Избранные произведения - Жуакин Машадо де Ассиз

— Извини, я неудачно выразился. Я знаю, ты человек серьезный и с тобой можно быть откровенным, как на исповеди.

— Если ты нуждаешься в отпущении грехов, считай, что ты его уже получил.

— Эскобар, я не могу стать священником. Я учусь в семинарии, дома верят в меня, надеются… но, повторяю, я не могу стать священником.

— Я тоже, Сантьяго.

— И ты тоже?

— Откровенность за откровенность; я тоже не собираюсь принимать сан, а хочу заняться коммерцией, только никому ничего не рассказывай, пусть это останется между нами. Я не против религии; я религиозен, но торговля — моя страсть.

— И все?

— А что еще?

В нерешительности я пробормотал первые слова своего признания так тихо и невнятно, что и сам себя не расслышал; а между тем я всего лишь упомянул об «одной особе». Одна особа?.. Дальше не нужно было продолжать, мой товарищ и так все отлично понял. Конечно, здесь замешана девушка. Он ничуть не удивился, узнав о моей любви, и снова пытливо взглянул на меня. Тогда я поведал ему свою историю, стараясь говорить помедленнее, чтобы продлить удовольствие. Эскобар слушал с интересом, а под конец заверил, что будет нем как могила. Он согласился с моим решением. Нельзя отдать церкви сердце, обращенное не к небу, а к земным радостям; чем быть плохим священником, лучше им совсем не быть. Бог поощряет искренность; что поделаешь, раз я могу служить ему только в миру.

Трудно описать, какое счастье испытал я, доверившись Эскобару. Новая радость вошла в мое сердце. Благожелательное отношение приятеля заставило меня по-новому взглянуть на окружающее. Мир огромен и прекрасен, жизнь — великолепна, а я сам ни больше ни меньше как баловень судьбы. Заметьте, я поверил другу далеко не все; например, я и словом не обмолвился о том, как причесывал Капиту, да и о многом другом; но и рассказанного оказалось вполне достаточно.

Разумеется, мы еще не раз возвращались к этой теме. Я, как и подобало семинаристу, восхвалял моральные качества Капиту, ее скромность, трудолюбие и набожность. О внешности я не говорил, а он не спрашивал и едва намекнул на свое желание увидеть ее.

— Капиту погостит немного у подруги, — сказал я Эскобару, вернувшись из дома на следующей неделе. — Когда она вернется, я тебя позову; но если хочешь, заходи пораньше, когда угодно; почему ты вчера не навестил нас?

— Меня не приглашали.

— Разве приглашение обязательно? У нас дома ты всем очень понравился.

— И мне тоже все очень понравились, но, признаюсь, твоя мать произвела на меня особенное впечатление, она меня очаровала.

— В самом деле? — обрадовался я.

Глава LXXIX

ДОВОЛЬНО РАССУЖДЕНИЙ

Слова Эскобара доставили мне истинное удовольствие. Ты уже знаешь, читатель, как я любил свою мать. Вот и сейчас, отложив перо и взглянув на портрет, я лишний раз убедился, что лицо ее дышит очарованием. Как же еще можно было объяснить восхищение Эскобара, ведь он едва обменялся с ней несколькими словами. И одного слова хватило бы, чтобы оценить ее обаяние; да, моя мать была очаровательна! Даже когда она заставляла меня принять ненавистный сан священника, я все равно чувствовал, что она прелестна и достойна поклонения, как святая.

Да полно, принуждала ли она меня посвятить жизнь служению богу? Я хотел говорить об этом позднее, в специальной главе. Конечно, сейчас не стоило касаться того, что мне открылось много времени спустя; но если я уже затронул столь деликатную тему, лучше разом с ней покончить. Положение автора книги здесь сложное, ибо он еще и сын, а сын не должен забывать о долге писателя, и оба они обязаны говорить правду, одну только правду. Да разве то, что святой было не чуждо земное и человеческое, умаляло ее достоинство? Напротив, она стала от этого еще более достойной восхищения. Однако довольно рассуждений, перейдем к делу.

Глава LXXX

ПЕРЕЙДЕМ К ДЕЛУ

Итак, переходим к делу. Мать была богобоязненна: я уже рассказывал тебе, читатель, о религиозном усердии и чистой вере, вдохновлявшей ее. Тебе небезызвестно и то, что моя духовная карьера была следствием обета, данного еще до моего рождения. Обо всем этом говорилось в свое время. Желая получить моральную поддержку, мать поделилась своими планами с родными и близкими. Свой обет она ревностно хранила в глубине сердца. Если бы отец остался в живых, он, наверное, вмешался бы в мое воспитание и, поскольку у него была страсть к политике, избрал бы для меня политическое поприще, хотя, замечу мимоходом, духовное звание не препятствует некоторым священникам участвовать в борьбе партий и в управлении государством. Но отец умер, так ничего и не узнав, а мать осталась одна со своим долгом перед лицом всемогущего кредитора.

