Код Независимости - Галина Муратова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И еще Косте подумалось, что надо будет встать как-нибудь пораньше и выйти на набережную.
Хотя розовость чаек можно увидеть, если отдернуть шторы в спальне.
“Вот приду и отдерну эти темные шторы”, — решительно подумал Костя. Он наклонился над открытым капотом и не мог видеть, что во двор входила красивая женщина, горделиво и как-то вздернуто поглядывая по сторонам. А увидев Костю у машины, она решительно направилась к нему.
А Костя тихо улыбался своим планам, красивым и интересным, и радовался возможности отдернутости штор.
А женщина, вошедшая во двор, цокая высокими каблучками, уже вскинула уверенно руки для извинительного приветствия. Ничуть не сомневаясь в том, что её извинения будут приняты и оценены очень дорого.
Яркая тетрадь,
5 декабря 2021
Недвижимость
Она всегда обожала комфорт, полностью отдавалась его власти. И даже когда понимала, что он пожирает другие важности в ее жизни, все равно не сопротивлялась, все должно быть в комнате рядом на расстоянии вытянутой руки, чтобы как можно реже вставать с широкого дивана, который был усеян подушками разного калибра: от милых думочек, до ярких узорчатых подушек — под голову, локти, спину, и под бочок была специальная, простроченная плотная и ласковая подушечка, которая чувствовала каждый изгиб спины.
Но случился необычный казус какой-то.
Однажды она по привычке, и по нраву своему, пристраивалась в подушечной своей богеме, как вдруг она не смогла сдвинуть с места привычную пышную, набитую исключительно гусиным пухом, давно знакомую свою подушенцию.
Именно её, ту, которая всегда послушно ложилась под ухо, сейчас оказалась тяжелой и неподъемной. Ее нельзя было сдвинуть с места, будто она посмела превратиться в китайскую стену.
Валентина развернулась на своем роскошном диване и, не без усилия, выдернула подушку из горы других и примирительно легла на нее.
Но Валентине стало тревожно от нового ощущения недвижности подушки. Для неё это явилось неприятной новостью. Новое что-то было в этой усталости руки и тяжести самой легкой пуховой подушки. Валентина решила выбросить ее и купить такую же новую. Более легкую. Каково же было ее удивление, когда она стала перебирать все подушки на диване, они все оказались неподъемными и тяжелыми.
Валентина пребывала в недоумении. Что означают эти новые перемены, в любимой и всегда услужливой атрибутике?
Валентина подошла почему-то к зеркалу. Зеркало было большое, в потолок. Валентина внимательно посмотрела на себя. Она даже скинула халатик, напрягла хлипкие свои бицепсики. Их не было видно. Руки выглядели чуть дряблыми и какими-то уставшими. Валентину это огорчило, она пошла на кухню, налила в чайник воды.
И тут опять — рецидив. Она с трудом удержала чайник, едва донеся его до электрической подставки. Таким показался он тяжелым.
Приготовив себе сырный бутерброд к чаю, Валентина попыталась проанализировать случившееся. Что это, когда любимые твои предметы, служки твои, вдруг стали совсем непривычно тяжелыми?
Ответа она не находила. И объяснить эту странность не могла.
Чтобы отбросить досадные суждения, Валентина решила съездить куда-нибудь. Выбор был небольшим. Или к матушке, или к единственной подруге Нике. Ника, которая знала всё. Или почти всё. Она всегда оглушала сильным своим низким голосом и всегда убеждала своего собеседника в его неправоте.
Матушка жила далеко, и потом, чтобы ехать к ней, нужно было зайти в фирменный магазин “Океан”. Матушка обожала свежую рыбу. Удивительно фаршировала щуку и любила звать гостей именно на это щучье блюдо. Любила и свежего карпа приготовить. Умела быстро и вкусно приготовить.
И Валентина отменила визит к матери, она не представляла себе разговор с ней о какой-то тяжести в подушках.
Матушка объяснит всё усталостью и плохим питанием. И нагрузит её пузырьком с витаминами и всякого рода биодобавками.
И Валентина поехала к подруге Нике. И очень получился кстати её неожиданный визит. У нее в гостях были ребята аспиранты с ее кафедры. Умные, милые и чуть строгие, они распространяли вокруг себя ареал интеллектуальности и образованности, в котором, похоже, они всегда находились. Ника тоже была слегка в приподнятом над бытом настроении.
Она легко и уютным голосом представила Валентину гостям.
И вечер удался. Говорили много и обо всем. Перебивали друг друга, то и дело бегали на кухню за вскипевшим очередным чайником. Пили и вино, ели пиццу. Один из гостей, сидя напротив Валентины, был немногословен, и очень вежливо иногда задавал вопросы ей. Та, с какой-то несвойственной ей готовностью, отвечала.
Валентина видела, как за спиной его Ника показала ей жестом одобрение, поощрение ее интереса к этому загадочному молчуну.
Молчун представился ей Захарием Петровичем.
Валентина назвала себя. Казалось бы на этом отношения их закончатся. Но Захар пошел её проводить. Он был на машине и быстро домчал Валентину до ее дома. И вдруг попросил ее о встрече.
— Но почему? — искренне удивилась Валентина.
— Вы — первый человек, у кого не вызвало улыбки мое древнее имя.
И они договорились о встрече.
Валентина быстро вбежала на свой этаж. Лифт долго был занят.
Она сняла башмаки, пробежала к своему любимому дивану и упала-таки на него.
Лежать было не очень удобно, ибо Валентина легла поперек, поэтому она протянула руки к подушке и быстро пристроила ее под голову. И рука протянулась за следующей — раз — и под бочок ее.
И Валентина не сразу обнаружила, что подушки стали прежними. И тяжести в них не было никакой.
Валентина, чтобы убедиться в этом, забралась с ногами на диван и просто забросала себя с обеих сторон думками и думочками. Сверху набросила ту, которая утром казалась схожей по тяжести с китайской стеной. Ничего этого уже не было. Подушки просто порхали у нее в руках и легко поддавались формам ее тела.
“Показалось”, — подумала Валентина и, спрыгнув с дивана, подошла к зеркалу, повертелась перед ним, и, повертевшись, в своей неотразимости завтра, на встрече с Захарием Петровичем, она доскакала на одной ноге до кухни и налила в чайник воды, и легко донесла его до электрической платформочки.
Странно, но чайник тоже был в привычной весовой категории.
И уже уверенная в себе, Валентина сделала непоколебимый и окончательный вывод по поводу таинственной тяжести вещей.
“Показалось.”
И она переключилась на думу о том,
