Конец легенды - Денис Ватутин

Мне казалось, что все мое тело, каждая пора, каждая клетка — словно обнаженный нерв, чуткая антенна, которая чувствует окружающий меня мир и все, что происходит вокруг. И этот мерцающий купол — это часть меня самого…

Тошнота ушла, и дрожь в коленях стала проходить. Конечности наполнялись бурлящей энергией, и вода была просто водой, купол был просто куполом, а темнота — темнотой. А главное, что я — это я.

Эта мысль вселяла такое спокойствие и уверенность, что место, в котором я находился, уже казалось мне уютным, хотя таковым не являлось. Мне было бы сейчас комфортно и на крыле летящего истребителя, и в тюремной камере, и на дискотеке.

Я двигался в казавшейся бесконечной темноте, раздвигая ее куполом слабого света, словно игла швеи толстую ткань, и этот процесс не надоедал мне. Казалось, я могу идти так вечно, и при этом в голове отсутствовали дурманящая эйфория и равнодушие, а мозг был на удивление свежим и спокойно-размеренным.

Может, я все же сошел с ума? Не похоже… Скорее есть ощущение, что я на него взошел. Взойти на ум… прийти на ум… сойти с ума… вылететь из головы… в одно ухо влетело… «Не плюй в колодец — вылетит, не поймаешь»… Где найдешь, где потеряешь… Да, если бы кто-нибудь послушал мои мысли, то сомнений в том, что я тронулся, у него не возникло… Я тихонько рассмеялся сам над собой… Наверное, весь этот психодром вокруг перенапрягает человеческий мозг настолько, что сгорают некие предохранители, а вместе с ними и кое-какие ограничители… И раз у меня не капает с нижней губы слюна и я не кукарекаю и не гавкаю, значит, я все-таки победил… Наверное, таков критерий оценки в здешних санитарных зонах…

Вдруг в темноте показалось бледное пятнышко света, едва проступающее на черном фоне.

По мере моего приближения пятно становилось ярче, выше и приобретало кроваво-красный оттенок рубина. Наконец из темноты показался стоящий в грязной воде семафорный столб, на щитке которого под солнцезащитным раструбом горел красный сигнал.

Я остановился, разглядывая этот неожиданный объект.

Где-то вдалеке раздался нарастающий ритмичный звук ритуальных барабанов. Я продолжал стоять.

Красный глаз семафора неожиданно потух, а под ним загорелся салатово-зеленый.

И тут до меня дошло, что это не барабаны бьют, а стучат гулко колеса поезда.

Через минуту в темноте появились три ярких пятна света, и мимо меня с громким протяжным гулом пронесся наш пассажирский экспресс, сверкая блестящими медными поручами, лакированными красными вагонами, ярко освещенными окнами и фонарями. Он гулко стучал колесами, хотя сам состав парил над водой на высоте около полутора метров, а вместо колес из вагонных баз торчали ветвистые темные древесные корни или нечто, очень их напоминающее, что колыхалось на ветру от скорости.

Меня обдало теплой воздушной волной, а на воде появилась рябь.

В голове возникла идиотская мысль: а поезд-то ушел…

Свет семафора вновь поменялся на красный, и я двинулся дальше…

Через некоторое время начал различать в темноте какие-то пятна, которые слегка шевелились. Затем вокруг группы пятен проявилась светящаяся окружность, пульсирующая красным и синим цветом. Собственно, вращение красной и синей точки и создавало окружность. Точки оставляли за собой медленно затухающий след, как на радаре или осциллографе. Они живо напомнили мне те приборы, о которых мне рассказывал голос призрачной Сибиллы в тоннеле… Уроборос…

И тут, подойдя ближе, я увидел, как на меня из темноты медленно выплывает стоящее в воде огромное вогнутое зеркало темно-вишневого цвета. Скорее оно больше напоминало стоящую на боку отполированную до тусклого блеска пиалу диаметром метров эдак пять.

По ее круглому краю и катались две светящиеся точки. Почти бесшумно, с легким гулом и сухим потрескиванием.

Это зрелище обладало каким-то гипнотическим воздействием, словно пение монахов на закате у подножия Горы. Хотелось вот так стоять и смотреть в это ничего не отражающее красное зеркало и любоваться размеренным движением сияющих сгустков энергии. В голове возникала приятная вибрация, череп раскрывался, словно диковинный лотос, и центр зеркала затягивал взгляд в бесконечно малую точку…

Не знаю, каким соображением я руководствовался, когда, постояв какое-то время в немом восхищении, сделал первый шаг вперед… Сознание было ясным и четким, и все же я, без тени всякого сомнения, шаг за шагом приближался к красной полусфере, словно за этим и пришел сюда.

