Сувенир - Пол Хасон

Потом Энджела взбила волосы, создав некое подобие прически. Впопыхах она не захватила ни расчески, ни щетки.

Уже взявшись за ручку двери, она вдруг вспомнила, зачем приходила.

Она налила в картонный стаканчик холодной воды, нагнулась, расстегнула молнию сумки и стала нащупывать пластиковый флакончик с транквилизатором. Куда он подевался, черт возьми? Только не говорите мне… Но Энджела отчетливо помнила, что положила лекарство в сумку. Она запустила руку глубже, потом еще глубже, под старый белый теннисный свитер, оставленный там еще давным-давно.

И коснулась чего-то маленького, холодного, круглого, твердого.

На мгновение Энджела застыла, не разгибаясь. Сперва она не желала, не могла поверить тому, что сообщали ей пальцы.

Потом, выронив стаканчик, расплескав воду себе на куртку, она бессильно привалилась к двери. И резко обернулась к крохотной раковине, прижимая одну руку к животу, а другой ухватившись за окантованный нержавейкой край, чтобы не упасть.

Однако ее не вырвало. Вместо этого пол дамской комнаты ушел у нее из-под ног невообразимо далеко, и Энджела услышала нестройный разноголосый вой… или это грохотали, угрожая поглотить ее, нахлынувшие волны мрака? Или, быть может, попросту дребезжали колеса автобуса?

Отвернувшись от раковины, Энджела впилась взглядом в стоявшую на полу дорожную сумку. Во рту чувствовался солоноватый металлический привкус.

Ей показалось, что какой-то голос у нее в мозгу выговаривает: Ах вот как, дьяволенок, ты, значит, все это время был тут?

— Если бы Шон сейчас был здесь, он занялся бы этой мерзостью вместо тебя, — отозвался другой голос.

— Но ведь его здесь нет? — поддразнил первый.

Ожесточившись, уняв разгулявшиеся нервы, Энджела опустилась на колени и заставила себя снова сунуть трясущуюся правую руку в зев сумки.

Но с рукой словно бы что-то случилось. Мышцы начали мертветь. То же самое Энджела чувствовала, когда ей случалось проспать на руке ночь напролет — проснувшись, она обнаруживала вместо руки некий чужеродный отросток, чью-то чужую конечность.

Дрожа от усилия, она попыталась пошевелить пальцами. Они еще отзывались, но с запозданием, медленно. Чья-то чужая воля вступила с Энджелой в состязание за то, кому ими пользоваться.

Тут она поняла, и это укрепило ее решимость.

Быстро сунув в сумку левую руку, она схватила камень прежде, чем тот успел подчинить себе и ее. И сразу же почувствовала, как пальцы сковал тот самый странный медленный паралич, что уже лишил чувствительности нервы и мышцы правой руки. Невзирая на это Энджела скрипнула зубами и, использовав обе руки в качестве рычагов, неуклюже, с трудом потащила камень из сумки, как моллюска из раковины.

Прижимая его к груди, она неловко встала на ноги, резко развернулась к окну — и ее душа ушла в пятки.

Окна не было. Только прочное сплошное молочное стекло. В автобусе было кондиционирование.

Не задумываясь, Энджела обеими руками подняла камень и ударила им в стекло. Один, два, три раза. Стекло треснуло и разлетелось.

Она просунула руки в проделанную дыру с зазубренными краями и попыталась бросить камень. Но теперь, напротив, пальцы вцепились в него, отказываясь разгибаться.

Энджеле пришлось заставить себя развести руки. Пальцы, не способные удержать камень без помощи другой руки, соскользнули.

Она увидела, как камень упал. Почувствовала, что его воля сломлена.

Все прошло.

Ее руки опять принадлежали ей.

Энджела прижалась лбом к холодному зеркалу, судорожно хватая ртом воздух и представляя себе, как камень лежит на дороге и по нему грохочут колеса автобусов и грузовиков: теперь их разделяли четверть мили, полмили, три четверти… целая миля.

Но он знал. Он все время точно знал, где прятаться. Хотелось бы знать, что еще он знает, подумала Энджела.

Она устало нагнулась за сумкой, отперла дверь, вышла и быстро закрыла ее за собой.

Шофер посмотрел на часы и улыбнулся. Они отлично успевали. В Балтимору автобус должен был прибыть с опережением графика. Еще через двадцать минут они должны были оказаться в Вашингтоне. А еще двадцать минут спустя он будет дома.

Он внимательно глядел вперед, на убегающее под колеса знакомое шоссе, но по-настоящему не видел его. Фабрики. Огоньки выстроившихся бесконечными рядами домов. Цепочки желтых и голубоватых уличных фонарей.

Перед самым въездом в тень под эстакадой шофер, безо всякой на то причины, вдруг поднял голову и быстро взглянул вверх.

И нахмурился.

От высокого моста что-то оторвалось и камнем полетело вниз — кувыркающееся пятнышко, растущая белая точка, падавшая как будто бы прямо на него. Ее траектория была идеально подогнана по времени с тем расчетом, чтобы это нечто угодило в ветровое стекло в тот самый момент, когда автобус нырнет под эстакаду.

Он не успел вскрикнуть. Он ничего не успел.

Падающий камень пробил разлетевшееся ветровое стекло и вошел шоферу в лоб. Верхняя половина черепа водителя раскрылась, как лепестки распустившегося розового бутона.

Шон вместе с Иви, встретившей его в аэропорту Даллес, приехал в больницу незадолго до полуночи. Он прилетел из Вашингтона, как только узнал о случившемся.

Они вылезли из машины, которую Иви поставила в неположенном месте, и заспешили в главное приемное отделение.

Медсестра сообщила им, что Энджела все еще находится в отделении интенсивной терапии, и показала, куда идти.

Они прошли за двустворчатую дверь, быстро прошли по коридору, полному встревоженных родственников других жертв катастрофы, и протолкались сквозь толпу к дверям с табличкой "Интенсивная терапия".

Медсестра с блокнотом остановила их и спросила, по какому они делу.

— Я ищу свою жену, — сказал Шон. — Ее зовут Энджела Киттредж.

Медсестра заглянула в блокнот, кивнула и исчезла за дверью.

Шон безнадежно огляделся, гадая, где же сейчас Энджела.

Позади него снова открылась дверь интенсивной терапии.

— Мистер Киттредж?

Он резко обернулся.

— Моя фамилия Тэйлор, — сказал врач. Он кивнул Иви.

— Как она? — спросила Иви.

— Где она? — спросил Шон.

— Все еще в операционной.

— Все еще?.. — ахнула Иви.

— Нет-нет, с ней все будет хорошо, — перебил врач. — Проблема была во внутреннем кровотечении. Боюсь, она потеряла много крови.

Шон не сводил с врача глаз, боясь задать вопрос. За него спросила Иви:

— Ребенок, — едва слышно проговорила она. — Что с ребенком? Понимаете, она беременна.