Избранные произведения - Жуакин Машадо де Ассиз

Послушайте, какой сон мне приснился. Я увидел, как один из кавалеров беседовал с моей подругой, стоя под ее окном. Я побежал туда, но щеголь скрылся; я бросился к Капиту, рядом с ней стоял отец, вытирая слезы и уныло глядя на лотерейный билет. Ничего не понимая, я собирался обратиться к нему с расспросами, однако он сам мне все объяснил: кавалер показал ему список выигрышей по лотерее, и выяснилось, что билет Падуа под номером 4004 не выиграл. Сосед не мог понять, как на номер со столь загадочной и чудесной симметрией цифр не выпал главный выигрыш, — наверное, колесо испортилось. Пока он говорил, Капиту дарила мне глазами всевозможные выигрыши, и крупные и мелкие. А главный приз мне надлежало получить из ее уст. Здесь-то и начинается второй сон. Падуа со своими несбыточными мечтами исчез. Капиту выглянула в окно, я тоже окинул взглядом улицу — она была пустынна. Я сжал Капиту в объятиях, что-то пробормотал и… проснулся.

Интересно не то, какой сон приснился мне, а настойчивость, с которой я пытался снова заснуть и увидеть его продолжение. Никогда и никому не постичь упорства, с каким я закрывал глаза, стараясь забыться. Но все напрасно: я бодрствовал до самого рассвета. Лишь под утро сон смилостивился надо мной, однако ни кавалеров, ни лотерейных билетов, ни крупных или мелких выигрышей мне больше не приснилось. В ту ночь я больше не видел снов и плохо занимался на следующий день.

Глава LXIV

МЫСЛЬ И СОМНЕНИЕ

Когда я перечитал предыдущую главу, мне пришла в голову одна мысль, но тут же я впал в сомнение, надо ли излагать эту идею, банальную, как солнце или луна, которые появляются на небе каждый день и каждый месяц. Я отложил рукопись и огляделся по сторонам. Как ты уже знаешь, читатель, мой дом в предместье Энженьо-Ново по размеру, расположению комнат и отделке — точное повторение старого особняка на улице Матакавалос. Мало того, я говорил во второй главе, что целью моей было связать воедино начало и конец жизни, в чем я, к сожалению, не преуспел. Не удалось мне и увидеть опять сон, приснившийся в семинарии. Мне кажется, что главное занятие людей в старости — крепко смыкать глаза, в надежде продолжить сновидение, прервавшееся в юности. Такова мысль — тривиальная и в то же время вечно новая, которую я не хочу оставлять в книге, а записываю лишь начерно.

Прежде чем закончить главу, я спросил ночь: отчего сны так мимолетны, что исчезают, стоит лишь открыть глаза или перевернуться на другой бок. Ночь не ответила мне. Она была чудесно хороша, холмы вырисовывались в лунном свете, царило глубокое молчание. Я снова задал свой вопрос, и тогда ночь призналась мне, что сны отныне не подвластны ей. Некогда они обитали на острове, во дворце Лукиана, откуда ночь рассылала их в разном обличии. Но времена переменились. Античных снов уже нет и в помине, а современные сны живут не во дворцах, а в мозгу людей. Поэтому они так не похожи на прежние: остров грез, как и остров любви, как все острова во всех морях являются сейчас объектом соперничества между Европой и Соединенными Штатами.

Это был явный намек на Филиппины. Поскольку мне не по душе политика, а тем более политика международная, я закрыл окно и решил лечь спать. Теперь мне уже не нужны ни античные, ни другие сны, порожденные памятью или дурным пищеварением, с меня довольно спокойного, мирного сна. А утром, со свежей головой, я продолжу свой рассказ.

Глава LXV

ПРИТВОРСТВО

Наступила суббота, за ней промелькнули другие дни, и в конце концов я привык к своей новой жизни. Я жил то дома, то в семинарии. Священники относились ко мне хорошо, семинаристы тоже, а лучше всех — Эскобар. Уже через полтора месяца я готов был поделиться с ним своими горестями и надеждами; но Капиту удерживала меня.

— Эскобар мой преданный друг, Капиту!

— Но мне он не друг.

— Ты можешь тоже с ним познакомиться; он хочет нанести визит маме.

— Все равно ты не имеешь права открывать секрет, касающийся не только тебя, но и меня; я не разрешаю ничего говорить.

Она была права, я согласился с ней и умолк. Вернувшись из семинарии в первую же субботу, я прибежал к ней, но она тотчас отослала меня домой.

— Иди, я тоже скоро буду у вас. Донье Глории, конечно, захочется побыть с тобой подольше.

