Фараон - Уилбур Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока все это происходило, Серрена выпустила еще три стрелы подряд. Я видел, как каждая из них улетела, и еще трое вражеских всадников были сбиты с седел и растоптаны своими лошадьми. В отличие от стрелы, которую она целила в Панмаси, каждая из них пробивала грудную полость, пронзая сердце, легкие или оба органа, убивая почти мгновенно.
- Стрелы на тетеву! Натянуть! Свободно!- Закричал я, поднимая свой собственный лук, пытаясь перехватить инициативу Серрены. Остальные наши воины вскочили на ноги и начали осыпать колонну вражеских всадников градом стрел. С первых же залпов я увидел, как по меньшей мере пятнадцать врагов были сбиты с ног, ощетинившись стрелами. А другие продолжали падать, когда над ними пронеслись последующие залпы.
Когда я впервые увидел их издали, то прикинул, что их общая численность не превышает шестидесяти человек. Таким образом, мы сократили их количество до уровня нашего собственного, имея менее дюжины залпов стрел. Но теперь они поняли, в каком затруднительном положении оказались, спешились и попытались натянуть тетивы своих луков, чтобы дать им возможность ответить на наши залпы.
Тем не менее я очень хорошо понимал, что это были египтяне, которых мы убивали, конечно, заблудшие египтяне, но тем не менее египтяне. Очень скоро я уже не мог больше выносить этой резни и крикнул им: "Немедленно бросайте свои луки, или вы погибнете. Затем я повернулся к нашим людям. - Держите свои стрелы. Дайте им шанс капитулировать. На поле медленно опустилась тишина. Сначала никто не пошевелился. Затем внезапно один из лучников противника нарушил строй и шагнул вперед.
‘Я знаю, кто ты, господин Таита. Я сражался рядом с тобой в рядах легионов фараона Тамоса против гиксосов на поле Сигниума. Ты стоял надо мной, когда я был ранен, и ты нес меня с поля боя, когда эти гиксосские ублюдки сломались и убежали.’
Черты его лица были смутно знакомы, но гораздо старше, чем все, что я помнил. Мы смотрели друг на друга, и казалось, что все творение затаило дыхание. Потом я наконец улыбнулся, потому что меня настигла память. - Не проси меня снова унести тебя с поля, Меримоз. Потому что, клянусь, с нашей последней встречи ты удвоил или утроил свой вес.’
Меримоз от души расхохотался и в знак почтения опустился на колени. - Приветствую тебя, господин Таита. Ты должен был стать фараоном вместо того, кто сейчас оскверняет трон верхнего и Нижнего Египта.’
Меня всегда забавляет, насколько непостоянным может быть обычный человек. Меримоз изменил своей верности за то время, которое требуется, чтобы наложить тетиву на стрелу и выпустить ее.
- Нет, Меримоз! Я даю вам фараона Рамсеса и его принцессу Серрену Лакедемонскую, чей долг и честь сейчас важнее, чем мой.’
Ропот благоговения пробежал по их рядам, когда они узнали имена. Сначала один, потом другой, и наконец все они бросили оружие и упали на колени, прижавшись лбами к земле.
Я подозвал к себе Рамсеса и Серрену и повел их через затихшее поле битвы вниз по капитулировавшим рядам наших бывших врагов. Когда мы подошли к каждому из них, я заставил их назвать свое имя и звание и принести клятву верности королевской чете. Из них только тридцать два остались в живых. Однако каждый из них объявил себя ревностным приверженцем царствования нового фараона.
Наконец мы подошли к генералу Панмаси, который все еще лежал там, где его сразила стрела Серрены. Никто не позаботился о его ранах. Его бывшие верные воины почти не обращали внимания на его стоны, бред и безумные мольбы о воде. Все они держались от него подальше. Но они зачарованно смотрели на нас троих, когда мы подошли и встали над ним.
Я уже говорил вам, как сильно я его ненавидел. Однако даже моей ненависти есть предел. Я задавался вопросом, не низведу ли я себя до того же самого низменного уровня, позволив ему вытерпеть внешние пределы агонии, когда в моей власти было средство покончить с ней чисто и быстро. Я почувствовал, что колеблюсь. Почти сама по себе моя правая рука потянулась к рукояти кинжала, висевшего у меня на поясе. Я заточил лезвие в то самое утро, когда мы ждали в засаде. Как опытный хирург, я точно знал, где расположены главные артерии шеи. Кроме того, я знал, как быстро и почти совершенно безболезненно это произойдет для человека в состоянии Панмаси. Но это было не ради Панмаси, который был нераскаявшимся злодеем. Это было ради меня и моей собственной самооценки.
Прежде чем мои пальцы коснулись рукояти кинжала, я почувствовал, как еще одна пара пальцев сомкнулась вокруг моего запястья. Они были теплыми и гладкими, но твердыми, как полированный мрамор или лезвие синего меча, которым они так искусно владели.
Я медленно повернул голову и посмотрел на женщину, которая держала меня. Она не ответила на мой взгляд, но говорила так тихо, что никто не мог ее услышать, кроме мужа, который стоял по другую руку от нее.
- Нет! - сказала она.
- Но почему?- Спросил я.
‘Я хочу, чтобы он страдал, - ответила она.
‘У меня нет выбора, - ответил я.
- Но почему?- спросила она.
‘Чтобы я не опустился до его уровня, - просто ответил я.
Она молчала двадцать ударов моего сердца. А потом ее пальцы разжались, и моя рука освободилась. Даже сейчас она по-прежнему не смотрела на меня, но закрыла глаза и кивнула головой в знак согласия.
Я вытащил кинжал из ножен и наклонился, чтобы взять в другую руку пригоршню бороды Панмаси. Я оттянул его подбородок назад, чтобы обнажить всю длину его горла. Я засунул острие лезвия ему за ухо и нанес такой глубокий удар, что металл заскрежетал по позвоночнику, а кровь угрюмыми струями хлынула из сонной артерии. Его последний вздох с шипением вырвался из разорванной гортани. Его тело содрогнулось в последний раз, и он умер.
- Спасибо, - тихо сказала она. ‘Ты, как всегда, поступил правильно, Тата. Ты стал моим советчиком и моей совестью.’
Мы оставили Панмаси там,
