Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 51. Марк Розовский - Лесина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Например, был отряд, а в нем три разряда: утренние кошки, дневные и вечерние — для глажения соответственно по утрам, дням и вечерам. К этому отряду примыкала особая группа — кошки ночного глажения, их и кормили лучше, и ласкали больше… Сюда относились только черные гладкошерстные кошки с серебряным отсветом при луне и огромными глазами, зажигавшимися в темноте, как фонари.
Еще были кошки для битв. Этот отряд использовался только в боевых походных условиях. Причем и тут была своя субординация. Кошки, которых Тиран Тираныч гладил до сражения, и кошки, которых он гладил после. Если сражение выигрывалось. Тиран Тираныч на радостях мог перегладить до тысячи кошечек. А если… в общем, в случае неудачи мог с горя и задушить парочку кошечек. Или — больше.
Так, после битвы при Труфальдино Тиран Тиранычу пришлось бежать вместе с оставшейся в живых свитой и кошками, поскольку все до одного солдата погибли в бою. Тиран Тираныч был так расстроен, что по дороге лично раздавил 13 своих любимиц. Бедные животные, их жизнь, как и жизнь всех жителей Тирании, целиком зависела от сапога Тирана.
А в сражении при Эскудеро Тиран Тираныч одержал безоговорочную победу — теперь у противника погибли все, а у него остался в живых один солдат.
Возвращение в столицу с поля битвы было отмечено Великим праздником: в торжественной встрече победителей участвовало около миллиона кошек. Все они мяукали здравицы в честь Тирана Тираныча. Под открытым небом на стадионе был устроен феерический кошачий концерт с участием людей. Вой стоял такой, что черное небо над стадионом треснуло от напряжения, а Луна временно перескочила на другую сторону Земли, где был день, и вынужденно светила своим еле заметным отраженным светом.
На центральной площади перед дворцом Тиран Тираныч поставил бочку с валерьянкой, и каждая кошка могла выпить на радостях сколько хотела.
В общем, повеселились.
А однажды Тиран Тираныч решил жениться. Свадьбу сыграли хорошую, пышную.
И, конечно. Тиран Тираныч после свадьбы, как раз наутро, вышел на двор, чтобы погладить одну свою самую любимую кошечку.
А ее почему-то нет. Тиран Тираныч даже забеспокоился:
— Где она?.. Куда запропастилась?
Тут из спальни вылезает его жена и говорит:
— Все, милый. Больше, — говорит, — никаких кошечек.
— Как так?
— А вот так. Теперь я твоя любимая кошечка. А всех твоих… бывших… я к чертям разогнала.
Тиран Тираныч аж руками всплеснул:
— Да как ты посмела?.. Да как ты могла?
— И могла, и посмела. Теперь меня одну будешь гладить.
Тиран Тираныч не дослушал, бегом в питомник. Там пусто. И все дверцы вольеров открыты — одним словом, сбежали кошки. Кто куда. В разные стороны.
Заплакал Тиран Тираныч. Да только ничего не поделаешь. Поздно!..
А молодая жена хохочет:
— Вот так с вами, тиранами, и надо поступать.
И правда, с той поры Тирана Тираныча будто подменили. Ни войн, ни сражений.
Ни побед, ни поражений. А зачем? Нет кошек — нет и стимула бороться.
Тихий, скромный человек. Прожил остаток жизни со своей новой кошечкой и умер спокойно, нормально, и даже без пушечных выстрелов на похоронах.
Скоро люди позабыли Тирана Тираныча. Будто и не было его на свете.
И на его могилу даже кошка не пришла.
Старый осел
Будучи ослом от природы, я не удивился, что меня сразу после школы приняли в Университет на экономический факультет.
— Нам такие именно и нужны! — сказали мне в деканате и тут же выбрали в партком.
— Извините, но я не член партии! — попытался было я возразить, но мне тут же дали понять, что это не важно, главное, чтобы я не брыкался и нес поклажу. С этими словами мне вручили партбилет, и с той поры я не просто осел, но осел со стажем.
Не буду говорить, что очень скоро я стал доктором наук, а вслед за тем и академиком. Да, на мне ездили, мною управляли, множество раз называли ослом, что, кстати, было абсолютнейшей правдой, но я никогда не обижался, издавал звуки, т. е. книгу за книгой, и, наконец, выпустил свой самый фундаментальный труд под названием «Жеваное-пережеваное» в трех томах.
Не скрою, там было изложено несметное количество моих самых сокровенных мыслей о еде как главном экономическом стимуле жизни нашего общества — тут-то нас всех и настигла эта самая перестройка с ее голодом и свободой.
Я немедленно съел свой партбилет, хотя мне предложили его сжечь. Но я не поддался на эту провокацию и на всякий случай заявил кое-кому, что совершенно сознательно не расстался со своим партбилетом, он, так сказать, во мне и я, в случае чего, найду способ извлечь его на свет белый, если, конечно, придет момент, когда это понадобится.
— Не такой уж он осел! — услышал я о себе чье-то мнение, когда меня позвали в Думу.
Здесь-то, мне кажется, я и нашел себя, хотя правильнее было бы считать, что это они, мои коллеги, меня нашли.
Несколько раз пришлось высказываться по самым животрепещущим вопросам нашей экономики, меня слушали очень внимательно, даже аплодировали… Правда, один из депутатов-демократов сказал мне в перерыве:
— Ты — козел.
Но я же понимал, с кем говорю. Он же совсем из другого стойла. То есть фракции.
Сейчас мне поручили делать проект нового закона «О скотстве», по которому каждый гражданин получит право жить по-другому. Считаю своим долгом сделать этот закон таким, чтобы он был направлен к людям, к их естественным потребностям в траве и сене. Хочется, чтобы этот закон заработал уже к осени. В это время каждому скоту нужно думать о зиме, о приближающихся холодах. Мои предложения, несомненно, помогут нам предотвратить ожидаемый падеж и содействовать ожидаемому после падежа резкому повышению рождаемости. Главная наша забота — не допустить, чтобы доллар и другая зелень маячила перед мордой каждого из нас. Это мы уже проходили. И это нам уже не нужно. Сегодня все хотят хорошо и достойно жить в хлеву. И мы должны дать каждому скоту эту возможность. А кто не хочет — пусть идет на свой рынок, где его ждут несъедобные продукты из-за рубежа, обман, криминал и коррупция.
Недавно я побывал в Китае. Там у них все есть. Но это не наш путь.
Съездил в Швецию. Там еще хуже — всего еще больше. Но это не наша стезя.
Теперь собираюсь в Америку. Вот где все не