Словом, моя подруга проявляла во всем удивительную ясность мысли, и я мог бы свободно обойтись без третьего примера, но ведь примеры для того и созданы, чтобы их приводить. В мой третий или четвертый приезд домой моя мать, задав тысячу вопросов о том, как со мной обращаются, как я учусь, с кем дружу, как сплю, как себя чувствую, — словом, исчерпав все темы, какие способна изобрести материнская нежность, испытывая терпение ребенка, — обратилась к приживалу.

— Сеньор Жозе Диас, вы и сейчас сомневаетесь, что из него выйдет хороший священник?

— Превосходнейшая…

— А ты, Капиту? — прервала моя мать, обращаясь к девочке, присутствовавшей при разговоре. — Не правда ли, из нашего Бентиньо выйдет прекрасный священник?

— Да, сеньора, — убежденно ответила Капиту.

Мне не понравилась ее убежденность. Так я и сказал на следующее утро у них в саду, впервые упрекнув подругу в том, что мое поступление в семинарию ни капли ее не огорчило. Капиту очень серьезно спросила, как же ей надо вести себя, когда нас и так подозревают: дома она проводила безрадостные дни; это могут подтвердить родители. Мать даже намекала ей, что пора бы выкинуть меня из головы.

— А с доньей Глорией и доньей Жустиной мне приходится казаться веселой: вдруг они подумают, что предостережение Жозе Диаса имело основание. А уж если такая мысль придет им в голову, они будут стараться разлучить нас и не станут приглашать меня…

Да, именно так: надо притворяться, чтобы усыпить подозрения и по-прежнему пользоваться свободой, а в то же время исподволь идти к намеченной цели. Прекрасным дополнением к этому примеру служит беседа, происходившая на следующий день во время завтрака; дядя Косме сказал, что ему не терпится поглядеть, как я буду благословлять народ после мессы, в ответ мать сообщила, что несколько дней тому назад, когда речь зашла о девушках, рано выходящих замуж, Капиту заявила: «А меня будет венчать падре Бентиньо: надеюсь, его скоро посвятят в сан!» Дядя Косме рассмеялся от души. Жозе Диас тоже улыбнулся, лишь тетушка Жустина покачала головой и вопросительно посмотрела на меня. Не выдержав ее взгляда, я уткнулся в тарелку. Но есть мне совсем не хотелось, я был так доволен столь ловким притворством Капиту, что ничего не видел и не слышал вокруг. Сразу после завтрака я передал ей разговор. Капиту улыбнулась.

— Ты права, Капиту, — заключил я, — мы всех перехитрим.

— А почему бы и нет? — с детской непосредственностью воскликнула она.

Глава LXVI

НЕЖНАЯ ПРИВЯЗАННОСТЬ

Капиту постепенно завоевывала сердце моей матери. Они проводили большую часть времени вместе, говоря обо мне, о погоде или о всяких пустяках; Капиту приходила к нам шить по утрам, а иногда оставалась обедать.

Тетушка Жустина не проявляла к девочке такой симпатии, как ее родственница, хотя нельзя сказать, чтобы она совсем недоброжелательно относилась к моей подруге. Тетушка всегда откровенно высказывала свое мнение о людях, а хорошо она не отзывалась ни о ком, кроме своего мужа, правда уже умершего; она уверяла, что не было на свете человека, равного ему по доброте, трудолюбию и честности, по изысканности манер. Такое мнение, по словам дяди Косме, сложилось у нее после смерти мужа, а до этого супруги беспрестанно ссорились и последние шесть месяцев жили в разводе. Тем больше чести делает ей беспристрастность: похвала мертвым — своего рода молитва за них. Дона Жустина любила мою мать. Во всяком случае, все дурное о ней тетушка поверяла лишь своей подушке. Разумеется, на людях она оказывала матери должное уважение. Не думаю, чтобы бедная родственница рассчитывала на наследство; тогда бы она старалась выслужиться, угодить, удваивала бы заботливость, предвосхищала желания. Но угодничество было не в характере ядовитой и строптивой кузины. Однако она жила в доме из милости и, конечно, не могла неуважительно относиться к хозяйке, а потому истинные свои чувства тетушка Жустина открывала лишь богу или дьяволу.

Но если мать и обижала иногда свою кузину, то Капиту не давала тетушке повода к неприязни, впрочем, ненависть не нуждается в особых причинах. Просто нежная привязанность моей матери к Капиту была неприятна нашей родственнице. Если вначале она относилась к девочке неплохо, то со временем переменилась и стала ее избегать. Капиту, заметив отсутствие тети Жустины, шла за ней. Тетушка против своей воли терпела эти заботы. Моя подруга всячески пыталась обворожить старуху, и той приходилось кисло улыбаться, но, оставшись наедине с моей матерью, она всегда умудрялась найти в маленькой соседке какой-нибудь недостаток.