Мать королей - Юзеф Игнаций Крашевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Только теперь Страш вспомнил, что видел и встретил тут Хинчу, и был уверен, что никому иному, только ему он был обязан местью.
Всю ночь провели два брата у лампы, потихоньку совещаясь, как нужно защищаться.
– Хоть бы я поклялся, – сказал Ян, – не поможет это, а если бы судья освободил, и так не избегу кары.
Серьёзные люди появлялись со стороны королевы как свидетели и обвинители. Во главе их охмистр двора её Войцех Наленч Мальский, каштелян Ленчицкий, Мшщуй из Слечинна, Клим Вотрубка из Стжелца, Пётр Куровский, Ясько из Конецполя, Хинча из Рогова и многие урядники, каморники и придворные.
В замке был созван суд.
С одной стороны стояла вся эта громада обвинителей, с другой стороны Ян Страш, один-одинёшонек, потому что никто на помощь ему не смел прийти, кроме брата. Все, что вчера его окружали, в тревоге спрятались, некоторые отрицали знакомство с ним.
Обвинение клеветника, против которого раздавалось столько голосов, было несомненным.
Страш стоял униженный, бедный, казалось, просит судью только о милосердии. Он потерял выправку, голос, спесь, дрожал и не смел поднять глаз.
На дороге, когда они шли с братом в замок, их встретил Хинча и, словно умышленно и насмешливо ему поклонился. – Если вы льстите себе, – крикнул он, – что лаем из-под лавки, как Гневош Долевич, избежите страшной кары, вы очень ошибаетесь. Вы должны вкусить того же, что мы по вашей милости вытерпели!
Дали показания перед судом по очереди сам охмистр Мальский, потом другие, что Страш рассеивал по Кракову лживую информацию, чернил перед придворными королеву. Также всем было известно, потому что сам князь Витовт этого не утаивал, что Страш ездил к нему в Вильно, обвиняя королеву, и по его наущению князь обвинил её перед королём.
Все согласно дали показания против Страша.
Виновник в свою защиту не мог сказать ничего больше того, что ничего не знает, что не жаловался, не говорил ничего. Всё отрицал.
Когда свидетели закончили, Страш, подняв правую руку, начал вызывать на поединок, на суд Божий.
Но эти суды уже не были в обиходе, и Хинча первый гордо ответил:
– Ни один рыцарский муж с человеком обвинённым, без чести, под таким обвинением на ристалище выйти не может; он бы запятнал себя, сражаясь с неравным себе и бесчестным.
Другие также повторяли за ним, что с клеветником никто в поле не выйдет. Наступило зловещее молчание.
Судья, не в состояние иначе, велел Страшу очиститься клятвой.
Хотя клятвопреступление было явным, виновник, спасая жизнь, дрожащим голос опроверг то, чему много серьёзных людей были свидетелями, достойными веры.
Это его не очистило, не могло избавить от наказания за лжеклятву. Хинча из Рогова уже стоял наготове с приказом короля, чтобы тот немедленно был выдан старосте Сандомирскому и заключён на дно башни. Ему едва дали попрощаться с братом, когда замковые слуги схватили его у двери и поволокли за собой. Хинча хотел, чтобы он был отправлен в Хецин, но сандомирская башня была не лучше той, в которой он сидел, а перевозить его не было необходимости.
Так была отомщена невинно оклеветанная королева, хотя её врагам это не закрыло рот. Король с королевой уже были в Кракове, когда обиженный Лютек из Бжезия, на силу живым вырвавшись от Свидригайллы, вернулся из Вильна, прося отомстить.
Уже давала о себе знать открытая война с тем неблагодарным братом. Ягайлло ломал руки, не зная, что делать, и чувствуя, что сам был виноват, своей уступчивостью в начале осмелив Свидригайллу.
Олесницкий и другие упрекали его в этом.
В одну из таких минут горечи и ворчания вошла королева. Она сначала дала мужу долго горевать, потом, когда он, беспомощный, жаловался на свою долю, она начала говорить:
– Пока есть время, с этим нужно справиться, а то дальше будет трудно. Слушайте меня только. Как женщине, самой мне не пристало вмешиваться в эти дела, вы делайте то, что я посоветую, не говоря, что это у вас от меня.
– Советуй! – воскликнул государь, поворачиваясь к ней. – Чтобы было эффективно.
– Свидригайлло – ваш брат, – сказала королева, – но такой, каким Авель был Каину. Если бы он не боялся мести, кто знает, выпустили бы вас живым из Вильна. Он не хочет держать Литву из ваших рук и быть подвластным вам, хотя и при Витовте он нарушал клятву верности. Вы должны его сбросить, а на его место поставить другого.
– Но я ему кольцо дал и сделал великим князем.
– То, что дали, вы так же можете отобрать.
– А как же это сделать? – воскликнул Ягайлло. – Он всё держит в руках, вся Русь с ним… Он захватил все замки… Я был бы должен вести войну.
– Вы и без войны от него избавитесь, – говорила королева тише. – Достаточно кивнуть Сигизмунду Кейстутовичу, тот найдёт подходящую минуту и Свидригайллу схватит или в тюрьму посадит. Симеон, мой дядя, будет лучшим посредником в этом деле. Брат Витовта – человек спокойный, трезвый, серьёзный, и, будучи обязан вам княжеством, не восстанет против вас. У него и на Руси есть друзья, он легко свалит Свидригайллу… Вы только ему кивните.
Король, слушая, глубоко задумался.
– Ты умна, моя женщина, – сказал он, подумав. – Совет твой хорош, но без Збышка ничего, нужно ему это сказать…
– Скажите сами ему это, – прервала королева. – Вмешиваться в это – не моё дело. Говорить и думать должны вы. Женщине не пристало лезть в дела государства, потому что врагов и завистников она себе прибавляет, а тех и так достаточно. Даже когда хочет что-нибудь сделать, должна через других… Пусть меня в этом никто не видит, не знает, что это от меня.
– А ты уверена в Симеоне? – спросил король.
– А кто же его склонил поехать в Вильно к Свидригайлле? – сказала Сонька с улыбкой, в которой пробивалась гордость. – Я всё-таки сама должна была стараться об этом, но так, чтобы никто обо мне не знал.
Ягайлло промолчал. На следующий день в Совете уже тайно говорили о Сигизмунде. За него было именно то, что от другого бы оттолкнуло.
Ближе не знал его никто, мало кто о нём слышал, так спокойно он хозяйничал в своём уделе во время всего правления Витовта, ничего не добиваясь больше того, что ему дали.
И справедливо говорили о нём то, что мы повторили: что, вступая в брак с мазовецкой княжной, он принял обычаи
