Французская карта - Алла Бегунова

Доски старой пристани поскрипывали под тяжестью людей, тащивших на плечах хурджины. Лодка, узкая и длинная, стояла с правой стороны, они не сразу заметили ее. Рулевой поднялся им навстречу и, откинув полу плаща, фонарем осветил лицо Анастасии.

– Не вы ли, госпожа, ищете человека, который говорил бы по-французски? – спросил он.

– Я ищу. Мне сказали, его имя – Асан.

– Грузите вещи в лодку. Но прошу – осторожно и быстро.

Лодка, тремя канатами пришвартованная к ржавым кнехтам на пристани, тем не менее устойчивостью не отличалась. Гребцы встали цепочкой по ее оси и начали передавать хурджины из рук в руки. Сперва забили ящик на носу, потом разложили мешки на дне каика, под своими лавками. Пришел черед усаживаться пассажирам. Один моряк хотел помочь Глафире и взять у горничной аптечный ящик, но она вцепилась в него мертвой хваткой и не отдала.

Рулевой указал Аржановой на место рядом с собой, на плоской кожаной подушке. Затем оглядел судно, постепенно направляя свет фонаря на все его части.

– Путешественников должно быть восемь человек, – в недоумении повернулся он к курской дворянке.

– Двое останутся здесь, – ответила она.

– Здесь?! – в голосе рулевого прозвучала неподдельная тревога.

– Да. На дне этой бухты, – для убедительности Анастасия указала рукой на черную воду, которая с тихим шелестом струилась вдоль борта лодки.

– Вы уверены, госпожа?

– Вполне. Отчаливайте, капитан. Через полчаса на берегу появится французский патруль. Встречу с ним я не планировала…

Жаль, что они покидают Константинополь-Стамбул темной, сырой, туманной ночью. Ей бы хотелось последний раз увидеть прекрасный, старинный город, основанный византийцами. Его высокие минареты, купола мечетей, перестроенных из православных церквей, белые крепостные стены с башнями. А теперь столица Османской империи запомнится Аржановой отнюдь не историческими достопримечательностями. Скорее это будет бешеный взгляд Кухарского и холодное дуло пистолета, приставленное к ее виску. Однако как плохо учился польский дворянин конфиденциальной работе, сидя в своей Варшаве! Доносить на соотечественников русской разведке – дело нехитрое. Ты попробуй поехать в чужую страну, подружиться там с нужными тебе людьми, понравиться им, разгадать их характеры и заставить выполнить нечто такое, о чем они никогда и помыслить не могли!

Глава одиннадцатая

У стен Очакова

Ноябрь – не самое лучшее время для плавания по Черному морю от Босфора до северных его берегов. С ноября по март навигация тут вообще прекращается из-за сильных ветров и штормов, достигающих порой семи-восьми баллов. Костас Караманлис, владелец и капитан купеческой поляки «Элефтерия», как раз собирался в свой последний в 1788 году рейс с грузом металлоизделий от приморской деревни Эльмас до города Гаджи-бей. Старинный его приятель и очень хороший человек Петрас Теодоракис попросил моряка об услуге – немного продлить маршрут и доставить к Очакову одну знатную татарскую госпожу со слугами и небольшим багажом. Караманлис удивился. С лета сего года крепость осаждают русские войска, и что там делать мусульманской женщине?

Прямо и открыто ничего ему не ответил Теодоракис. Только вручил тяжелый мешочек с флори, золотыми турецкими монетами высшей пробы. Но капитан знал, что просто так торговец обувью со стамбульского Бедестан-чарши просить не станет. Сердцу его близка идея освобождения Греции от османского ига, у него много друзей и знакомых, готовых взяться за оружие и изгнать завоевателей из пределов их многострадальной родины, восстановить ее независимость и былое величие…

Погрузка давно закончилась, и экипаж греческой поляки готовился к выходу в рейс, когда на пристани появилась Анастасия Аржанова со своей командой. Сопровождал ее Теодоракис. Моряки с интересом наблюдали, как две женщины в чадрах и накидках «фериджи» медленно поднимались на борт их корабля по крутому трапу. За ними следовали четверо слуг-мужчин в чалмах и синих кафтанах, с хурджинами на плечах. Торговец обувью представил своих татарских знакомых капитану, почтительно раскланялся с ними и сошел на берег. После этого трап убрали, швартовые канаты с пирса перекинули на «Элефтерию», и гребной баркас потащил купеческое судно из гавани к открытому морю, блиставшему под лучами солнца.

Курская дворянка однажды бывала на поляке, но – французской и в другом месте – в Севастополе. Этот весьма распространенный в конце XVIII столетия тип средиземноморского плавсредства больших размеров не имел. Потому Флора примерно представляла себе, какой может быть ее каюта. Но все-таки не ожидала, что попадет в помещение, больше напоминающее нору. Капитан тем не менее гордо указал ей на окно. Другие каюты, по-видимому, таких роскошных деталей интерьера не имели.

Кроме того, Караманлис предложил богатой пассажирке воспользоваться судовым камбузом, где раз в день готовили горячую пищу. Грек принялся расписывать гастрономические чудеса, на которые способен их повар и повторил свой рассказ слово в слово дважды. Как точно знал капитан, мусульманки умом и сообразительностью не отличаются. Такое уж у них воспитание. Ни чтению, ни письму, ни счету их не учат, с младых лет держа в заключении в стенах тюрьмы, то есть гарема. Когда моряк начал перечислять названия блюд и их ингредиенты в третий раз, Аржанова властно его остановила. Она спросила, сколько будет стоить корабельное питание для нее самой и для всех ее слуг.

Минуту отважный капитан вглядывался в лицо этой женщины, скрытое чадрой. Глаз за черной сеткой не было видно, но голос не мог принадлежать забитой и безропотной рабыне какого-нибудь толстого турка. В нем звучали совсем иные интонации. Грек назвал свою цену, непомерно высокую, и попросил отдать ему все деньги сразу. Анастасия приказала Глафире достать кошелек и отсчитала нужную сумму. Поклонившись мусульманке, капитан поспешно вышел из каюты.

– Переплатили, матушка барыня, – с досадой произнесла горничная. – Как пить дать переплатили раза в два!..

Это оказалось сущей правдой.

В течение плавания на «Элефтерии», длившегося почти две недели, Аржанова, подверженная «морской болезни», и семи дней не питалась греческими блюдами. Она в основном лежала на постели и пила только родниковую воду из большой серебряной фляги. Иногда верная служанка уговаривала Анастасию съесть хоть кусочек сухаря или лепешку с сыром. Расплата за подобную вольность наступала неотвратимо – жестокий приступ рвоты.