Зелёное удостоверение епископа, сложенное вдвое: Стихотворения - Эдуард Вениаминович Лимонов

чующий красотки

Прекрасный запах в волосах

За нею следует в усах…

А дирижёр, схватив виолончель

Выходит с мастером потоков звуков чистых

И каждая жена, как та качель

Взлетела, и открылась, и сочится!

«Эти люди отличаются от нас тем…»

Эти люди отличаются от нас тем,

Что на счетах в банках у них множество нулей,

Они не катают ваты, не распускают соплей.

Но авторучками с золотым пером, по старинке,

Выписывают чеки, получают наличными,

перетянутые, их на резинке

Деньги скверно пахнут, на самом деле, сынок!

Это тебе скажет любая оператор обмена валюты.

Человечьим жиром, потом меж ног,

На самом деле дерьмом они одеты и обуты…

Эти двуногие на самом деле ничем не отличаются от нас

Ничем не отличаются от меня и вас

Они вначале посещали первый, второй класс

А вот достигнув пятого они изменились

У них надо лбами рожки пробились

Отвердевая и превращаясь в рога…

Они утолщают их счета и бумажники

Они растут как в августе на полях стога

Ты понимаешь, о чём я говорю, это дело особой важности

«Всевозможные тимпаны……»

Всевозможные тимпаны…

И литавры, и литавры!

И круглы как чемоданы

Барабаны, словно мавры

Убежавшие на воздух,

Убежавши во дворы

Бьют здесь негры о ладони

С бахромами мишуры…

Год был семьдесят седьмой

Я был сильный и большой

И как броский гамадрил

По Нью Йорку проходил…

Вот он и Дакотов дом,

Как привязаны при нём

К входу в Централ-Парк прилипли

С барабанами филипы…

Весь отель наш «Дипломат»

Был к Дакоте он прижат

И у Централ-парка сидя

Негры, мухи не обидя,

Мы шумели там толпой

Как всё в прошлом, Боже мой!

«Тараканы хороши…»

Тараканы хороши.

Трескай, милый, от души

Жирное, знакомое,

Наше насекомое

Если ешь корову,

Чтобы быть здоровым,

Если ешь свинью ты с хрустом,

То давай, питайся «пруссом»…

«Больше не стану путешествовать по Европе…»

Больше не стану путешествовать по Европе

Африка, Монголия –   вот мои страны

Где туши слоновьи стоят поутру в гелиотропе

На обрыве, где их ожидают капканы…

«Вихри, штормы и землетрясенья…»

Вихри, штормы и землетрясенья

Молнии меж небом и водой

Бог послал на мирные селенья

Радиаций нам незримый слой

Слушаем стихии, размышляем

Атомную станцию сверлим

О хорошем прошлом мы мечтаем

В будущее с ужасом глядим

Корабелы, виноделы, братья

Пахнущие морем и землёй

Мы себе свои же шлём проклятья

Кто нас звал? И где же он такой?

«В квартире холодно, да даже и темно…»

В квартире холодно, да даже и темно.

Мсье вчера вернулся из Парижа,

Глядит он с раздражением в окно

На купола Москвы, исходно рыжей…

Он рыбу любит, только рыбы нет.

И мяса нет ему, и молока.

Стоит. И раком съеденный скелет

У этого мсье, у мужика…

Чего ему осталось? На тот свет

Ждёт переход и быстрый, и спокойный

Лишённый мяса, чист его скелет

И сам мсье мужик благопристойный

С Парижем попрощался, а Москва

Повисла своей тягостной загадкой

А впрочем, терпит он её едва

Скорей не любит нелюбовью сладкой…

«Сидишь, произнося «Ну да!»…»

Сидишь, произнося «Ну да!»

Какая странная причуда,

Какая грустная беда!

То что явился ниоткуда

И вот, придётся в никуда.

Сидишь, бормочешь «Да, ну да!»

«Вдыхая запах керосина…»

Вдыхая запах керосина

Сидит в Paris тогда крысином

Печальный юный человек

А ты чего такой печальный,

Rue des Ecouffes, еврейский спальный

Вблизи одной из еврорек

Вдруг выстрелы, и террористы,

По гэдээровски плечисты,

С братьями знойных Палестин,

Штурмуют «Гольденберг» ничтожный,

И не кошерный, но безбожный

Ах, ах, мой милый Августин…

Потом внизу шёл Миттеран

И было видно, что он лысый

Его министры разных стран

Сопровождали словно крысы…

Толпа кричала «assasin!»

Но после смерти ясно стало

Что Франсуа такой один

Тогда и с Францией совпало…

«Какого цвета смерть, какого…»

Какого цвета смерть, какого?

Ну белого… А что ещё?

Как Сталина, вчера живого

Внезапно оболгал Хрущёв

И кукуруза прорастала

И кукурузный жёлтый хлеб

Его вся очередь желала

Из тёть Марусь и тётей Беб

Коррида

I

Вбегает бык как монумент

Стоит, значительный и грозный

Арена стихла на момент,

Что станет делать бык нервозный?

Бежать к какому из ребят

Что все плащами потрясают

Но при атаке, со всех пят

В проёмы в брёвнах ускользают

Бандерильеро, как танцор

В быка втыкает два шампура

И выезжает пикадор

Скорей комичная фигура

«Упал! Упал!» кричит народ

Действительно, упала лошадь

И бык как чёрный Дон Кихот

Рогами эту лошадь крошит

Затем вдруг раз! Тореадор

Поддет быком, висит на роге

И я смотрю на них в упор

Мой взгляд неколебимо строгий

Бегут, уносят, бык –   герой

Дрожит окровавленной тушей

Предчувствует он жребий свой

Табу он древнее нарушил…

Вбежал тореадор второй.

И шпагу между рог вонзили

Потом онагры, всей семьёй

Быка с арены волочили…

II

Меня удивили быки с тореадорами

И те, и другие выглядели кровавыми помидорами

У быков полированной кровью сочилась спина

В тореадоров структура была введена

бычьего рога. И рвал он артерии

Выглядели они как подручные маршала Берии

В снах либерала пошиба низкого

Вспомнил, глядя на них Уншлихта и Урицкого

Гудела арена. Мадрид ликовал…

И пиво мы звонкое пили

А бык уже умер. Торреро стонал

И девки нас всяких любили…

III

Напоминая нам про Минотавра,

Бык