Красный Дракон Империи (СИ) - Панов Евгений Николаевич

— Это очень интересное место, — присоединился Сталин, — Думаю, что не правильно держать его в таком виде. Нужно посоветовать местным товарищам организовать здесь музей и водить сюда экскурсии. Или у тебя, Виктор, есть другое мнение?

— Есть, Иосиф Виссарионович. Ко мне китайские монахи и мастера боевых искусств едут. Я всё голову ломал, где их разместить, а здесь такой монастырь пустует. Вот и думаю я, что было бы не плохо отправить китайцев сюда и чтобы они здесь пообщались с православными монахами. Так сказать взаимопроникновение культур. И монастырь в порядок приведут, и друг друга чему-нибуть да научат. А где-то рядом построить учебный центр для наших бойцов, тем более что инструкторы будут под боком.

— То есть ты предлагаешь вернуть монастырь церковникам? — Сталин посмотрел прищурившись. Он из моих рассказов прекрасно знал, во что превратилась РПЦ в том, моём мире.

— Ни в коем случае. Монастырь будет в собственности государства как памятник зодчества, о чём повесим соответствующую табличку. Просто мы сдадим его в аренду монахам, с условием, что здесь будут проживать ещё и буддийские монахи и что все они совместно будут поддерживать порядок на территории монастыря и вокруг него.

— Денег просить будут, — Сталин задумчиво посмотрел на меня.

— Так и дадим. Как оплату за содержание зданий. А самим монахам зарплату пусть их Синод платит и радуется, что его не распустили. Китайцев же поставим на довольствие по нормам Красной армии для среднего комсостава.

— Надо будет это как следует обдумать, — поставил точку в обсуждении Сталин.

Мы ещё немного погуляли по окрестностям, сходили полюбоваться Новоафонским водопадом и поехали обратно.

Отпуск пролетел как одно мгновение. Мы все загорели, так что пришлось пару раз применять свои способности и лечить обгоревшую молодёжь. Правда Настя, эта чертовка, всё время просила Василия намазать её спинку сметаной, чем вызывало смех у Ольги и приступ застенчивости у своего воздыхателя. На Василия в этот момент было смешно смотреть. Он так заботливо и нежно наносил рукой кисломолочный продукт на спину подруги и так отчаянно краснел при этом.

А я наслаждался каждым моментом отдыха, прекрасно зная, что на несколько ближайших лет это мой последний отпуск.

Глава 18

Вернувшись из Абхазии в Москву я через пару дней уже сидел в кабине нашего стратега ТУ-36 "Медведь" и на высоте 12 тысяч метров в сопровождении ещё четырёх таких же "Медведей", всех, что успели к этому времени принять на вооружение, летел на восток, в Хабаровск, где уже построили бетонную взлётную полосу длиной в 3 километра. В кресле командира сидит Чкалов. Он немного дулся на меня за то, что с подачи нашего комитета была закрыта программа перелёта через Северный полюс в Америку. Я долго объяснял Чкалову, что этот полёт бессмысленная трата народных средств и отвлечение авиаконструкторов от работы. Ведь им придётся заниматься рекордным самолётом, вместо более нужных нам. Впрочем Валера, а мы с ним, несмотря ни на что, стали на ты, долго обижаться не умеет. На редкость жизнерадостный человек. И погибнуть ему в этом году в декабре я не позволю. Ему ещё Берлин бомбить, а там, кто знает, может с полной загрузкой и через океан придётся лететь. Исполнится его мечта и попадёт он в эту самую Америку. Главным калибром.

