Кураж. В родном городе. Рецепт убийства - Дик Фрэнсис

— Никакого отношения к делам Джо я не имел. Он стал совать нос куда не следует, и гангстеры расправились с ним. Да что собой представлял в конце концов твой братец по сравнению с тобой и мной?

— Послушай-ка, ты, господин хороший! Он хоть и был нечистоплотен, но все равно во много раз лучше тебя. Да ты, слюнтяй, болтун и мерзавец, не стоишь его мизинца!

— А я-то думал, что ты любишь меня, — с новыми нотками в голосе заметил Эллистер. — Ты же всегда говорила, что любишь меня…

— Должно быть, я ополоумела, вот что. Разве можно любить такого лицемера и убийцу, как ты? Ну ничего, теперь я уже не сумасшедшая.

— А может быть, ты только сегодня и помешалась? — мрачно спросил Эллистер. — Ты единственный человек, кто знает обо мне все.

— Керх и Гарланд тоже знают.

— Ни Керха, ни Гарланда больше нет в живых. Осталась только ты.

— Ты убил их? — В голосе женщины презрение сменилось страхом. — Не верю…

— Верь или не верь — дело твое. Ты подвела меня. Все меня подвели.

Я попробовал открыть дверь, но она была заперта. Ручка стукнула после того, как я прикоснулся к ней.

— Что это? — спросил Эллистер.

Я отступил на несколько шагов, разбежался и выбил дверь плечом. Миссис Зонтаг и Эллистер стояли посередине комнаты, словно дети, захваченные взрослыми во время какой-то запретной игры. Эллистер повернулся ко мне и полез в карман, пытаясь вытащить пистолет, но женщина подскочила к нему и выхватила у него оружие.

— Это вы, Вэзер, — растерянно заметил Эллистер.

Я подошел к нему и из внутреннего кармана пиджака достал конверт. Он замигал и поежился, словно я щекотал его. Миссис Зонтаг стояла тут же с тяжелым пистолетом в руке и тупо смотрела на него.

Я вскрыл конверт с надписью «Эллистер». Он хотел, правда, как-то нерешительно, выхватить его у меня, но я оттолкнул его. Эллистер упал на кушетку и остался лежать, закрыв лицо руками.

Конверт был толстым, и почти все письма в нем адресованы Фрэнси Зонтаг в одну из гостиниц Чикаго. Письмо от 24 марта 1944 года: «Моя дорогая! Я получил твое ласковое письмо…»; письмо от 25 марта 1944 года: «Моя любовь! Я долго не мог уснуть…»; письмо от 26 марта: «Моя любимая! Ровно год назад мы…»; письмо от 27 марта: «Моя ненаглядная!..»; письмо от 29 марта: «Моя единственная!..».

Последнее письмо было напечатано на очень плотной бумаге в двух экземплярах и адресовано «Судье Эрнесту Саймону». В нем говорилось:

«Я не могу больше жить, мучимый совершенным преступлением, отдавая себе отчет в огромном зле, причиненном мною. Я пишу это в спешке, но совершенно искренне, ибо хочу искупить свою вину перед обществом, наиболее священный закон которого я нарушил. Я прошу не милосердия, а только справедливости.

Настоящим заявляю, что вечером 3 апреля я стрелял в Д. Д. Вэзера и убил его. Убийство было совершено из окна второго этажа пустого конторского помещения в здании, известном как „Мэк-билдинг“. Преступление было давно задумано мною и тщательно подготовлено. Совершив его, я выбросил револьвер системы „смит-вессон“ в канализационный колодец на Мэк-стрит. Потом я сел в свою машину и уехал домой. Мистер Вэзер мешал мне возвыситься в городе и укрепить мое положение, и поэтому я убил его.

Я пишу вам об этом, так как меня замучила совесть. Я хочу, чтобы меня судили и наказали за совершенное мною преступление.

Попытайтесь не думать слишком плохо о вашем старинном друге…»

Едва я успел прочесть это признание, как миссис Зонтаг спросила:

— Что вы намерены делать с ним? Нужно сообщить в полицию!

Я положил письма на стол позади себя.

— Вы торопитесь?

— Но вы же видели, что он хотел убить меня, не так ли? Три года я нянчилась с ним, пытаясь сделать из него человека, а он хотел убить меня!

— В полицию я, конечно, сообщу. Вот тут и в письме говорится, что он хочет, чтобы его судили и наказали.

— Да? Ну что ж, я подожду.

Миссис Зонтаг закурила и уселась в темном углу комнаты. Внезапно Эллистер спустил ноги с кушетки и сел.

— Написать письмо меня вынудили угрозами, — обратился он ко мне. — Никакой судья не станет рассматривать такой документ как доказательство. Угрожая мне пистолетом, меня заставили под диктовку напечатать на моей машинке это письмо и подписать его.

