Охота на медведя - Петр Катериничев

— О птичках.

— Простите?..

— Русская идиома. Я не знаю, о чем мы будем разговаривать с сэром Джонсом.

Полагаю, он сам определит тему и предмет нашей беседы.

— Ну что ж... Вы правы. Инициатива встречи исходила от него.

— Вы выполняете все пожелания ваших... больных?

— Нет. Но сэр Джонс, как правило, не требует ничего экстраординарного.

— Вызвать человека из России — ничего экстраординарного?

— Прежде всего, сэр Джонс — наш клиент. Как это говорится... Каждый богач сходит с ума по-своему.

— Сэр Роджер Джонс богат? — Более чем.

— Что-то не встречал я его имени в поминальнике миллиардеров. — Вы имеете в виду «Форбс»?

— И его тоже.

— Не все богатые люди желают таковыми выглядеть на публике. А уж влияние того или иного человека в этой стране и подавно не исчисляется толщиной кошелька, суммой банковского счета или владением пакетами акций.

— Сэр Джонс влиятелен?

Губы доктора скривила странная улыбка.

— О да. По крайней мере, он воображает себя таковым. — Доктор замолчал, снова улыбнулся:

— Впрочем, здесь все что-нибудь воображают. Это клиника для финансистов, которые не рассчитали свои возможности.

— Кто может знать свои возможности? По крайней мере, до того, пока не попробует?

— Это риторика, молодой человек. А мы имеем дело с реальностью. С печальной реальностью. Фобии, навязчивые идеи, паранойя...

— Сэр Джонс также страдает паранойей?

— Страдает — слово неточное. У нас здесь не страдают. У нас — живут.

— Счастливо?

— А что есть счастье?

Олег промолчал.

— У нас к вам просьба, мистер Гринев.

— Слушаю вас.

— Постарайтесь не сообщать сэру Джонсу ничего, что стало бы для него шокирующим.

— А что может стать для него шокирующим?

— Хотя бы то, что на дворе двадцать первый век. Он продолжает жить в двадцатом.

— Каждый человек живет — осознанно или нет — в том времени, что ему более всего подходит. В том, в котором он был счастлив.

— Вы полагаете? — Взгляд доктора стал пристальным.

— Я имею в виду мыслящих людей. С воображением.

Доктор растянул губы в улыбке:

— Среди наших пациентов других нет.

Глава 95

Доктор снял очки, некоторое время стоял, устремив вдаль беспомощно-близорукий взгляд, произнес как бы про себя, словно размышляя вслух:

— И что нам с вами теперь делать?.. — Вздохнул, добавил:

— Впрочем, время покажет.

— Время ничего никому не может ни показать, ни предъявить. Оно просто имеет тенденцию.

— Да? И какую же?

— Развиваться от плохого к худшему.

— Это ваше собственное наблюдение? — живо заинтересовался доктор.

— Нет. Это русская народная прибаутка. Joke.

Доктор натянуто улыбнулся:

— О да, я слышал. Русские — странный народ.

— Еще бы не странные. У нас Сибирь — раз, снег по самые крыши — два и по улицам медведи ходят — три.

— Белые медведи? Я знаю: они водятся только в России!

— Белые все за кордон уехали. В семнадцатом году. Остались бурые. И готовы буреть дальше.

— О, это — русская шутка?

— О, это — чистая правда!

Доктор замолчал, сосредоточенно глядя себе под ноги:

— Я, признаться, думаю, вы преувеличиваете. Русские, я слышал, любят преувеличивать.

— Вы обвиняете меня во лжи?

— Нет, что вы... А можно вам задать еще вопрос, мистер Гринев?

— Премного обяжете.

— А что вас привело к нам? Вы ведь чем-то занимаетесь у себя на родине...

— О да. Я — Медведь.

— Биржевой?

— Если бы. Дикий.

Доктор обиженно сложил губки. То ли решил, что над ним издеваются, то ли... Да и что можно увидеть за линзами дымчатых очков?

— Вас сейчас проводят к сэру Джонсу.

— А вот за это — премного благодарен.

— Вряд ли. У меня такая профессия, что... благодарных нет.

— Неужели?

— Больные в редкие периоды просветления, когда, собственно, начинают осознавать, где находятся — кстати, тоже благодаря нашей терапии! — обижаются, считают, что держат их здесь напрасно...

— А может, они в чем-то правы?

— Мы не КГБ, молодой человек, здесь — свободная страна...

— О, я это вижу по лицам, — кивнул Олег на приближающихся молодых людей.

Нет, злых бультерьеров они не напоминали. Но и добрых сенбернаров — тоже.

Скорее — серьезны и не склонны к юмору. Ну чистые ротвейлеры. Но — без свойственного песикам своеобразного шарма. У людей глаза были даже не стылые.

