Корабль для уничтожения миров - Скотт Вестерфельд

Наконец Херд и Рана отстранились и посмотрели друг другу в глаза.

– Рана, – тихо пробормотала Херд.

Мертвая женщина заговорила в ответ. Хоббс расслышала в ее речи жужжание согласных боевого диалекта риксов.

– Сберегите нас, – пробормотала она затем. Воскрешенная женщина, одна из почтенных мертвых Империи, говорила по-риксски. Во что превратилась Рана Хартер?

– Херд, – негромко сказал капитан. – Я пришел за информацией.

Рикс-боевик еще раз поцеловала Рану Хартер и прошептала так тихо, что Хоббс едва различила ее слова:

– Твои губы теперь так же холодны, как мои.

Кэтри сглотнула подступивший к горлу нервический ком. Она никак не могла поверить, что все это происходит наяву.

Херд отвела взгляд от своей возлюбленной и посмотрела на капитана Зая.

– Значит, теперь вы хотите услышать тайну Императора?

Он кивнул и проговорил:

– Я выслушаю ее.

И эти слова прозвучали с торжественностью и сдержанностью присяги в военном трибунале.

Херд склонила голову. Казалось, она прислушивается к какому-то внутреннему голосу. Но вот она улыбнулась, и от этой улыбки хищницы у Хоббс похолодело сердце.

– Тебе не понравится то, что ты услышишь, ваданец.

Зай не дрогнул. Он только вернулся к двери и закрыл ее. Как только тяжелая металлическая плита встала на место, стал не слышен даже едва различимый гул корабельных механизмов.

Теперь они были напрочь отрезаны от остальных помещений «Рыси».

– Говори, – сказал Зай.

Рикс вдохнула, выдохнула и начала:

– Вашу Императрицу убили не мы, а ваши аппаратчики.

– Конечно, – прошептала Хоббс. Ведь судя по видеозаписи боя во дворце, так все и было. В убийстве сестры был повинен Император.

– Но это не та тайна, которая касается тебя, Зай, – добавила Херд. – Перед гибелью Императрицы внутри ее тела побывал Александр – из-за того, что внутри нее находилось некое устройство.

– «Поверенный», – уточнил капитан Зай.

– Именно так. Александр взял это устройство под свой контроль, как все прочие электронные приборы на Легисе, и смог заглянуть внутрь Императрицы. Александр кое-что увидел.

Рикс-боевик продолжала рассказ, и ее негромкий голос стал звучать нараспев. Казалось, она рассказывает детскую сказку. Она склонила голову к плечу Раны Хартер, а мертвая женщина стояла рядом и гладила связанные руки Херд.

Рассказ занял пятнадцать долгих минут.

Хоббс понимала, что для нее связь с миром «серых» порвана – из-за ложного обвинения в Ошибке Крови, из-за тех мучений, которые довелось пережить «Рыси», и вот теперь капитан Зай, казалось бы, поставил точку в этом перечне – он совершил самую настоящую измену. Но то, о чем говорила рикс, – это было нечто совсем иное. Из-за ее слов капитан Зай опустился на пол, и его вытошнило, а сама Хоббс чувствовала себя так, словно из нее последние убеждения выдергивают будто кишки крюком из рыбьей утробы. И потом все стало иначе.

Ожидая, что капкан, выставленный Императором, вот-вот захлопнется, Нара Оксам вела себя очень осторожно.

Она инстинктивно чувствовала, что со временем сотрудники Политического Аппарата обязательно узнают о послании, которое она отправила Заю. Вероятно, они уже все знали об этом и просто ожидали удобного момента, чтобы выступить против нее. Проведя дома несколько нервных и почти бессонных ночей, Оксам решила ночевать в своем сенаторском офисе, где ее защищала граница Рубикона. Как правило, так не случалось, чтобы сенатор вдруг неожиданно исчез без какого бы то ни было объяснения, но обвинения в государственной измене в военное время Политическому Аппарату вполне могло хватить для того, чтобы сделать исключение.

Но когда капкан начал захлопываться, все закрутилось очень быстро.

Вести разлетелись по столичной инфоструктуре со скоростью пламени, вспыхнувшего в атмосфере чистого кислорода. Началось все со светских сплетен, отлично состряпанных, но все равно выглядящих маловероятно. Тогда были подброшены доказательства. Фотографии Оксам и Зая во время разговора на приеме во дворце у Императора десять лет назад. Схема прохождения первого послания Нары Заю. Отчеты о повестке дня заседаний военного совета (те пункты повестки, по которым в итоге был задействован закон о столетнем табу, были жирно замалеваны черной краской). И наконец – ее голос, диктующий первые несколько слов предупреждения Заю. Голос был синтезирован – для вящего эффекта.