— На вас это очень похоже. Видимо, и вы, и Керх обладаете одинаковым стилем, так как оба употребляете слова вне зависимости от того значения, которое они обычно имеют.

— Повторяю, что письмо как документ никакой ценности не представляет. Я юрист и знаю, о чем говорю. — Эллистер произнес это так спокойно и авторитетно, что я невольно растерялся.

— Хорошо, но, чтобы вернуть это письмо, вы пошли на убийство, — опомнившись, возразил я. — Следствие будет располагать моими показаниями, которые подтвердит миссис Зонтаг, и ваше положение окажется весьма незавидным. Кроме того, я не сомневаюсь в возможности доказать, что выстрел, которым был убит Керх, произведен именно из вашего пистолета.

— Стреляя в Керха, я вносил свою лепту на алтарь общества, — напыщенно ответил Эллистер. — Он сопротивлялся аресту, и, как главное должностное лицо города, я во имя закона вынужден был применить оружие.

— Гарланд тоже оказывал сопротивление, что вы расправились с ним?

— У вас нет никаких доказательств, что я убил Гарланда. У вас вообще нет и не может быть каких-либо улик против меня. Фрэнси никогда не согласится давать показания против меня. Однако, если, паче чаяния, она решится на это, ее показания будут признаны недействительными по причинам морального порядка.

— Морального порядка?! — крикнула миссис Зонтаг из своего угла. — Единственное, чего я стыжусь в своей жизни, так это тебя, господин моралист!

Выражение спокойствия немедленно слетело с лица Эллистера.

— Если меня арестуют, — сказал он, — тебе тоже не миновать тюрьмы. Ты не можешь давать показания против меня без того, чтобы не скомпрометировать себя.

— Потому что я знала о том, что ты приобрел у Джо тот револьвер? Не смеши меня!

Эллистер сейчас же переменил тактику, однако у него все равно получилось плохо и так же напыщенно, когда он продолжал:

— Знаете, Вэзер, болтовня этой особы никакого значения не имеет. Одна она ничего сделать не может. Насколько я понимаю, вы намерены теперь жить у нас в городе и продолжать дело своего отца…

— Меня это не интересует.

— Конечно, конечно. — Эллистер несколько раз переступил с ноги на ногу. — Я не это имел в виду. Однако, если я буду публично скомпрометирован, все те реформы в нашем городе, которые мне хотелось провести, окажутся сорванными. Вчера вечером, Джон, мы договорились работать вместе.

— Не смейте называть меня Джоном!

— Извините. Да, я признаю, что применил порочные средства, но все же конечная цель-то у меня была хорошей. Да, я убил вашего отца (как мне тяжело говорить это!), чистосердечно веря, что поступаю так во имя всеобщего блага. Как вы видите из моего письма, я раскаиваюсь в своем поступке, сожалею о нем и осуждаю себя…

— Но вы же сказали, что вас заставили написать это письма под угрозой оружия!

— Позвольте мне кончить. Я получил огромный урок, Вэзер. Смысл его состоит в том, что средства не оправдывают и не могут оправдывать цель, ибо сама цель определяется характером использованных средств. Разве мы не могли бы работать совместно для достижения благородной и важной цели?

Эллистер говорил быстро, отчетливо, выразительно, подчеркивая отдельные слова жестами.

— Поберегите свое красноречие для присяжных, — посоветовал я. — Не сомневаюсь, что уже через несколько минут вы сами поверите в то, что сейчас говорите. Вы можете убедить себя поверить чему угодно, именно поэтому вы и люди вашего типа так опасны для общества.

— Но я же сказал вам, что понял свои ошибки и осуждаю их…

— Теперь вы послушайте меня. Вы отождествляете себя с тем или иным благородным делом и тем самым прикрываете все свои честолюбивые и преступные вожделения покровом святости. Вы вполне в состоянии убедить себя, что работаете во имя достижения настолько высокой цели, что это ставит вас самого над законом. Вот вы убили человека, но не считаете себя убийцей. Вы уверяете, что пошли на это, чтобы принести пользу городу, мэром которого являетесь.

— Вы приперли его к стенке, — вмешалась миссис Зонтаг. — Ведь он же был уверен, что выберется сухим из воды.

— Уйдите-ка отсюда, — сказал я. — Нам нужно переговорить с глазу на глаз.

После недолгого препирательства миссис Зонтаг все же ушла на кухню, однако отказалась отдать мне пистолет, который отобрала у Эллистера.

— Прямо-таки не верится, — тихо заметил Эллистер, посмотрев ей вслед, — что я мог убить кого-то. А ведь я сделал это трижды. Я кончился. Я кончился еще четыре года назад, хотя тогда и не знал этого. Мне тогда же следовало бы застрелиться, и все было бы ясно.