Черный лебедь - Виктория Холт

Казалось, он не слышал меня. Он смотрел перед собой невидящим взглядом, и я понимала, что он представляет себе комнату, в которой пламя лижет полог, поднимается к балдахину и охватывает меня, лежащую там и ничего не ведающую.

Он не мог говорить ни о чем другом.

Раздался стук в дверь, и вошла миссис Грин с чаем.

Пока мы пили чай, я сообщила Роланду, что Белинда приехала ко мне по делу. Он не обратил на мои слова никакого внимания. Я решила, что мысленно он все еще пребывает в спальне Мэйнор Грейнджа.

— Завтра я пойду вместе с ней, — сказала я.

Некоторое время я раздумывала, стоит ли посвящать Роланда в неприятности Белинды, и пришла к выводу, что неприятности эти носят интимный характер и делиться ими нельзя даже с мужем.

— Понимаю, — сказал он.

— Ты, конечно, будешь занят. Как, по-твоему, к пятнице ты управишься с делами?

— Безусловно. Мы вернемся вместе.

Потом мы заговорили о нас, и Роланд рассказал, как он скучал без меня.

— Мне следовало поехать с тобой, — сказала я…

Он с улыбкой кивнул, а затем заметил:

— Филлиде было бы плохо одной в Мэйнор Грейндже. У нее сложилось впечатление, что слуги косо посматривают на нее, считая, что она узурпирует права хозяйки.

На это я не ответила, так как знала, что в этом есть доля истины. Подумав, я сказала:

— Ты же знаешь, что за народ эти слуги. Эмери, например, служили здесь еще при моей матери. Сама я свою мать никогда не видела. Она умерла, родив меня, но моя сестра Ребекка так много рассказывала о ней, что она представляется мне совершенно реальным человеком. Так вот, перед тем как Эмери переехали сюда, они служили у моей матери в ее небольшом лондонском доме. Потом она взяла их с собой.

Теперь ты понимаешь, как давно они исполняют свои обязанности.

— О да. И Филлида тоже понимает. Мне кажется, она хотела бы, чтобы мы купили наш собственный дом и начали все заново…

— Мне она ничего не говорила.

— И не скажет. Иногда у нее появляется чувство, что она в каком-то смысле лишняя. Это постоянно у нее в мыслях. Она все время думает, не лучше ли ей оставить нас.

— О нет. Куда же она пойдет? Я очень люблю ее и знаю, что и ты не хотел бы расставаться с ней.

— Мы всегда были вместе. Это было бы ужасно больно для нас обоих.

— Для меня тоже. Я нежно люблю ее и всегда думаю о ней, как о родной сестре.

— Я уверен, что она чувствует к тебе то же самое.

— Ее выбил из колеи этот пожар.

— Могу себе вообразить. Кстати, как тебе нравится ее идея? Может быть, дом где-нибудь в Йоркшире?

Это недалеко от Бредфорда и было бы удобно, да и места там красивые.

Я молчала. Мне не хотелось уезжать из Лондона и Мэйнорли.

— Конечно, мы могли бы сохранить этот домишко.

Я осмотрелась. Представить подобный дом в качестве семейного гнезда мне было трудно. Высокий узкий дом, расположенный на улице, состоящей из таких же домов, — в нем казалось мрачно после больших просторных комнат лондонского дома, принадлежавшего теперь Селесте, и после Мэйнор Грейнджа. К тому же Мэйнор Грейндж с его просторными комнатами, с его неистребимым романтическим духом очень многое значил для меня.

— А ты не могла бы продать Мэйнор Грейндж? — неуверенно спросил Роланд.

— Нет, не думаю. Даже если бы захотела. После смерти отца я была так потрясена, что, боюсь, не очень поняла все детали его завещания. Я только знаю, что, хотя все завещано мне, имущество находится под опекой.

Я не имею права трогать основной капитал, и дом, скорее всего, тоже относится к этой Категории. В любом случае перед тем, как что-то сделать, я должна консультироваться со стряпчими. Наверное, мой отец думал, что я могу стать легкой добычей охотников за состоянием.

Роланд встревоженно взглянул на меня, и я рассмеялась.

— О, к тебе это не относится, Роланд. Но есть люди…

Я подумала о Жан-Паскале. В мотивах его действий я не сомневалась.

— Мой отец был очень проницательным человеком, — продолжала я, — и более всего он хотел защитить меня. Конечно, он не думал, что скоро умрет. Так или иначе, он оставил все в форме, которую называют «траст». Это значит, что я не могу трогать капитал.

Он предназначен моим детям, а если у меня их не будет, то детям Ребекки. Так что не думай, что я могла бы продать Мэйнор Грейндж без всяких хлопот.

— Понимаю, — сказал Роланд. — В общем-то, это была идея Филлиды. Ей самой нравится Мэйнор Грейндж. Просто ей кажется, что к ней там плохо относятся…

— Это пройдет. Супруги Эмери — замечательная парочка. У них давно сложился набор правил, которым все должны подчиняться.

— А Филлида перешла черту.

— Все произошло из-за того, что Филлида привела в дом Китти, не посоветовавшись с миссис Эмери.

Предполагается, что только она имеет право нанимать прислугу, и этот случай она сочла оскорбительным.

— Знать бы заранее…

— Ну, это мелочи. Все пройдет. Ах, как хорошо оказаться здесь! Как я рада, что встретила тебя в твоем доме на Уэллинг-Гарденс!

— Вряд ли это можно назвать домом. Просто место для ночлега. Во всяком случае, так воспринимаем его мы с Филлидой. Хотя теперь, когда здесь ты, все, конечно, выглядит по-иному.

Я радостно улыбнулась.

На следующий день я сдержала обещание, данное Белинде.

Взяв кеб, я отправилась по указанному адресу. Это был, как она и говорила, небольшой отель в Бейсуотере.

Внизу находилась стойка клерка, и я спросила, на месте ли мистер Генри Фаррелл. Он вышел, но скоро должен был вернуться. Я сказала, что подожду.

Я упрекала себя за то, что не назначила свидания заранее, но в таком случае он, возможно, отказался бы встретиться со мной.

Минут десять я сидела, повторяя свой будущий монолог, и все более убеждалась в том, что я ошиблась, согласившись на все это. Что это за человек?

Видимо, властный. Он приехал сюда требовать то, что принадлежит ему по праву. Да он меня и слушать не станет! Лучшее, что можно придумать, — это сейчас же встать и уйти.

Нужно было обсудить это с Роландом, попросить у него совета. Впрочем, ответ я знала заранее: не вмешивайся, пусть Белинда сама разбирается со своими неприятностями. Наверное, именно так мне и следовало бы поступить, но я, как ни странно, волновалась за нее. Я была рада увидеть, что она, как мне показалось, остепенилась.

Пока я колебалась, раздался голос:

— Мистер Фаррелл, вас желает видеть эта дама.

Он направился ко мне. Это был мужчина среднего роста, его волосы выгорели от солнца, а цвет лица ясно говорил о том, что он живет совсем в ином климате, чем мы. Цвет его загара был темно-бронзовым, и на этом фоне голубые глаза казались особенно яркими.