Утешительная партия игры в петанк - Анна Гавальда

Когда он приезжал летом, я поручала ему варить варенье… Работа вполне по нему… Он брал книгу, садился возле Аги, одной рукой переворачивал страницы, другой мешал варенье деревянной ложкой… В один из таких долгих вечеров абрикосового варенья он прочитал мне свою последнюю лекцию по древней цивилизации.

Оказывается, он долго колебался, дарить ли мне это кольцо, — признался он мне, — потому что, по мнению его друга, Джона Бордмана, изображенная на нем сценка связана с распространенным в античных геммах сюжетом «полевых жертвоприношений»…

Последовало длинное разъяснение, что такое жертвоприношение, с цитатами из элегий Тибулла и прочей братии в качестве иллюстративного материала, но я его уже не слушала. Я смотрела на его отражение в медном тазу и думала, как мне повезло, что моим отцом был такой деликатный человек…

Потому что, видишь ли, понятие жертвоприношения весьма относительно…

Take it easy, Dad, — успокоила я его, ты же знаешь, there is no sacrifice at all[243]… Ну давай… не отвлекайся, а то у тебя подгорит…

Встала, вздыхая:

— Вот. Теперь все. И делайте что хотите, но я пошла спать…

Взяла у него из рук поднос и пошла в кухню.

— Невероятно, — сказал он, — как у вас из всего получаются истории, причем, такие красивые…

— Да ведь все вокруг это сплошные истории, Шарль… Всегда и для всех… Только вот слушателей не найти…

***

Она сказала ему: последняя комната, в конце коридора. В этой маленькой мансарде, как недавно у Матильды, Шарль долго рассматривал стены. Его внимание привлекла одна фотография. Она была приколота кнопкой над кроватью, там, где обычно вешают распятие, и улыбающиеся на ней мужчина и женщина окончательно добили его.

Эллен выглядела именно такой, какой описывала Кейт: лучистой… Пьер целовал ее в щеку, держа на руке маленького спящего мальчика.

Он сел на край кровати, опустил голову и скрестил руки.

Ну и поездка…

Никогда в жизни он не чувствовал такой разницы во времени… На сей раз это его не тяготило, просто… он совсем потерялся.

Анук…

Ну что же это за чертовщина, Анук?

И почему ты ушла, ты, тогда как все эти люди, которых бы ты наверняка полюбила, выбивались из сил, чтобы выжить?

Почему ты не приходила к ней чаще? А ведь нам ты сто раз повторяла, что надо просто жить и ты обязательно встретишь свою настоящую семью…

И что же? Этот дом — он для тебя… И эта красивая девушка тоже… Она бы утешила тебя за того, другого…

И почему я тебе так и не позвонил? Столько работал все эти годы, но после меня ничего не останется… То единственно важное, что было во мне заложено, что привело меня в эту комнатушку, именно это заслуживало всего моего внимания, а я растоптал все это своим эгоизмом, да всякими тендерами… К тому же в большинстве проигранными… Нет, я не занимаюсь самобичеванием, ты это ненавидела,

просто я…

Вздрогнул. Его руки коснулась кошка.

На стене туалета обнаружил текст, написанный Кейт, цитата из Э. М. Форстера на языке оригинала:

«I believe in aristocracy, though… Однако я верю в аристократию. Если, конечно, это слово соответствует своему содержанию и если демократ может им пользоваться. Я говорю не об аристократии власти, основанной на положении и влиянии в обществе, но о людях отзывчивых, скромных и отважных. В каждой нации есть такие люди, во всех классах и во всех возрастах, и когда они встречаются, чувствуется, что они заодно. В них — истинная преемственность человечества, единственная вечная победа нашей чудной расы над жестокостью и хаосом.

Тысячи из них погибают в неизвестности; лишь немногие достигают славы. Они прислушиваются к ближним, как к самим себе, они отзывчивы, но не делают из этого подвига, не щеголяют своей смелостью, а просто готовы перенести любые лишения. И кроме того… they can take a joke… Они не лишены чувства юмора»[244]

Мда, вздохнул Шарль, он и так-то стремительно падал в своих глазах по мере того, как она рассказывала ему о своей жизни, а тут еще: на тебе, получай! Несколько часов назад он просто прочитал бы этот текст, задумываясь лишь о трудностях перевода: queer race, swankiness… Но теперь он понимал эти слова по—другому. Он ел их торты, пил их виски, весь день гулял с ними и все это отражалось в ее улыбке на грани слез.

Замок разрушен, но аристократия жива.

Сгорбленный, со спущенными штанами, почувствовал себя омерзительно.

