Зелёное удостоверение епископа, сложенное вдвое: Стихотворения - Эдуард Вениаминович Лимонов

«Ко мне пришёл Амарсана…»

Ко мне пришёл Амарсана,

Потом позвал ко мне сына

Одиннадцатилетний сын

Весь, как былиночка один

Привёз отцу большой планшет

На Кубе что продуктов нет

Амарсана прилежно снял

И нам возмож. увидеть дал

Парни в жёлтых ботинках

Парни в жёлтых ботинках

Целеустремлённые и быстро идущие

Агрессивно шагающие вглубь,

Пронеслись!

Через полсотни лет они будут тихоходами

Помятыми и изуродованными жизнью

Мутные глаза. Никаких новостей. Хромают.

О Господи! Зачем ты поиздевался над парнями

В жёлтых ботинках?

Ну зачем? А, зачем?

«У меня был отец…»

У меня был отец,

Он уволился капитаном

Он меня разочаровал как-то

Сообщив, что никогда не любил Армию,

прослужив 30 лет, между прочим…

Как это можно армию не любить,

Вениамин Иваныч?

Просто нет твёрдых согласных

У меня есть твёрдые согласные. Я –   Эдуард

ДРД

«Из ушедших из церкви в платочках…»

Из ушедших из церкви в платочках,

Я бы выделил маму и дочку…

Предрассудки. Иконы… Христос

Добрый друг, ты до них не дорос

До простых этих грубых икон

До апостолов, грузных как слон…

До простых человек, рыбаков

Прибежавших к Христу босяков

Сквозь ухмылку твою и мою

Этих рыб вижу я чешую

Был один среди них интелло…

Как с Иудой Христу повезло…

Из ушедших из церкви в платочках,

Я бы выделил маму и дочку…

«Спроси, когда бывают волки…»

Спроси, когда бывают волки?

Когда креститься не дай Бог?

После полива и прополки

Волшебный вырастет грибок…

Сельскохозяйственным работам

Нам предаваться ни к чему

Молиться бы солдатским ботам

Да пулемёту одному…

Придти к ножам, к штыку и к ножнам

Вертеть на пальце бы наган

А не давиться бы пирожным

Попавши девушки в капкан.

«Вчера львы едят зебру…»

Вчера львы едят зебру

Трое. Зебра лежит на спине

Ноги торчат как в модных чулках у зебры

и подрагивают. А брюхо съели. И доедают.

Своего рода изнасилование в крайнем виде.

Жрут от брюха. Видимо, потому что самое мягкое

Потом прилетают стервятники, доедают зебру

Последними прибывают муравьи.

«При рождении душа-точка разворачивается в человека…»

При рождении душа-точка разворачивается в человека

Расширяется в него (как Вселенная после Большого взрыва)

А при смерти душа сжимается в точку.

Чувствования от точки отключены, сознание

она тоже теряет, вместе с воспоминаниями.

У точки нет глаз, но она не слепа,

Что ей положено «видеть» – видит.

Тело остаётся как куколка гусеницы,

Временная оболочка, и собственно что с ним

будет да и чёрт с ним. Мирозданию не до тела.

«Исчезли блюдца снега у стволов…»

Исчезли блюдца снега у стволов.

Чернеет споро у двора пространство,

Весна вступает, словно Суворов,

Порой впадая в буйство или в пьянство

И голубых мундиров злой налёт

На Альпы и на молодую Вену

«Орлы!, кричит Суворов, Все вперёд!»

И шпагой указует им на стену…

«Они получают свои приговоры…»

Они получают свои приговоры,

Убийцы, мошенники, воры

И наркоманы, их шприцы в горсти

В вену вонзают, прости!

Они возвращаются в камеры к ночи

Один был механик, другой был рабочий,

Тот кто пожизненное заслужил

Как бы, считай, свою смерть получил…

Только оттянуто хмурую. В чаще

Словно бы льва в Беловежской пуще

Словно бы волка найдёт двухметрового

Страшного, чёрного, твёрдого, нового

Они получают свои приговоры

Судьи корявы, у судей проборы

Перхоть, потёртые рукава

Наша юстиция вечно права…

Были чернила, а стали –   компьютеры

В мрачной судейской засохли их бутеры

С сыром. И с брынзой, или с колбасой.

Жёсткой –   салями, и мягкой –   простой

Rollton(а) жгучий искусственный суп

Падает в Rollton свалявшийся губ

Жутко воняет согбенный судья

Многих лишивший уже бытия…

«Я похож на обезьяну…»

Я похож на обезьяну

Руки-ноги из рубашки,

Нету Анны и Наташки,

Я похож на обезьяну…

Старый-старый и худой

Безобразный и костлявый

С обожжённой головой

Хорошо, что не двуглавый…

С головою обожжённой

Даже радиационной

Хиросимы словно внук

Измождённый как паук.

В саммит зимнего сезона

Где ж оно, то время оно,

На котором я пожух

Рот мой сух и стал я глух

И израильский Нидал

Меня дважды облучал

Я едва произношу

Хорошо ещё дышу

Я похож на обезьяну

Руки-ноги из рубашки,

Нету Анны и Наташки

И чешу я мою рану…

МЫ

Фифи едет на поезде из Хельсинки в Питер

Фифи читает, Фифи пьёт вино…

У неё на голове причёска –   еврейская плетёная хала

Фифи –   умная.

Только она поверхностная, любит романы о любви.

И она женщина.

Когда мы только познакомились (десять лет тому)

Она была страстной и стремительной девушкой

Сейчас она успокоилась

И не ходит, а величественно шествует

С халой на голове…

Это Фифи

А я командир и учёный…

Я человек жестокий и жёсткий.

Я болен смертельной болезнью

Я проектирую вдаль только на два месяца

Сижу, словно на мне мундир с эполетами.

Хожу, словно у меня маузер и сабля

Висят с меня

И мне больно жевать, я подрагиваю лицом

Был-был молодым, и вот сплыл. Вот нате…

Такова наша пара, можно сказать это мы…

У нас нет никаких планов

Никаких планов

Никаких планов…

«Нога на ногу сижу…»

Нога на ногу сижу

И на рощицу гляжу

Сколько мне осталось лет?

Как в загашнике конфет.

Сколько мне осталось дней?

Как в загашнике камней…

Посижу, да и уйду

Стул останется плетёный

Будет он стоять в саду

Как Ассанж приговорённый