно живу. Два года занималась фигурным катанием, греблей, плаванием, грамоты получала на городских спартакиадах. И думала, что все это… мои личные достоинства, что ли… Степанова - разрядница, чемпионка. В общем, не серое что-то, а личность. Современная. Но вот теперь я вижу - не личность. Мои достоинства, моя современность - все очень легко отделилось от меня, осталось где-то там - на катке, на водном стадионе. Значит, всегда было только напоказ. Вот у Витьки - биология. У него там была биология и здесь биология. В общем, не внешнее все у Витьки, а глубоко.

- Это ты верно.

- А у меня все мои спортивные успехи - как скорлупа. Удобная, современная, блестящая. А что под ней? Пусто. Чем я могу быть интересна, нужна другим людям, если нет катка и негде показать, как я умею кружиться волчком, нет бассейна, чтобы блеснуть стилем?

- Крепко ты себя разделала. Если по-твоему продолжать - тревога-то твоя изнутри? Или забота о внешнем: как перед другими показаться?

Отец резко рванул удочку. Запоздал: сазанчик пролетел над водой и плюхнулся у самого берега:

- Ушел!

Отцовские пальцы нашли банку с кукурузой, ухватили скользкое зернышко. Короткие пальцы, с грубыми ногтями, а до чего умелы. Зернышко аккуратненько наделось на крючок.

- Я вот о чем хотел тебя предупредить, - сказал отец, закидывая удочку. - Чупчи - поселок маленький. В интернат при школе приезжают дети чабанов. Они ничего не видели, не знают, кроме своей степи. Я не хотел бы, чтобы моя дочь считала себя лучше и умнее других только потому, что другие прожили всю жизнь в степи, а она объехала всю страну, летала на самолете, плавала на океанском теплоходе…

- …отдыхала в Крыму и на Кавказе, ела трепанги в ресторане «Пекин»… Ты боишься, как бы я опять чего-нибудь не выкинула? Как тогда с тундрой? Я уже не маленькая.

- Ладно. Будем считать - договорились.

- И давай, пап, теперь о другом. Тебе совсем никогда не хочется побывать в Брянске?

- У меня ведь там никого не осталось. Ты же знаешь.

- Но ведь Брянск твоя родина, а значит, и наша. Давай съездим в Брянск. На тот год дадут тебе отпуск - и поедем.

- А что?.. - медленно говорит отец. - Возьмем и съездим. Но твердо не обещаю. Этим летом собирались на Карпаты, а видишь как получилось…

- Да, - соглашается Маша. - Неважно получилось…

Плеск воды в ведерке, шлепки изнутри по жестяным бокам. А у Маши - ничего, пусто.