Конец легенды - Денис Ватутин

Никто из присутствующих на перроне не шелохнулся — мальчик продолжал резвиться с самолетиком, железнодорожник прохаживаться, а рабочий — работать.

Крис повел взглядом из стороны в сторону, вынул из жилетного кармана старинный хронометр на массивной золотой цепочке и открыл крышку.

Озабоченно нахмурясь, он поправил очки, и на лоб ему тут же съехал нелепый коричневый котелок.

— Уже пора, — пробормотал он и убрал хронометр обратно.

Стальная туша паровоза с составом сверкающих медными ручками красных лакированных вагонов замерла, тихонько шипя стравливаемым паром, и сиреневые клочья вечера стали вновь плавно опускаться с неба, словно паутинки.

На черной прокопченной кабине локомотива красовалась круглая эмблема, состоящая из двух змеев, кусающих друг друга за хвост.

Эхом отдавались негромкие шаги играющего ребенка, который неожиданно подбежал к нашей скамейке и замер, глядя мне в глаза.

— Зачем вы приехали? — спросил он вдруг больше с любопытством, нежели с осуждением.

Его звонкий голос, кажется, заставил тусклые фонари слегка мигнуть.

Я тяжело вздохнул — я чувствовал себя как-то неуютно.

— Не знаю, — ответил я с оттенком грусти, — наверное, чтобы что-то изменить.

— А-а-а, — кивнул он и побежал к маме, которая бросала на нас равнодушные взгляды, будто глядя куда-то вдаль, сквозь спину железнодорожника, который продолжал прохаживаться по перрону, сложив руки за спиной.

Сперва у меня был некий истерический порыв вскочить с места, подбежать к каждому из этих статистов, потрясти их за плечи и спросить, что они делают здесь. Выбить из них всю правду. Но усилием воли я сдержался и постарался расслабиться.

И тут от темного здания вокзала отделился темный женский силуэт, торопливо двигающийся в нашу сторону.

Сердце мое учащенно забилось в груди.

Бледный свет упал на подходящую к нам фигуру — да… Это была Ирина…

— Простите, я немного задержалась, — проговорила она нарочито бодро. — Привет, Дэн, хорошо выглядишь…

Я встал со скамьи и молча смотрел в ее бездонные глаза.

Она замолчала. Повисла пауза.

Крис деликатно кашлянул.

— Я пойду узнаю поточнее, во сколько отправление, — сказал он, поднявшись и неторопливо отправившись в сторону вокзала.

Мы с Ириной продолжали стоять, молча глядя друг на друга. Я узнавал и не узнавал ее: она ли это? Не очередная иллюзия этих мистификаторов? В серых глазах золотистые искорки потускнели, стали охристыми. Серый цвет приобрел отблеск полированного металла. И бездна, открывающаяся в ее взгляде, стала какой-то пустой.

— Здравствуй, милая, — произнес я негромко.

— Здравствуй, Странный, — как-то фальшиво произнесла она. Она почти никогда меня так не называла.

— Ты меня еще помнишь? — спросил я.

— Да, — тихо ответила она.

— Ты меня еще любишь?

— Зачем ты здесь? — спросила она, понизив голос.

Несмотря на какую-то странную перемену, я купался в волнах счастья — все же я нашел ее… Нашел…

— Я пришел к тебе, — ответил я, — хотел поговорить. Расстались мы как-то нехорошо. Так вот я решил догнать тебя…

— По заданию своей разведки? — холодно осведомилась она.

— Нет, — ответил я, почему-то глуповато улыбнувшись. — От себя лично…

— Ну да… — неопределенно произнесла она. — Тебе же не сидится на месте.

Я немного погрустнел.

— Понимаешь, Ира, — сказал я тихо, — я потерял все: свою прошлую жизнь, своих друзей, свою картину мира — понимаешь? У меня осталась только ты. Только ты — больше мне не за что цепляться в этом мире. Возможно, ты усмотришь здесь эгоизм, — плевать. Конечно, если ты скажешь, что я тебе больше не нужен, я уйду…

— Он тебе все рассказал? — вместо ответа спросила она, слегка кивнув в сторону вокзала.

— Да, — сдержанно ответил я.

— Ты пойдешь с нами? — спросила она.

— Я пока не знаю, — начал было я. — …Постой, что значит «с нами»? Ты собираешься идти с ним? На Объект?!

— Все это нужно остановить, прекратить, — ровным голосом ответила она, — это нужно остановить…

Мне показалось на мгновение, что вместо нее включилась заедающая пластинка.

Пейзаж вокруг мигнул, словно монитор, который на время потерял сигнал.

— Ирина, скажи, — я старался говорить спокойно, — ты что, всерьез собираешься сгинуть в термоядерном пламени ради счастья всего человечества?

