Московские эбани - Елена Сулима

- Да ничего. Кроме одного, что все мы люди.

- В общем, давай снова поработаем. Мне надо хоть как-то этот долг отдать, пока они на меня в суд не подали. Я у тебя в долг, видишь, не прошу, прошу поддержки. На любые условия согласен. Ты же вон, на квартиру потратилась. Деньги, что привезла, быстро улетят. Тебе, ведь, тоже бизнес нужен, чтобы дальше не в нищете жить. - Мурлыкал Якоб

Виктории вовсе не хотелось, соответствуя поговорке, наступать дважды на одни и те же грабли. К тому же ремонт требовал её неусыпного внимания. Но дело, начатое ею, напоминало о себе болью, потому, что могло бы быть, и не удалось. Виктория решилась на вторую попытку. Она жестко обговорила свое требование: пятьдесят процентов от дохода. И доход подсчитывать каждый месяц - никаких "в конце года". И выплачивать в конце каждого месяца ей её половину. И пусть Якоб из своей половины разбирается со своими долгами.

Якоб был согласен.

Она вышла на работу в то утро, когда народ в шоковом онемении сидел перед телеэкранами. Чеченские террористы взорвали многоэтажный дом с мирно спавшими людьми.

Ничего не хотелось делать, но работать было надо. Директора магазинов, несмотря на свои переживания и проклятия Чечне, не забыли в несколько раз увеличить заказы на сметану, кефир и молоко.

К вечеру в душах москвичей закипел праведный гнев. Все искали какие-то мешки с сахаром, в которых, оказывается, тоннами завозили взрывчатку в столицу. На дверях подъездов были повешены объявления о том, что собираются экстренные собрания жильцов. Но на экстренное собрание дома Виктория пришли лишь две женщины. Третьей была Виктория. Говорить было не о чем - никому не верилось, что такое может повториться.

Через день весь двор гудел сходкой пьяных типов. Большинство из них были незнакомы Виктории. Казалось, они как голуби, что месяц назад заполонили двор, слетелись со всей Москвы. Но рядом вроде бы домов не взрывали. Сказав об этом Якобу, она послала его собрать информацию среди мужичья, а сама села принимать заказы. Заказы чуть снизились по сравнению с предыдущим разом, но все равно раза в два были больше, чем обычно.

Якоб вернулся, когда она уже собиралась уходить. Якоб был пьян. Казалось, что он плакал:

- Борман погиб. - Провыл он, совершенно пьяный, и плюхнулся в кресло.

- Как?!

- Он квартиру, оказывается, в этом доме купил.

- Но говорили же что в Текстильщиках?!

- А... нашим все одно - что Текстильщики, что Печатники.

- Но он же не жил в этой квартире никогда!

- Это все из-за этих арбузов чертовых. Он перекупил их у чеченцев. Ему денег не хватало. Он им должен остался отдать после продажи. А какая продажа пошла - сама знаешь. Вот и спрятался от них в той новой квартире. Говорят, хотел ещё за одно пить бросить. Планы имел, как долг отдать...

- Но не хочешь же ты сказать, что из-за этого долга, эти чеченцы могли целый дом взорвать?! Столько народу убить?! Да ещё спящими! Это же не то, что грех, самая низкая подлость, по любой религии - убивать спящего! Да не может быть такого! Чтобы за арбузы!.. - не унималась Виктория.

- Конечно не за арбузы. Это роковая случайность, что он прятался там от чеченцев. - Вздохнул Якоб.

- А может, и не было его там?! Он спит где-нибудь под забором и в ус не дует?! - окрылилась надеждой Виктория. Ей вспомнилась экологическое шоу, устроенное Борманом. И стало как-то пусто без этого мецената голубей и кошек. Словно оторвали от местности, в которой она жила что-то её неотъемлемое, личное...

- Ребята, как услышали про взрыв поехали туда. Они его останки и опознали. Вот так-то. Кунг теперь Димке в наследство перешел, он ему перед смертью доверенность оформил. Но Димка не тот человек... он пивом весь двор не опоит...

- Слушай, а где Паша? - встрепенулась Виктория, почувствовав себя осиротевшей, инстинктивно испугалась за Павла-сироту.

- Паша?! А... Паша. Я тебе разве не говорил? Паша женился. На девчонке, тоже сироте, но с трехкомнатной квартирой. Добилась моя мать содрала с него этот ватник - сделала из него приличного человека. Отмыла. Везет же дуракам! Моя Манька десять лет с дочкой коммуналке ютилась. А он! А он теперь мимо меня гоголем ходит.

- Жалко Бормана. - Тут же забыв о Павле, задумчиво вздохнула Виктория.

- Добрый день, Виктория, - катил в трубку телефона чуть-чуть гундосящий бас Вадима. - На фоне общей трагедии случилась и частная.

- Что случилось! - вскрикнула она, забыв о тоне той сложной игры, которую она решила вести с Вадимом. Казалось, что все их странные взаимоотношения были так давно, что его голос прорвался к ней из далекого-далекого прошлого.

- Твой умер.

- Кто это ещё мой?! Я никем не владею.

- Бывший. Потап. Похороны завтра. Заехать за тобой?