На протяжении нескольких судорожных утренних часов вопрос о государственной измене, совершенной сенатором Нарой Оксам, передвинулся с последних страниц, где публиковались сплетни и разбирались теории заговоров, к ярким заголовкам, разместившимся на периферии всех каналов, вещавших в поле вторичного зрения.

Сотрудникам новостных каналов было строго-настрого запрещено даже гадать по поводу того, какие именно секреты раскрыла сенатор своему возлюбленному воину, однако для доказательства ее вины вполне хватало нарушения закона о столетнем табу. Эта молодая упрямая женщина обманула доверие императора.

В то утро, когда «бомба» взорвалась, Нару пробудило накопившееся в городе напряжение. Этот нарастающий гнев миллионов людей вполз к ней в голову, подобно тому, как сигнал будильника прорывается в сон крепко спящего человека. В те краткие мгновения, пока длилось ее безумие, Нара видела, как раздувшееся тело столицы бьется в конвульсиях, похожее на выброшенного на берег кита, пытающегося в жутком, нелепом посмертном спазме согнать со своего трупа птиц-падальщиков. И падальщики, взлетев, на какое-то время решили оставить свое пиршество, где угощением им служила военная экономика, и переметнулись к новой цели.

Сенатор-изменница: живая добыча.

Эмпатическое видение начало угасать. Сенатор Оксам ощутила собственное тело, почувствовала чью-то руку на своем запястье: кто-то орудовал с ее противоэмпатическим браслетом. Она открыла глаза, готовясь обрушить на наглеца бурю возмущения. Но на коленях рядом с ней стоял хмурый Роджер Найлз.

Оксам зажмурилась и снова открыла глаза.

Доза лекарства оказалась высокой, и буквально через несколько секунд Нара смогла мыслить ясно и четко. Она сразу же поняла, что случилось. Это и была та самая западня, которую приготовил для нее Император. И она вошла в западню, все прекрасно зная и понимая.

– Что ты наделала, Нара? – спросил Найлз. Оксам подняла руки, поднесла ладони к лицу, потерла щеки, чтобы убедиться в реальности собственного тела. Пошевелилась, села. После ночевок на диване в кабинете у нее всегда побаливала спина.

– Я мало что могу тебе рассказать, Роджер. Закон о столетнем табу.

Он горько усмехнулся.

– Ну да, теперь ты вспомнила о законе?

– Я должна была рассказать Лауренту о том, что задумал Император. Я знала, что меня поймают, но я должна была спасти его.

– Они требуют твоей крови, Нара.

– Знаю, Роджер. Я хорошо слышу их голоса.

Она махнула рукой, и перед ней возникло поле вторичного зрения. Картина, наблюдавшаяся в синестезическом пространстве, подтвердила сказанное Роджером Найлзом и нарисованное эмпатией. Ее историю пережевывали на всех новостных каналах. Оксам быстро пробежалась по некоторым из них: ее голос и фотография, текст бесполезного ордера на ее арест от Политического Аппарата, какой-то лоялист, с высокой трибуны требующий ее изгнания из Сената. Изгнание из Сената, как понимала Оксам, было ключевым моментом. Лишившись сенаторского иммунитета, она стала бы самой обычной гражданкой Империи. Банальной изменницей, которую не в силах был защитить Рубикон.

– Я предупреждал тебя, Нара. Почему ты не послушалась меня?

– Меня могут вышвырнуть, Роджер?

– Из Сената? Прецедент имел место, но такого не случалось уже сто пятьдесят лет.

– А в тот раз какая была причина?

Найлз заморгал, пошевелил пальцами.

– Убийство. Утопианка убила своего любовника. Задушила в постели.

Оксам вяло усмехнулась. Она-то, по крайней мере, нарушила закон не для того, чтобы убить возлюбленного, а для того, чтобы его спасти.

– Это выглядит гораздо более драматично, – заметила она.

– Но тогда и речи не было о преступлении против государства, – возразил Найлз. – В протоколе о лишении этой дамы сенаторских полномочий значилась формулировка «за неподобающее поведение». Это обвинение будет помягче государственной измены, я бы так сказал.

– Как долго это тянулось?

– Сорок семь дней. Устроили суд перед Сенатом в полном сборе. Свидетели, совет защитников и даже психолог.

– И в итоге ее изгнали из Сената.

Найлз кивнул.

– А как только она лишилась сенаторского иммунитета, гражданский суд обвинил ее в убийстве. Ее лишили Возвышения и приговорили к пожизненному заключению.

– Все же это лучше, чем обескровливание.

– Господи, Нара, – проговорил Найлз дрожащим голосом. – Неужели ты действительно сделала это? Выдала Заю секреты военного совета?