Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон - Николай Вирта

В новых главах нашлось место мыслям о динамическом развитии монархии и гармонии общественных отношений. Что касается деревенских противоречий, то, запутавшись в них и не зная, как они должны быть разрешены, он просто выкинул эти мысли из книги.

Эти-то пять частей Викентий как-то прочитал Ольге Михайловне. Выслушав их, она долго молчала.

Викентий ходил по комнате, сжимая и разжимая пальцы. «Откуда такое волнение? — думал он. — Однако что же тут странного? — отвечал он себе. — Я впервые читаю свою книгу, читаю живой, доброй душе…»

А Ольге Михайловне не хотелось говорить: все написанное священником было глубоко противно ее взглядам. Ей представлялось, как бы огорчилась Таня, прочти она книгу отца, ей чудилась злая усмешка Флегонта.

— Я не совсем понимаю, — невольно малодушничая, сказала наконец она, — к чему вы клоните… — И замялась. — Написано очень живо… Однако должна сознаться, отец Викентий, я так далека от этих мыслей, так занята сейчас думами о вещах более близких и прозаических, что просто теряюсь… А вы сами верите во все написанное? — неожиданным вопросом заключила она все свои слова.

— Я? — удивился Викентий. — Как же иначе? Как же можно писать, не веря?

— Когда я слушала вас, мне иногда казалось, что вы все это нарочно, будто вы просто издеваетесь над тем, что выставляете за истину. Мне показалось, что это… сатира.

— Сатира? — повторил пораженный ее словами Викентий.

— Да, так мне почудилось… Не знаю, но мне думается, что всерьез об этом в наше время писать невозможно. Но — молчу! Ничего я не понимаю в этих вещах. У вас найдутся критики более понимающие, а мне все это…

— Что вам все это? — с нетерпением спросил Викентий.

— Знаете, я в социальных разных идеях совершеннейшая тупица. Забудьте о моих словах, — и круто перевела разговор на школу: ей нужна его помощь, она не согласна учить детей в разваливающейся хибарке.

Викентий слушал ее соображения насчет школы рассеянно: он был потрясен неудачей. Ясно, книга ей не нравится.

— Хорошо, — сказал он, когда Ольга Михайловна изложила свои нужды, — я поговорю с мужиками. — Викентий замолчал, молчала и Ольга Михайловна. — А вы еще не видели отца Флегонта — Луку Лукича? — спросил он, чтобы хоть как-нибудь поддержать так неприятно окончившийся разговор. «И зачем я полез с книгой? — досадовал Викентий. — И взаправду, что ей до всего этого?»

— Нет, он не приходил.

— Стесняется, ждет, когда вы его позовете. Разрешите, я передам ему ваше приглашение?

— Конечно!

— Если вы расскажете ему о Флегонте, как рассказывали мне, он сделает для вас, то есть для школы, все. Только мне кажется, вы ошибаетесь в оценке Флегонта.

— Нет, — пылко возразила Ольга Михайловна, — уж тут я никак не могу ошибаться.

Викентий встал.

— Да, — сказал он печально. — Жаль, что вы не поняли меня и моих мыслей.

Ольга Михайловна так доверчиво посмотрела ему в глаза, что Викентий тут же повеселел.

А когда он ушел, Ольга Михайловна сожгла письмо, присланное Таней отцу о содействии побегу Флегонта.

Лука Лукич пришел на следующий день спозаранку. Рассказом о Флегонте, нежностью и простотой Ольга Михайловна согрела душу старика.

Когда разговор зашел о школе, Лука Лукич твердо сказал, что мир раскошелится.

Не одного Луку Лукича очаровала Ольга Михайловна.

Ее полюбили на селе. В ней скрывалось столько доброты и отзывчивости, столько ласковых слов знала она, что не полюбить ее было нельзя. Даже самые закоренелые в своей косности мужики сдавались на ее уговоры. Ольга Михайловна еще в Сибири поняла, что она может побеждать лишь смелостью и откровенностью. Ее разговоры с мужиками и бабами были лишены интеллигентской снисходительности и подлаживания под крестьянский язык. Ей не претили грязь и невежество, переполнявшие горемычный деревенский быт. Она понимала, что очищать этот маленький уголок от многовекового навоза — ее обязанность.

Ольга Михайловна держала в узде самых озорных ребят и безбоязненно разговаривала с сельскими пьяницами и драчунами, которых побаивалось даже начальство.