У Франклина есть такой афоризм: «И великий пост покажется коротким тому, кому надо платить долг на пасху». Наш «пост» подходил к концу, и мать, обучавшая меня латыни и Священному писанию, начала со дня на день откладывать мое поступление в семинарию. Говоря языком коммерции, она отсрочивала вексель. Кредитор ее — архимиллионер — свободно мог обойтись без начисления процентов. Но однажды кто-то из близких, удостоверявших вексель, напомнил о необходимости погасить долг, о чем сказано в одной из первых глав. Матери оставалось лишь подчиниться судьбе и отправить меня в семинарию Сан-Жозе.

Позвольте, но ведь накануне отъезда она проливала слезы, причины которых не понял никто — ни дядя Косме, ни тетушка Жустина, ни приживал Жозе Диас, ни тем более я, стоявший за дверью. Теперь, несмотря на дальность расстояния, я вижу — то была грусть при мысли о предстоящей разлуке, а также (и это важней всего) раскаяние в принесенном обете. Как набожная католичка, она не сомневалась, что обеты надлежит исполнять; но всегда ли необходимо давать их — тут, естественно, мать склонялась к отрицательному ответу. Почему она решила, что господь накажет ее, отняв и второго сына? Жизнь моя все равно находилась в божьей власти, и не стоило посвящать ее богу ab ovo[94]. К сожалению, мать слишком поздно одумалась. Хоть она и поняла это, ничего не изменилось, я все-таки отправился в семинарию.

Если бы вера ее задремала на миг, вопрос о посвящении в сан, возможно, разрешился бы в мою пользу, но вера бодрствовала, широко раскрыв большие невинные глаза. Мать с огромной радостью заменила бы свой обет другим, даже пожертвовала бы несколькими годами жизни, лишь бы оставить меня при себе и увидеть женатым, а потом и отцом семейства; но она отбросила такие мысли. Ибо моя мать всегда и во всем проявляла добросовестность.

Преданность Капиту смягчила на первых порах горечь разлуки со мной. Вскоре мать уже не могла обходиться без маленькой соседки. Постепенно у нее сложилось убеждение, что девочка могла бы составить мое счастье. В сердце матери проникла тайная надежда, что любовь сделает невыносимым мое пребывание в семинарии и ни бог, ни черт не удержат меня там. В таком случае нарушу уговор я сам, а она окажется ни при чем. Она вернет себе сына, не прилагая никаких усилий. Будто она поручила кому-нибудь отнести долг кредитору, а посыльный присвоил деньги себе. В обычной жизни вмешательство третьего лица не освобождает должника от ответственности; но когда имеешь дело с небом — преимущество в том и состоит, что благое намерение равнозначно деньгам.

Если у тебя возникнет подобный конфликт, читатель, и ты человек верующий, попробуй примирить землю и небо таким же или аналогичным способом. В конце концов небо и земля обязательно примирятся; они ведь почти близнецы, только небо было создано на второй день, а земля на третий. Как Авраам, моя мать принесла сына на гору Синай и приготовила для жертвоприношения и агнца, и нож, и костер. И привязал Авраам Исаака к вязанке хвороста, взял нож и занес над ним. Но в тот момент, когда он собирался опустить нож, раздался голос ангела, приказавшего ему именем божьим: «Не причиняй зла сына своему; ибо теперь я знаю, что ты веруешь в бога». Таковы были сокровенные мечты и надежды моей матери.

Роль ангела из Священного писания предназначалась Капиту. Моя мать все больше привязывалась к ней. Капиту стала светом очей ее, утренней зарей, вечерней прохладой, лунным светом; она проводила у нас целые дни. Мать изучала ее сердце, вопрошала глаза, и мое имя было для них обеих символом будущей жизни.

Глава LXXXI

СОВЕТ

Раз уж я поведал о том, что открылось мне гораздо позднее, приведу здесь один совет, данный мне матерью. Теперь тебе станет ясно, читатель, зачем она сказала в первую же субботу, когда я вернулся из семинарии и узнал, что Капиту гостит у подруги, на улице Инвалидов:

— Почему бы тебе не пойти повидаться с ней? Ведь отец Санши приглашал тебя в гости?

— Да, приглашал.

— Так что же? Иди, если хочешь. Капиту обещала вернуться сегодня: мы собирались вышивать, но, может быть, Санша попросила ее остаться на ночь.