Пока искал глазами туалетную бумагу, наткнулся на томик хокку.

Открыл наугад и прочел:

Тихо—тихо ползи,

Улитка, по склону Фудзи

Вверх, до самых высот!

[245]

Улыбнулся, мысленно поблагодарил Кобаяси Исса за моральную поддержку и заснул в кровати подростка.

***

Встал на рассвете, выпустил собак на улицу, по дороге к машине, завернул к конюшне, чтобы застать первые лучи солнца на охристых стенах. Заглянул в окно, увидел спящих подростков, поехал в булочную и скупил там все свежие круассаны. Ну, то есть… то, что заспанная продавщица называла круассанами…

То, о чем любой парижанин сказал бы: «этих ваших изогнутых булочек».

Когда он вернулся, на кухне вкусно пахло кофе, а Кейт была в саду.

Шарль приготовил поднос и вышел к ней.

Она отложила секатор и подошла к нему босиком по росе, выглядела еще более помятой, чем булочница, призналась, что всю ночь не сомкнула глаз.

Слишком много воспоминаний…

Обхватила пальцами кружку, чтобы согреться.

Солнце встало в тишине. Ей больше нечего было сказать, а Шарлю слишком во многом надо было разобраться…

Дети, как кошки, пришли приласкаться к ней.

— Чем вы сегодня займетесь? — спросил он.

— Не знаю… — голос у нее был невеселый.

— А вы?

— У меня много работы…

— Могу себе представить… Мы совратили вас с пути истинного…

— Я бы так не сказал…

И поскольку в беседе их стали сквозить унылые нотки, добавил бодрым тоном:

— Я должен завтра лететь в Нью-Йорк, и в кои-то веке просто туристом… На вечер в честь одного старого архитектора, которого я очень люблю…

— Правда, вы летите в Нью-Йорк? — развеселилась она. — Какая удача! Если бы я могла вас попросить, но не знаю…

— Просите, Кейт, просите. Не стесняйтесь!

Она послала Недру принести что-то с ее ночного столика и, когда та вернулась, протянула Шарлю маленькую железную баночку с барсуком, нарисованным на крышке.

Badger.

Healing balm.

Relief for hardworking hands[246]

Лечит руки тех, кто занимается тяжелой работой.

— Барсучий жир? — спросил он, смеясь.

— Или бобровый, на знаю… Во всяком случае действует волшебно… Раньше мне его подруга присылала, но она переехала…

Шарль перевернул баночку и вслух перевел надпись:

— «Однажды Пол Банион сказал: дайте мне достаточное количество «Барсука», и я заделаю все щели Большого каньона». Да уж, достойная задача… А где я его найду? В аптеке?

— Вы где остановитесь, случайно не в районе Юнион Сквер?

— Именно там, — соврал он.

— Брехня…

— Вовсе нет.

— Лгунишка…

— Кейт, у меня будет несколько часов свободного времени и я буду счастлив… посвятить их вам. Это прямо на Юнион Сквер?

— Да, небольшой магазинчик, Vitamin Shoppe, если не ошибаюсь… Или в Whole Foods, тоже есть…

— Отлично. Я разберусь.

— Да?

— Чуть дальше по Бродвею есть книжный магазин «Strand». Если у вас найдется еще пара минут, не могли бы вы пробежаться по книжным полкам, ради меня? Я так давно об этом мечтаю…

— Вы хотите, чтобы я привез вам какую-нибудь книгу?

— Нет. Просто, чтобы вы там побывали… От входа идите до конца, налево, там биографии, просмотрите все хорошенько и подышите, думая обо мне…

Подышать, думая о вас? Ммм… Разве мне надо так далеко для этого ехать?

В поисках ванной наткнулся на Ясина, погруженного в какой-то словарь:

— Слушай, а какова высота горы Фудзи? — спросил Шарль.

— Эээ… погоди… «Высшая точка Японии — потухший вулкан, высота 3776 метров».

Потухший? Боже мой.

Принял душ, размышляя, как это такая большая семья живет в таких спартанских условиях. Никаких следов хоть какого-нибудь крема… Обошел комнаты, расцеловал детей и попросил передать от него привет старшим, когда те проснутся.

Повсюду искал Кейт.

— Она пошла отнести цветы Тотетт, — сообщила ему Алис. — Она просила, чтобы я попрощалась с тобой за нее.

— Да но… А когда она вернется?

— Не знаю.

— Не знаешь?

— Нуда, поэтому она и попросила попрощаться с тобой за нее…

Значит, и она предпочла избежать ненужной сцены…

Ему показалось, что так вот уйти это было жестоко.