Качалов - Александр Таланов

Однако удачная гастрольная поездка и успех в роли Несчастливцева не рассеяли сомнений в душе гимназиста. Пускай другие упиваются легкой славой, завоеванной на шатких провинциальных подмостках.

Такая слава вряд ли выдержит испытание во «времени и пространстве».

Только убедившись, что у него есть настоящий талант, он будет стремиться к сверкающим вершинам искусства. Решение это непреклонно, недаром оно — плод долгих раздумий.

С аттестатом гимназии Василий Шверубович отправился в Петербург поступить на юридический факультет университета.

Так еще один юноша из провинции появился в столице в поисках счастья и самого себя.

То было ранней осенью 1893 года.

ЛУЧ СЛАВЫ

Кто может быть не актером,

Тот не может быть актером.

Свинцовые облака почти ложатся на улицы. Хлопья мокрого снега тяжело валятся на землю и тут же тают, образуя грязную жижу. Дома кажутся одинаково серыми, силуэты прохожих походят на скользящие тени. Даже лошади на извозчичьих биржах в этот унылый петербургский день так понурили головы, будто отчаялись когда-либо увидеть солнце и получить овес.

Сумеречный час. Невский проспект пустынен: чиновники, конторщики и прочий служивый люд уже разошелся и разъехался из своих департаментов, контор и бюро, а вечерние гуляки еще не начали фланировать по излюбленной стороне, насупротив Гостиного двора.

Не потому ли так бросается в глаза одинокая фигура студента, спешащего перейти Невский проспект к углу Николаевской улицы? Вот он свернул за угол и зашагал по выложенному кирпичом тротуару. Очевидно, ему приходится идти тут впервые, иначе он так не разглядывал бы таблички с номерами домов, он близоруко прищуривается, когда пытается обойтись без своего щегольского пенсне с черным шнурком.

Наконец находит он дом № 77. Вход во двор длинный, арочный. Хотя совсем не похожий на величественную аркаду гимназии, но также могущий навеять фатальные слова гороскопа. Очень уж обреченный вид у таких старых петербургских домов, ворот и подворотен.

А вот и дверь с медной дощечкой:

Артист Императорского Александрийского театра

МОДЕСТ ИВАНОВИЧ ПИСАРЕВ

С решимостью человека, у которого нет иного исхода, студент дернул ручку звонка-колокольчика. Дверь открыл рослый мужчина в нарядном бухарском халате.

— Модест Иванович?

— Я!

— Разрешите представиться: Шверубович. С просьбой…

— Догадываюсь какой… Не тратьте слов зря. Пожалуйте!

Хозяин квартиры, видно, привык к званым и незваным гостям. Широким жестом он приглашает войти в кабинет, который, судя по тахте, служит и спальней. Рядом комнатка, заставленная полками с книгами. Большой стол в кабинете тоже завален книгами и рукописями, даже кресла заняты исписанными листками бумаги.

Первое впечатление: тут обиталище холостяка, вероятно — литератора. Нет, Писарев женат, однако с женой, известной актрисой Стрепетовой, разошелся. Литературные занятия ему впрямь не чужды: он отлично подготовил издание пьес А. Н. Островского.

Студент молча глядит на хозяина дома. Так вот каков он, друг и покровитель любителей сцены, особливо из учащейся молодежи. Писаный красавец с открытым, добрым лицом. Недаром слава о нем: человек широкого сердца. Богато и разносторонне одаренный природой и сам щедрый к людям. Любит радости жизни, однако умеет радоваться и чужим успехам, а это в театральной среде редкость.

Хозяин дома бросает на гостя заинтересованный взгляд. Немало прошло перед ним молодых людей, жаждавших стать жрецами «святого искусства». Обычно горение их остывало быстро, или они оказывались неспособными для служения искусству. Талантливые люди встречались не часто, и распознать их сразу не удавалось. Поначалу все различались лишь степенью наивных надежд.

Студент, сидевший напротив, смущался и, конечно, говорил о неугасимой приверженности к сцене. Сколько раз приходилось выслушивать эти слова! Тем не менее что-то выделяло его из обычных искателей театрального счастья.

Внешность у него привлекательная, хотя слово «красивый» не приложимо. Простая тужурка на статной фигуре сидит ловко, почти щегольски. Движения естественны и пластичны. Близорукость не мешает выразительности глаз. Светлые волосы оттенка трудно определимого, как лунный свет.

Удивительней всего голос. Мягкий. Глубокий. Певучий. Сколько в нем интонаций!

— Непременно хотите стать актером? — улыбнулся Писарев.

— Хоть только любителем, лишь бы играть. Очень прошу: проверьте — как я читаю?

— Чтобы судить о таланте, этого недостаточно. Надо посмотреть на сцене, в спектакле.

— В Петербурге я всего второй год и пока…

— Столицу завоевать не успели. Ну что ж, попытаюсь помочь. Попрошу Сидорова принять вас в его кружок за Невской заставой. Потом заеду туда, погляжу, на что вы годны. Вдруг окажетесь новоявленным Каратыгиным…

Добрая улыбка Писарева, его записка с краткими словами рекомендации, обещание посмотреть на сцене окрыляли надеждой. Высоко, далеко уносят могучие крылья надежды! Но будущий Каратыгин, ощущая их за спиной, летел пока лишь за Невскую заставу к некоему Сидорову.

Руководитель кружка пробежал глазами рекомендацию артиста императорского театра, внимательно оглядел его протеже и решил без проволочек:

— Господин Шверубович, в мольеровском «Скупом» будете исполнять роль Валера.

Стоит ли описывать восторг провинциального любителя, получившего право играть на столичной сцене. Настоящая роль! В классической пьесе! Разве это не счастье для человека, мечтающего стать актером?

Отныне студент Шверубович все вечера проводит на репетициях в сидоровском кружке. А днем по-прежнему слушает лекции в университете.

Наука и искусство вступили в решительный спор.

…Проходит немного времени. Валер — Шверубович неизменно вызывает восторг публики. Что это — настоящее признание таланта? Или только выражение простых чувств невзыскательных зрителей?

Всякий раз через «глазок» в занавесе он разглядывает зал. Студенты, курсистки, рабочие ближайших заводов, приказчики, какие-то старички и непременные посетители всех зрелищ — подростки. Кого только нет в крошечном помещении! Отсутствует лишь тот, кто должен объявить свое решающее «да — нет».

Неужели известный артист позабыл свое обещание посмотреть, как играет на сцене студент Шверубович?

Тот, кого столько ждали и уже отчаялись увидеть, наконец, появился. Нетрудно догадаться, что заставило Писарева отправиться на городскую окраину и смотреть скучный для него спектакль. Прежде всего правило, присущее, к сожалению, не всем: исполнять свое обещание, даже если дано оно невзначай. А в данном случае обещание было отнюдь не случайным. И дано было не с целью отвязаться от назойливого посетителя из числа тех, что испокон веков тянутся к людям искусства.