Худенькая, миловидная, с вздернутым носом, с пухлыми улыбчивыми губами, Ольга Михайловна держалась уверенно и свободно, подчиняла себе и жизнь и людей, сама не сознавая своей силы. Даже лавочник Иван Павлович стал приглядываться к Ольге Михайловне, и уж на что был сквалыга, и то иной раз пришлет ей полфунта чаю, конфет или орешков. Он знал, что его сынок Николай, как только увидел Ольгу Михайловну, так в тот же миг влюбился и «страдает» вот уже месяца три.

«Что ж! — рассуждал Иван Павлович. — Невестка подходящая, образованная, опять же не вертихвостка, а ученая…»

Никто ни разу не обидел учительницу, хотя она многих порицала и жестоко ругала. Она добилась того, что мужики стали отпускать в школу маленьких дочерей, что было большой победой, и начала учить девочек всякому домашнему делу. А это привлекло к ней сердца матерей.

Одно беспокоило Ивана Павловича: сам земский начальник Никита Модестович зачастил в школу. «Конечно, служба, — за всем надо надзирать, а за школьным делом и тем более. Но ведь одно дело — надзирать, а другое — просиживать с учительницей часа по два да мой же чаек попивать. Человек неженатый — ясное дело, что к чему…»

Улусов частенько бывал у Ольги Михайловны, говорил комплименты.

Ольга Михайловна поила его чаем, слушала любезности, но сама говорила больше о своем: она задумала строить новую школу.

Улусов и не отказывал и согласия не давал, но намекал, что скажи она одно-единственное слово, он для нее не только что школу — дворец выстроит.

Ольга Михайловна намеков не хотела понимать. Никита Модестович то сердился, то юлил, — учительница была неприступна. Улусов предложил нежную дружбу — Ольга Михайловна с оскорбительной усмешкой отвергла ее. Улусов пошел на последнее — стал расписывать прелести сельской жизни в тихом уютном имении, приглашал Ольгу Михайловну к себе, намекал, что там живет некая девица, присутствие которой сделает невозможным «клевету и интриги»…

Ольга Михайловна, узнав, что девица эта не кто иная, как Сашенька Спирова, с радостью поехала в имение.

«Сашенька! — думала она. — Боже мой, вот славно, все-таки компания».

Однако первая же встреча подруг, встреча после долгой разлуки охладила Ольгу Михайловну.

Сашенька, изображая из себя ссыльную, чуть ли не каторжанку, в общении со всеми приняла снисходительно-надменный тон.

К деятельности подруги в качестве учительницы Сашенька отнеслась с усмешечкой.

— Милочка, — говорила она, позевывая, — да разве мужикам образование поможет? Научите вы их грамоте, станут они читать книжки, поймут свою горькую долю, да вас же и проклянут: зачем, мол, глаза открыла, слепыми-то лучше жить… Ах, не то, не то, моя милая, не то вы делаете! Этим делу не поможешь.

— Но чем же ему можно помочь? — посмеиваясь, спросила Ольга Михайловна.

Сашенька прищурила глазки, подумала и заговорила таким тоном, как бы давая понять, что ей известно кое-что, чего Ольге Михайловне вряд ли когда-нибудь удастся узнать.

— Одно скажу, — сказала она, держитесь принципа: чем им хуже, тем нам лучше, — и будете правы.

Дружба между ними так и не завязалась. Ольга Михайловна посещала Сашеньку редко, Сашенька надулась и тоже перестала бывать в Двориках.

Ухаживания Улусова надоели Ольге Михайловне. Она решительно отвергла предлагаемый ей брак, и сношения между школой и имением прекратились.

Друзей Ольга Михайловна нашла в селе. Среди них были Лука Лукич, Сергей Сторожев, попов работник Листрат. Приезжая домой на каникулы, бывал у нее лавочников Николай. Ямщик Никита Семенович души в ней не чаял. С той самой минуты, как увидел он ее одиноко стоящей на станции, жалко ему стало эту девицу, и понравилась она ему с первого же взгляда, а после того, как похвалила его голос и песни, стал он ее рабом. Часто Ольга Михайловна гостевала в ямщицком доме, подружилась с женой Никиты Семеновича, а когда у той родился первый ребенок, согласилась быть крестной матерью.

Забегал к ней Андрей Андреевич: расскажет что-нибудь про «нахалов», почешет затылок, попросит барышню выручить хлебушком, поклонится в пояс, скажет:

— Воистину ты голубица, барышня, не видывали мы еще таких, дай тебе бог здоровья! — И уйдет.

Наутро зайдет в школу тихая Марфа, спросит, не надо ли что учительнице — полы помыть или белье накопилось?

Так постепенно Ольга Михайловна вошла в сельскую жизнь и за год не только успела отремонтировать школу (ее нельзя было узнать), но и втихомолку уговорила самых влиятельных стариков строить новое училище.