Мать королей - Юзеф Игнаций Крашевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нельзя было предвидеть, что донесут о подольских замках, сдачу которых могла остановить свеча, и снова рассверепевший Свидригайлло был готов заключить короля в темницу.
Так что надо было пользоваться временным настроением.
Король соглашался на всё, но, всегда послушный, он находил, что приготовления должны занять по меньшей мере несколько дней.
Тем временем для того, чтобы остановить послов и объявить о полученной свободе, Хинча вызвался ехать назад первым гонцом.
Так сверх всех ожиданий, в минуты, когда отчаившийся двор готовился к безумной обороне короля, рискую собственной и его жизнью, оковы чудесным образом лопнули, и вместо преследования, их осыпали подарками.
Они были свободны!
Более серьёзные, как Древицкий и Тенчинский, были вне себя от радости, благодаря Бога за освобождение.
В первые минуты все, не исключая короля, обезумели. Только он, пользуясь счастливой переменой, утверждал, что порывистый, безумный брат-чудак, в сердце был добр и привязан к нему.
На это другие молчали; поскольку знали и каждый день смотрели на эту доброту, жертвой которой падали люди.
Древицкий в тот же день приготовил письма к королеве и сенаторам, донося, что всякая опасность миновала, а Ягайлло возвращается из плена.
Когда Хинча на следующее утро пришёл проститься с королём, а тот его, по привычке, хлопал по плечу и спрашивал, чем его вознаградить за службу, верный Хинча поднял голову и, целуя королевскую руку, сказал:
– Милостивый пане, разве я смел бы это просить?
– Ну, проси, проси смело, – прервал Ягайлло.
– Я ничего не желаю, только, – тут он снова начал целовать руку, – только, чтобы тот, кто меня оклеветал и отправил в Хецин, за свой змеиный язык ответил. Призову его на суд.
Король смутился и лицо его вытянулось.
– На что тебе это? – проговорил он. – На что?
– Чтобы я был чист в глазах людей. Страш свободно ходит и хвалится, что безнаказанно очернил королеву!
– Не время начинать с ним дело, – ответил Ягайлло. – Возвращайся-ка в Польшу.
Хинча уже уходил, когда король спросил:
– А где этот Страш?
– Сидит у себя в Бьялачове, и волос с его головы не упал.
По лицу старого государя видно было, что воспоминание об этом несчастном деле пробуждало гнев, погребённый в сердце.
Хинче добавили двоих из челяди, и посольство отправилось в путь.
Ягайлло, чувствуя, что уже в безопасности, хотел поехать в литовские леса на охоту, по которой соскучился, но Андрей из Тенчина и Древицкий упросили его, чтобы этого не делал, как можно скорей покинул Вильно и спешил в Польшу, где его беспокойно ожидали королева и знать.
Может, Ягайлло не дал бы им так легко склонить себя к этому, если бы в тот же день вечером не пришёл князь Симеон доверчиво предостеречь, что Свидригайлло по-пьяни снова угрожал королю, и если бы не сдали подольских замков, угрожал неволей и местью.
Итак, двор короля, уже почти не слушая его, приказал выкатывать кареты, нагружать их, собирать сундуки, вязать саквы, подковывать коней и быстро готовиться в дорогу.
Подканцлер и то заметил, что Ягайлло из тех ста тысяч тысяч рублей, которые пожертвовал ему брат, из того меха, шуб, сукна и шёлка так уже во все стороны бросал подарки, начиная с Симеона Гольшанского, что если бы они остались там дольше, наверное, раздал бы всё до динара.
Остановить его было невозможно, а это доставляло ему такое удовольствие, что было жаль лишать его этого.
Уже был выбран день для отъезда, когда Ягайлло во что бы то ни стало захотел попрощаться с братом, который сам к нему прийти не хотел. Поэтому, взяв с собой Древицкого, Тенчинского и немного людей, он поехал в Гастольдов дом.
Там по целым дням и ночам пировали, и если князь был дома, всегда, в любой час его можно было застать за столом с пьяными боярами, при мисках и жбанах.
Там и нашёл его Ягайлло. Увидев, что он входит, князь даже не удосужился встать, только бояре пошли отдать дань уважения.
Свидригайлло был в довольно хорошем настроении, хоть доверять ему не стоило. Он закричал королю издалека:
– Уже едешь? Езжай! И не оболги меня, что я тут тебя мучил и в плену держал. Ничего с тобой не сделалось, ты цел, возвращаешься к жене. С другим человеком, не со мной, так бы легко не прошло.
Тогда король, присев на лавку, благодаря за подарки, мягко начал давать советы, чтобы не раздражал поляков, и так уже взбешённых, и оставался верным королевству и ему.
– У меня есть свой разум, ты не учи меня, – прервал его Свидригайлло. – Буду знать, что делать! Узнают меня твои ляшки… только усижу здесь.
Кто-то из бояр, более осторожный, дал ему знак, чтобы так не открывал своих мыслей, поэтому он замолчал и начал подшучивать над королём. Наконец, налив себе и ему кубок, он вынуждал Ягайллу выпить с ним.
– Ты знаешь, что я никогда не пью ни мёда, ни вина, – сказал спокойно король, – воду, если хочешь, с тобой выпью.
– Ты что… боишься, что я тебя отравлю? – крикнул князь. – Можешь пить со мной то же, что и я. Я не хуже тебя.
– Отродясь ничего горячительного и хмельного в рот не беру, – повторил Ягайлло. – Не могу.
– Но со мной должен пить.
– Воду.
– Нет… мёд!
Ягайлло молча отставил кубок, потому что, как запаха яблок он не выносил, так и горячительного напитка даже вдыхать не мог.
Лицо Свидригайллы уже начало краснеть, губы – дрожать, и, схватив кубок, он силой впихнул его в рот Ягайлле, даже Симеон Гольшанский прибежал его защищать.
Князь напал на него и на короля с ужасной злобой, начал ругаться, а так как в гневе он не знал удержу и можно было бояться какого-нибудь применения силы, потому что он становился всё более агрессивным, Тенчинский с Монжиком схватили короля под руки и вывели из комнаты, а Гольшанский тем временем удерживал на лавке мечущегося Свидригайллу, сам предлагая ему выпить за короля, сколько хочет кубков. Он вынудил его с ним пить. Он вынудил его с ним пить, и так это кончилось.
Это неожиданное столкновение в минуту отъезда тем больней задело Ягайллу, что было множество свидетелей, потому что в комнате было полно бояр, которые, пьяные, осмелевшие от дерзости князя, смеялись и уважать его не хотели.
Первый раз Ягайлло