Так, скучные.

Один сделал приглашающий жест рукой:

— Прошу.

Апартаменты сэра Роджера Джонса занимали весь второй этаж левого крыла обширного здания. Сопровождающие остановились перед дверью, открыли ключом.

Прошли по длинному коридору, покрытому серебристым ковровым покрытием, остановились еще у одной двери, высокой и тяжелой. Один из охранников коротко постучал, открыл, снова предложил Гриневу:

— Прошу.

Олег вошел. Дверь позади захлопнулась. Отчетливо щелкнул замок.

Затвор замкнулся мягко, как литой засов, Быль снов молчала в серой западне домов Бред дней метался в желтом свете фонарей, Бег к ней — среди танцующих теней... — напел тихохонько Олег, оглядывая комнату.

Она была огромна. По стенам — полотна итальянцев века шестнадцатого, пара — кисти Ван-Дейка и голландцев — школы Снейдерса. А может быть, и самого мастера. И никакого избыточного декора. Высоченные, украшенные простым орнаментом белые стены, словно в Георгиевском зале Кремля, уходили в поднебесье. А там и было поднебесье: огромный плафон полусферой укрывал зал, изливая вниз потоки чуть искаженного витражным стеклом света.

— Красиво, добротно, хорошо.

Благообразный сухощавый старик выкатился из дальней двери на самодвижущейся коляске стремительно, словно пацанчик на самокате.

— Итак, что вы натворили, молодой человек? — спросил он живо.

Голова его была опушена седыми кудряшками, на губах блуждала ехидная улыбка, а светло-голубые глаза были блестящими, веселыми и вовсе не старческими. Сейчас — глаза просто сияли озорством.

— Натворил?

— Ну да. Раз вы попали в наш элитный дурдом, значит — совершили нечто совсем противоправное... на финансовой почве. — Старик скрипуче засмеялся. — Признайтесь, Форт-Нокс обанкротили или — бедных азиатов с их куцым воображением пытались кинуть? Я знавал такого удачливого спекулянта: Джордж Сорос, слышали?

— Слышал.

— Ну да Джорджи, кажется, ударился в филантропию. Но этот малый — пройдоха, это говорю вам я, Роджер Эванс Джонс! А я знаю толк в рискованных спекуляциях... И на своей филантропии Сорос тоже делает деньги. Он по-другому не умеет. А что делаете вы?

Старичок подъехал на каталке к Олегу почти вплотную, всмотрелся в лицо Гринева, и — Олегу показалось, Джонс отчего-то страшно растерялся. Взгляд его стал детским и абсолютно беспомощным.

Глава 96

— Кто вы? — спросил он тихо.

— Меня зовут Олег Гринев. А вы... Господин Корсаков сказал, что вас называют Папа Роджер.

— К сожалению, меня так давно никто не называет. Время... Время сжирает все. И наши былые победы, и наши успехи, и — нас самих. Когда нам двадцать, мы готовы тратить время, нервы, здоровье на развлечения, когда тридцать — мы гробим все ради карьеры, признания, самореализации... Когда за сорок — приходит срок заботиться о семье... А теперь... Душа оказывается в никому не нужной и никому не важной изношенной оболочке, и сама она — больше никому не нужна.

Глаза Роджера Джонса словно подернулись поволокой, старик склонил голову набок и замер. Олегу показалось, что он уснул — с открытыми глазами: со стариками такое случается.

Но он поднял голову, спросил:

— У вас есть семья, мистер Гринев? Постойте... Серж Корсаков... Теодор Гринев... вам родственник?

— Я его сын.

— Кажется, вашу маму звали Мэри.

— Да. Мария Федоровна Гринева. Урожденная Елагина.

Старик снова задумался, остановившись взглядом на какой-то ведомой ему точке на стене. Произнес вслух:

— Тогда — понятно... Понятно... Как поживают ваши родители?

— Они умерли.

— Мне кажется, они были совсем молодые люди...

— Вы просто знали их молодыми. Отец погиб совсем недавно. Мама скончалась в тот же день.

— Погиб?

— Да. В автокатастрофе. Но это была не катастрофа.

— А что?

— Убийство.

Старик вскинул голову:

— Убийство?

— Да.

Джонс кивнул:

— Что-то я слышал об этом... Кажется, в России большая преступность.

Брежнев совсем плохо контролирует ситуацию в вашей стране.

— Это точно.

— Вашего отца убили ганстеры?

— Нет. Это было заказное убийство.

— Разве он был мафиози?

— Нет. В России заказное убийство стало одним из видов конкурентной борьбы.

— Скажите, а в чем ваша проблема, Олег Гринев? Серж Корсаков объяснил мне все уж очень в общих чертах.

— Я неудачно сыграл на фондовой бирже.

— В Нью-Йорке?

— Нет. В Москве.