- Да. - Она сникла. Память тяжелым ледяным пластом зашевелилась, отторгаясь в заполярную ночь полного небытия, оставляя рваную кромку основы. Когда ещё зарастет, да зарастет ли новым пластом?.. Стоит ли наращивать его?..

Вадим заехал за ней в восемь утра. Молча провел до своей машины с водителем. Усадил её на заднее сиденье и сел рядом. Она тоже молчала. Молча курили всю дорогу.

Потапа отпевали в церкви Ильи Пророка, что недалеко от любимого Потапом Гоголевского бульвара. В этой церкви раньше отпевали представителей богемы. Народу набралось неожиданно много. В основном все люди солидные. С простым народом Потап обычно дружбу не водил. Лишь один откровенно бездомный человечек, растерянно озирался вокруг. У него не было денег, чтобы купить свечку. Виктория поняла это. Купила ему свечу, протянула зажженной. Он сначала не понял, что это ему, а потом затрясся в благодарных поклонах и заплакал. Виктория скрылась за спинами импозантных мужчин.

Вадим видел, как она протягивала свечку бомжу, потому как все остальные не догадались сделать этого, и когда все выходили из церкви, он остановил бомжа, спросил, что он теперь намеревается делать, услышав, что тот собирается податься в монастырь, дал ему пятьсот рублей одной купюрой, и... словно порог переступил. Раньше бы он никогда бы не дал столько денег нищему. Отмахнулся от его поклонов и вышел на паперть, ища Викторию. Она стояла неподалеку и о чем-то разговаривала со стройным, кудрявым типом, в очках с круглой оправой. Сравнив себя с ним фигурами - Вадим почувствовал комплекс неполноценности. Слишком тучным показался он сам себе. Виктория явно кокетничала с этим красавчиком. К Вадиму подошел Дуда, один из известнейших деятелей всего, что касается эпатажа в искусстве, к тому же главный редактор одной их желтых газет. Они поцеловались, как и приличествовало такому событию. Но, не дав Дуде сказать и слова соболезнования другу, Вадим спросил сходу:

- Кто это? - Кивком головы, указывая на собеседника Виктории.

- А.. это Лелик. У него где-то центр халтурного искусства, отмахнулся Дуда. - Ты на кладбище? Меня в машину возьмешь?

- О чем речь?! - вальяжно удивился Вадим. После того, как Дуда так небрежно отозвался о собеседнике Виктории, Вадим почувствовал себя большим и сильным. Всю жизнь, начиная со студенчества он провел в богеме, хотя ничего никогда не производил - ни картин, ни стихов, но производил деньги и не чувствовал себя от этого среди них ущербным. От того, быть может, и был не в меру щедр на их попойках, и богема принимала его за это своим.

- Где машина? - оглянулся Дуда. - Уже гроб вынесли!

- Я сейчас пойду скажу шоферу, чтоб подъехал поближе. Но с нами изъявила желание ехать ещё вон та мадам, - Вадим указал на Викторию, Окликни её пока что.

- А... это Вика. До чего ж я с женщинами связываться не люблю! Болтают без остановки! - заворчал Дуда и пошел за нею.

Всю дорогу, пока ехали за гробом Потапа, Вадим рассказывал, увязывая в назидательную цепь все случаи происходившие с Потапом, после недавней смерти Михайлова-Шуйского. После переезда Потапа в туберкулезный диспансер за городом, ничего особенного вроде с ним не происходило, но последние дни - как обвал. Видимо, освоившись в режиме диспансера, Потап снова пошел экспансивно насаждать округе свое присутствие. То, в день солнечного затмения, выйдя на Ярославское шоссе, он проголосовал попутную машину с двумя пассажирами, попросил отвезти его смотреть затмение, никак не меньше, чем на Ленинские горы. Но видимо не смог удержаться на волне своего артистизма, и уже по дороге водитель и его дружки узнали, что платить Потапу нечем. Избили его, отняли последнюю сотню из оставленных ему Вадимом, и выбросили в реку. Зачем-то, по рассказу Потапа, долго стояли на берегу, видно уж очень сильно он их достал своими разговорами о высокой поэзии. Но Потап оказался ещё и живучий, - занырнув поглубже в ледяную воду, вынырнул в камышах, из которых долго наблюдал за своими потенциальными убийцами. А те все ждали и ждали, когда же всплывет труп. К вечеру весь мокрый, погода была в тот день такая же мрачная, как и Потапов "авось", он возвратился в диспансер.

Дня три отлеживался, а на четвертый день уже оказался в районе метро Молодежная в поисках дома вдовы своего прежнего друга-редактора. Адрес она продиктовала по телефону, согласившись принять его в гости, в честь памяти мужа. Потап никак не мог найти нужную ему улицу. По дороге побратался с местными распивавшими пиво. Перепало и ему за философским разговором. Потом он понял, что говорит не с тем контингентом о столь высоких материях, разругался с ними и ушел. Потом ещё пару раз присоседился к пьющим компаниям. Потом, когда уже было темно, спросил местных, - где же та улица?.. С криками: "Ну и надоел же ты нам!" Они набросились на него и избили.