Пока летели успели пару раз перекусить борт-пайком и попить кофе. Тоже моё нововведение. Как и туалет на борту. Просто предложил Туполеву слетать на полную дальность без всего этого. Туполев всё понял и теперь комфорту экипажа уделяется достаточно много внимания. То же кофе для борт-пайков закупается в Южной Америке. Чкалов жевал бутерброд и с довольной улыбкой поглядывал в бортовой иллюминатор на проплывающие внизу облака. Вот то, что называется человек болен небом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

В целом полёт проходил нормально. Машины вели себя превосходно, экипажи работали слаженно, изделия, а это одна 10 тонная ОДАБ, 2 штуки весом в 500 килограмм и большое количество 50 килограммовых авиабомб, заключённых в РРАБы (ротационно-рассеивающие авиабомбы), ждали своего часа. Все эти "гостинцы" предназначались штабу Квантунской армии и резиденции Императора Маньчжоу-го в Синьцзине, марионеточного государства, созданного японцами на оккупированной китайской территории. В этом мире, в отличии от моего, СССР не признал этого образования и не устанавливал с ними дипломатических отношений. Бомбить мы будем с высоты 8 тысяч метров, а потому на всех пяти наших бомбардировщиках были нанесены изображения Красного Дракона в Золотой звезде вместо красных звёзд. И вроде всё было просчитано и предусмотрено, но всё же было немного тревожно. Ведь это первое боевое применение и боеприпасов и самолётов. Силой воли гнал дурные мысли, но получалось не очень. А когда, по моим прикидкам, пролетали почти над самим Чагояном, то на меня накатила сильная грусть. Где-то там, совсем рядом внизу, жили люди, ставшие мне родными. Дядька Андрей, тётка Дарья. Как они там? Судя по письмам, что приходили минимум раз в месяц, всё у них хорошо, но как же хотелось увидеть их и обнять.

Начало боевых действий ни чем не отличалось от того, что было в моём мире. Разве что Генриху Люшкову[45] в этот раз не удалось бежать к японцам. Предупреждённые заранее, за ним выехала опергруппа, но тот видимо что-то почуял и сорвался в бега раньше времени. При переходе границы был застрелен бдительным пограничником. Страж границы получил благодарность и краткосрочный отпуск.

Блюхер всё так же самовольно приказал пограничникам на сопке Заозёрной засыпать один из вырытых окопов и перенести проволочное заграждение поближе к своим позициям. 29 июля 1938 года, рано утром, японская рота атаковала позиции наших пограничников на сопке Безымянная и после ожесточённого боя заняла её. К вечеру японцев выбили с позиций. К вечеру 30 июля японская артиллерия открыла беглый огонь по сопкам Заозёрная и Безымянная. Под прикрытием артогня два полка японцев заняли сопки и начали строить на них укрепления. Блюхер растерялся и бросил в атаку на окопавшегося противника два батальона без какой-либо артподготовки. И это при том, что у него поблизости расположились батареи 160 и 240 мм самоходных миномётов, отправленных сюда на боевые испытания.

Сразу после безуспешной атаки Блюхер позвонил на наш аэродром и потребовал срочно вылететь бомбить окопавшихся японцев. Ему отвечал Стефановский, как командир особой авиагруппы. Он крайне вежливо уведомил Блюхера, что авиагруппа подчиняется исключительно товарищу Сталину и выполняет лишь его приказы, либо приказы лица, уполномоченного на это тем же Сталиным, а товарищ Блюхер таковым лицом не является. В ответ из трубки раздался такой забористый мат, что даже мне, сидящему в стороне, было слышно. Я встал и нажал на рычаг телефона, прерывая разговор.

— Зуб даю, что Блюхер через несколько часов будет здесь, — я был спокоен как удав. Наше время ещё не пришло. Мы ждали звонка из Москвы, где послу Японии должны были вручить официальную ноту протеста.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Блюхер прилетел на самолёте 1 августа вечером. Ступив на бетон аэродрома он сразу начал орать на встречавшего его Стефановского и грозить арестом. Пришлось вмешаться уже мне.

— Я не думаю, товарищ генерал-полковник (Сталин, обладая послезнанием, не присвоил Блюхеру звание маршал), что в вашей компетенции арестовывать товарища подполковника, — мы все были в лётных комбинезонах без знаков отличия.