Вгляделся в причудливую игру розовато-бордовых бликов, и мне показалось, что я вижу какое-то тонкое спиралевидное движение вокруг центра.

Когда я подошел совсем близко, на расстояние пары метров, в зеркале возник слегка искаженный силуэт человека. Но я не испугался — я знал, что этот силуэт мой.

Какое-то время силуэт повторял мои движения, как и положено зеркальному двойнику, но вдруг уплотнился, приобрел более четкие, выпуклые очертания и двинулся навстречу мне, оторвавшись от поверхности.

Я невольно замер. Силуэт имел неестественную материальность — и в то же время был однородным и немного прозрачным. Нечто подобное я уже видел… Неужели опять «волна» началась?

Силуэт имел крупные покатые плечи, голова врастала в них, имея форму, напоминающую холм, красновато-коричневый темный холм. Этого же оттенка была и сама фигура, почти лишенная каких-либо деталей. Создавалось ощущение полной однородности. Только на передней части «холма» зияло глубокое черное отверстие, похожее на дыру, в которую видно самую темную ночь без звезд. Пустая дыра вместо лица.

Я почувствовал не страх, а скорее дискомфорт и отчуждение.

— Здравствуй, Странный, — раздался низкий глухой голос, показавшийся знакомым.

Голос исходил из бездонной дыры.

— Привет, — несколько напряженно ответил я, — ты кто?

— Я? — спокойно переспросила дыра. — Я — это ты.

— Да? — недоверчиво прищурился я. — А почему у меня лица нет?

— А зачем тебе оно? — вновь переспросила странная фигура. — Не в лице дело… Дело в том, — говорил он медленно и почти без интонаций, — что мы с тобой встретились…

— Ты — глюк, или мое бессознательное, или, может, ты волна? — поинтересовался я осторожно.

— Я, — ответило оно, — твой Зеркальный Двойник. У каждого есть свой Зеркальный Двойник: ведь весь мир — это сложная система зеркал. Я уж не говорю о Двойниках Третьего Порядка, о Полуторных Двойниках — это всего лишь частные проявления общей картины.

Я медленно кивнул. Мне казалось, что из черной дыры сквозит ледяным холодом. Я старался на нее не смотреть, но и не прятал глаз.

— Закурим? — предложил я, доставая смятую пачку. — Сигареты хоть и иллюзорные, но табак нормальный.

— Я не курю, — растягивая слова, произнесло оно.

Прозвучало это как приговор суда, но я и бровью не повел — чувствовал, что бояться его нельзя, иначе… А потом, как бы оно курило? Рта ведь у него нет…

— Ах да, — ответил я, прикурив, — я и забыл. Давненько мы не виделись.

— Да, — согласилось Нечто, — давно. Если тебе так будет проще, я — это просто анти-«ТЫ».

— Ну, я как-то так и понял, — сказал я.

Помолчали.

— Я ждал, что ты придешь, — заговорил наконец Двойник. — Я давно тебя жду.

— Мастер Иллюзий меня тоже почему-то ждал, — сказал я, выпуская искрящийся дым к вершине своего мерцающего купола.

— Но не так, как я, — возразил Двойник. — Мы с тобой — единое целое, не забывай.

— Да забудешь тут. — Я нахмурился. — Последнее время я особенно остро чувствую твое присутствие.

— Как тогда? — спросил он. — В долине у поезда?

— Да при чем тут поезд, — отмахнулся я, — почти везде и всегда, начиная с Земли еще.

— Да, — если бы у него было лицо, он бы, наверное, усмехнулся, — расстояния не имеют значения. Итак…

— Итак, — повторил я, изогнув левую бровь.

— Ты действительно хочешь войти туда? — Слово «туда» он произнес с некоторой паузой.

— Да как тебе сказать, — я следил за клубами улетающего к потолку сигаретного дыма, — не столько хочу, сколько уже, наверное, должен. Должен войти туда, потому что так надо.

— Ну что ж, — вновь дохнуло льдом, — ты говоришь правильно. А знаешь ли ты, что если ты войдешь туда, то ты изменишься абсолютно? Возврата назад уже не будет… Никогда не будет.

Его глухой басовый тембр вновь прозвучал с каким-то гулким эхом фатального приговора.

— Я уже догадался, — ответил я. — Возможно, именно поэтому я должен войти туда.

— Но теперешний ты исчезнешь, — продолжал он. — Твое место займет совсем другая личность…

— Но ведь это все равно буду я? — спросил я.

— Одна тысячная — возможно, — он слегка качнулся на конусообразном стебельке, который обозначал у него ноги, — а количественно и качественно это будет уже не человек, глядящий на киноленту, а художник, который нарисовал человека, глядящего на киноленту, — так, наверное, понятней?