Девичьи сны - Евгений Войскунский

Он был не то чтобы спокоен (какое там спокойствие при облаве!), но уверен в себе. Он подобрался. Руки на баранке и ноги на педалях как бы налились силой и хитростью, да, хитростью, готовой обмануть, объехать любую преграду. Город, в котором он родился и жил, грозил ему опасностью, тем большей, что ехал он через самый опасный теперь район — Арменикенд. Он видел: группки взбудораженных людей врывались в дома, во дворы. Слышал крики. Приближаясь к очередному перекрестку, чутьем преследуемого зверя учуял, что тут не проехать. Впереди был пикет, и рядом с ним остановился автобус, из которого выпрыгивали люди, вооруженные чем попало. Володя свернул направо в боковую улочку, потом опять повернул и выехал на Ереванский проспект. Слишком лихо выскочил, чуть не врезался в маршрутный автобус, подъезжавший к остановке.

Погнал по проспекту. Ха, Ереванский! Уж наверно его переименовали. Все армянское в городе переименовывают. Улица Шаумяна — теперь проспект Азербайджан… Улицы Амиряна, Осипяна, Авакяна — тоже как-то иначе… Безумие обуяло Баку… И Ереван обуяло безумие… Кто-то предсказал… Нострадамус, что ли… конец двадцатого века будет страшным…

Ни черта, выберемся! Только бы доехать до дома, забрать вещички и деньги — и к родителям… к нэнэ… А завтра — прощай, Баку! В Москве Лалка ждет не дождется инжирового варенья…

Теперь справа, за детской железной дорогой, за голыми деревьями парка виднелись башни и белые стены стадиона. Уже рукой подать до дома.

Возле метро «Гянджлик» шел митинг не митинг, кто-то кричал в мегафон, бегали какие-то люди в кепках, останавливались прохожие, во всем этом было нечто от игры, от массовки — если бы не веяло от такой игры смертельным холодом.

Ну вот и улица Инглаб. Поворот налево. Еще с полкилометра — и Володя въехал во двор гигантского, растянувшегося на целый квартал дома. Возле второго подъезда, как обычно, тусовалась группка парней. Галдели, жестикулировали, но, когда Володя медленно проезжал мимо, приумолкли. Один нагнулся и с улыбочкой посмотрел на Володю. Это был юнец с красивыми, но диковатыми чертами лица, с презрительно прищуренными глазами, с огромной черной шапкой волос над сросшимися бровями. На нем была желтая нейлоновая куртка поверх выцветшего бордового тренировочного костюма. Володя знал, что этот парень, которому не было еще и двадцати, уже отсидел в тюрьме за ограбление магазина, с полгода как вышел — почему-то досрочно — на свободу и жил тут у родственников, тоже темных людей. В доме немало было жильцов, неприязненно косившихся на Володю — удачливого, богатого, да еще армянина. А этот, в желтой куртке, всегда ему улыбался. Но именно его Володя подозревал в прокалывании покрышек, в ночных звонках, когда в глазок никого за дверью не видно. Вот и теперь этот красавчик наклонился и заглянул в автомобиль со своей ласковой улыбочкой.

Поставил Володя машину на обычное место, за котельной. Тут еще с десяток машин стояли, их владельцы платили истопнику, работавшему в ночную смену, чтобы он за машинами присматривал. Платил и Володя десятку, но тем не менее уже дважды на его «Жигулях» прокалывали покрышки. Истопник, всегда нетрезвый, клялся, что часто выходит и смотрит, но разве углядишь за всем, что делается по ночам? Может, он и не врал. Действительно, за всем не углядишь — даже и за тем, что днем делается.

Он осмотрел вмятину слева на крышке багажника. Да, скверно. Краска содрана, под дождями тут ржавчина пойдет. Ну, что поделаешь… Времени нет…

В пятом подъезде, как всегда, пахло кошками. Было тихо. Только на втором этаже из-за одной из дверей слышался детский плач, и сердитый женский голос по-азербайджански выговаривал ребенку.

На третьем этаже Володя отпер свою дверь. Вот оно, его убежище, однокомнатная квартира, обставленная югославской мебелью цвета слоновой кости. Гарнитур — будь здоров, приобретен, само собой, по блату, за две цены. Но зато и красиво!

Володя позвонил родителям — занято. Ладно, надо побыстрее собраться и ехать к ним. Протянул руку к магнитофону — музыку какую-нибудь включить, — но передумал. Насвистывая «Танец с саблями», вытащил с антресолей большую синюю сумку, привезенную пять лет назад из ГДР, и принялся набивать ее.

Теплый свитер, водолазки шерстяные. В Москве морозно, на улицах снег. Как там Лалка живет в снегах?.. Перезимую, устроюсь где-нибудь в Подмосковье — прилечу весной в Баку, заберу Наташу… Натайка Мустафайка, наконец-то я тебя нашел. Милая ты моя! С мамой, разумеется, заберу. Тяжелый, конечно, случай, но что поделаешь, безоблачно на небе в нашей жизни не бывает… Куда ботинки задевались — те, что на теплой подкладке?..

Телефонный звонок прервал спешные сборы.

— Ой, Вовонька! — услышал плачущий голос матери. — Ты дома? Слава богу! Я все телефоны оборвала! Вовонька, почему не еде-ешь? Мы с папой безумно…

— Скоро приеду! — закричал он в трубку. — Мама, слышишь? Не волнуйся! Невозможно было проехать, поэтому я… Скоро приеду! На метро! Сейчас кончу укладываться и выйду! Мама, не волнуйся!

Ага, вот они, ботинки — в стенном шкафу, внизу. Черт, огромные какие, не лезут в сумку. Ладно, мы их наденем, а туфли — в сумку. Так. Ноги будто в теплой упаковке. Тапки домашние не забыть. Коробку с иглами, конечно. Деньги, сберкнижки, паспорт, билет. Так. Теперь — позвонить Мише Степанову из шестого подъезда, его машина стоит там же, у котельной, — попросить присмотреть за его, Володиными, «Жигулями», к сигнализации прислушиваться. Набрал Мишин номер — не отвечает.

Только положил трубку — звонок у двери.

Прошел в переднюю, посмотрел в глазок — никого.

— Кто там?

Молчание. Нет, не просто молчание — глубокая, как бывает во сне, тишина.

Стало страшно. От этой мертвой тишины. От того, что за дверью кто-то затаился, — Володя знал, что интуиция его не обманывает. Неприятной расслабляющей волной страх словно прокатился через мозг. В следующую секунду, однако, Володя взял себя в руки, он умел это делать. Снова набрал номер Степанова — единственного из соседей, с кем он поддерживал приятельские отношения. Миша — инженер-геолог и альпинист — был приличный парень, он иногда заходил к Володе поговорить, очень его интересовали тайны Востока, буддизма, Шамбалы. Если б Миша был дома, он бы тут же примчался по Володиному звонку, и уж вдвоем они бы прошли. Но телефон молчал. Черт, где его носит?

Володя затянул «молнию» на туго набитой сумке. Посмотрел на часы. Снова в глазок заглянул. Никого. Плотная, необратимая какая-то стояла тишина. А может, за дверью никого нет? Может, позвонил и тут же убежал какой-нибудь малолетний озорник, так тоже не раз бывало…