— Ну, не все же тебе решать судьбы других людей! — холодно парировала она. — Какие у нас с тобой перспективы? Я не хочу быть женой Охотника: носиться с тобой по рейдам в этой треклятой пустыне или сидеть в поселке и кусать локти, думая — убили тебя или нет? Не попал ли ты в аномалию, не загрызли ли тебя церберы. А что? Жить в этой «Стране чудес» и Великих богов древности? Чтобы подчиняться до самой смерти их капризам и правилам? Или вернуться на Землю, где все будет тянуть обратно, в прежнюю опостылевшую жизнь? Ты сказал, что потерял все? Я тоже все потеряла, а главное — я потеряла веру в это существование… Да, не в жизнь, а в существование, — а ведь это, наверное, страшно. Но иначе еще страшнее…

— Значит, ты больше не веришь мне и не любишь меня? — спросил я, стиснув зубы.

— Ты здесь уже ни при чем. — Она покачала головой. — Дело не в тебе.

— Если ты меня уже не любишь, то и во мне тоже, — возразил я. — Не думай, пожалуйста, что мне легче воспринимать все те обломки, которые раньше назывались у меня «верой в реальность»… Не догадывался, что тебя сломает эта история…

— Это надо остановить, — упрямо проговорила она, будто не услышав моих слов.

Мне захотелось, как и некоторое время назад, взять ее за плечи и энергично встряхнуть, чтобы развеять это ее состояние. Мне казалось, что она еще прекраснее, чем раньше, но болезненно для меня отчужденная… Правда, я не рассчитывал, что наша встреча будет иной… Я вообще не рассчитывал ни на что. Я просто хотел увидеть ее… А теперь растерялся, как мальчишка…

— Ладно, после поговорим, — тихонько произнес я, — вон они возвращаются.

Со стороны вокзала к нам двигались двое — это была тучная фигура Криса, рядом с которым шел какой-то станционный работник, круглый, как воздушный шар. Крис рядом с ним смотрелся человеком атлетического сложения. На лицо тот напоминал жука-усача: под синей форменной фуражкой торчали очки в толстой роговой оправе и пышные черные усы, вычурно загнутые вверх.

— Так, значит, ты едешь с нами? — В глазах ее мелькнуло что-то похожее на интерес.

— Да, еду, — буднично ответил я, сам ужаснувшись смыслу сказанных мною слов…

— Так, значит, вас трое едет? — хрипло спросил жук-усач, подойдя с Крисом к нашей скамье.

Паттерсон бросил на меня вопрошающий взгляд — я едва заметно кивнул, прикрыв веки.

— Да, втроем мы. — Крис энергично закивал.

— Тогда с вас за троих. — Он снял свою форменную фуражку, протягивая ее Крису будто за подаянием.

У Криса выпучились губы, и он плавным движением фокусника вытащил изо рта три золотых монеты, которые с глухим звяком упали в фуражку.

— Можете занимать любое купе в любом вагоне, — милостиво разрешил жук, — у вас только ручная кладь, без багажа?

— Да, без багажа, — опять кивнул Крис.

Мне показалось, что в том месте, куда мы направляемся, багаж в принципе не нужен…

— Ну, устраивайтесь — через пять минут отправление…

Поезд, тихо постукивая колесами, покачивая вагоном, катил по равнине, уставленной какими-то массивными каменными сооружениями, которые иногда имели кубическую, а иногда и пирамидальную форму. Встречались ряды массивных колонн, которые стояли просто так, не подпирая собою ровным счетом ничего.

Было спокойно, пусто и немного тоскливо.

Солнце кровавым пятном садилось за горизонт, бросая в щели между древними постройками последние косые свои лучи.

В голову пришла глупая и неуместная мысль: откуда под землей, в центре вулкана, взялось солнце?

Я, как мог, отогнал навязчивую идею.

На душе было почему-то тяжело, все вокруг угнетало. А Ирина, единственное светлое пятно, саднила в сердце какой-то ноющей болью. То ли обида, то ли чувство вины, а может быть, ощущение безвозвратной потери…

Крис читал книгу, озаглавленную как «Нонн Панополитанский. Деяния Диониса»[76].

Сперва я подумал, что это его мелкая провокация, из жажды меня позлить, а потом я просто устало махнул рукой и стал смотреть на проплывающий мимо пейзаж.

Ирина, полусидя на парчовом кресле, курила сигарету и делала пометки в своем планшете.

Купе было роскошным, с тяжелыми бордовыми занавесями и золочеными светильниками. Молчаливый высокий и костлявый проводник принес кофе. Кофе был отвратительным. Все выглядело как в давящем тоскливом сне. Я пытался рассредоточить свои мысли, направив их в позитивное или же абстрактное русло. Получалось у меня неважно — краем глаза я нет-нет да и бросал взгляд на Ирину, и сердце болезненно сжималось. Где та девочка, которая с бластером бросилась ради меня на танк?