Тамбур - Анна Малышева

Мне вдруг захотелось жить. Инстинкт, наверное. Нелепость.

Дверь у нее была незаперта. В комнате я слышал тихие рыдания и понял, что она дома. Потащил труп на кухню. Снял полотенце, вышел на площадку, выбросил в мусоропровод. Все было кончено.

Нам в почтовые ящики подкидывают листовки с разными рекламками. Среди них был и телефон доверия. Я позвонил было, но услышав голос, бросил трубку. Что я мог сказать? Снова пил коньяк, ходил в ванную комнату, смотрел на кровь. Это наводило меня на какие-то мысли.

Потом я все-таки позвонил и решился заговорить. На телефоне доверия дежурила женщина, и кажется, я ее напугал. В это время в тамбур вошла милиция — я слышал.

Наверное, Татьяна обнаружила труп на своей кухне. Тогда я перерезал себе вены. Я сидел в ванной комнате, на полу, смотрел в потолок и думал, думал. Время, от времени отпивал еще глоток из бутылки. Кто убил его?

Я. Я, и только я. А мать Светы ни при чем. Зачем она созналась? Это же не правда!

Я взял мобильный телефон и позвонил еще раз. Помню, что читал Данте, в переводе, конечно, и помню, что женщина-психолог была очень взволнована. Ну еще бы!

Время от времени у меня отключалось сознание, и я с трудом находил потерянную нить разговора. Кровь текла на пол, сливалась с его кровью… Наверное, я чудовище, но в этот миг я был счастлив. Вы говорите, что у нас с ним оказалась одна и та же группа крови? Я не знал этого, но чувствовал. Чувствовал его кровь, теряя свою. Это было что-то вроде клятвы. Вроде обручения.

Вроде «Божественной комедии». Вроде тамбура, где никто не запирает дверей, или кругов Ада, где все живут по соседству., Остальное вызнаете.

Пятнадцатого декабря, в четверг вечером, мы с дочерью поехали на дачу к знакомым. Могу дать их адрес, телефон, проверьте — там они были или нет. Мы, во всяком случае, их не застали. Пришлось вернуться.

Моя дочь может говорить что угодно, также, как этот сумасшедший. Что вы суете мне под нос его показания?

Они недействительны, он же не в себе! Он все это выдумал!

Камень в раковине? Кровь на нем? Не смешите меня!

В такую ночь девочке могло померещиться все что угодно. Она обожает смотреть фильмы ужасов и фантастику. «Чужих», например.

Киоскерша? Очки? Послушайте, я вообще очками не пользуюсь. У меня стопроцентное зрение!

И вообще, не понимаю, зачем вы ко мне обращаетесь? Неужели показания… То есть бред больного ребенка, который перенес подобный шок да еще поссорился с матерью из-за пустяков, из-за того, где встречать Новый год… И бредовые выдумки сумасшедшего соседа… По-вашему, этого достаточно, чтобы обвинить меня в убийстве?!

Да зачем мне было его убивать?!

Где подписать? Хорошо. То, что я призналась в убийстве… В тот день я была вне себя и могла сказать что угодно. От меня дочь ушла, я осталась совсем одна, понимаете? Она твердит, что я убила Алексея Михайловича, а ее заставила лгать. Я воспитывала ее твердо, и ложь — это был самый худший грех. Света сказала, что вернется ко" мне только в том случае, если я все признаю. Я хотела, чтобы она вернулась. Я — мать. Я призналась бы в чем угодно. Мне нужно было, чтобы мы вместе встретили Новый год. Уже и елка куплена…

Она — все, что у меня есть! Ради нее я готова…

Боровина я не убивала. Да, теперь я это отрицаю, так и запишите! Вообще не понимаю, как у меня это вырвалось. Я полагаю, что мы с вами люди разумные, и воспринимаю этот разговор, как простую формальность.

Знаете, я даже ценю то, что вы так тщательно ведете дело. Раньше мне казалось, что нашей милиции только и нужно повесить на кого-то вину, а виноват человек или нет — не важно. Ведь Даня признался?

Ну ясно, что он был не в себе. После такого можно сойти с ума. Взять и ни с того ни с сего убить своего учителя. Тут нужен какой-то толчок, конечно. Но я понятия не имею, что там случилось. И это вранье, будто он мне что-то наговорил в тамбуре, пятнадцатого декабря, когда я выносила мусор. Ничего не было. Мы с ним не общались. Жалко парня, но я же не могу за него садиться в тюрьму. У меня ребенок.

Я могу идти?

— Коньяки шампанское, — сказал мужчина, прижимавший к груди букет багровых роз, похожих на запекшиеся сгустки крови. — И вот эту коробку конфет.

— Слушаюсь и повинуюсь, — шутливо ответила ему полная продавщица, которую, по всей видимости, уже кто-то поздравил. Во всяком случае, на ногах она стояла нетвердо. — Есть же счастливые люди!

— Счастливые? — Покупатель поднял глаза с таким трудом, будто веки были сделаны из чугуна. — Это вы о чем?

— Ну, коньяк, шампанское, — та выбивала чек и продолжала дружелюбно усмехаться:

— Да еще цветы!

Вы вот будете праздновать, а я всю ночь за кассой прыгать.

Она поставила на прилавок пакет с покупками и вдруг прищурилась:

— Мы с вами уже виделись? Нет?

— Наверное, — безразлично сказал мужчина, отсчитывая деньги. — Мало ли с кем я виделся.

«Грубиян какой, — подумала продавщица, провожая его неприязненным взглядом. — Хоть бы поздравил! А ведь я точно его видела. Ой! Он сдачи не взял!» Она с недоуменным видом пересчитала деньги, оставшиеся на прилавке. «Это что — мне на чай? Жалко, что ушел, я бы ему кое-что разъяснила! Бросил десять рублей и держит себя, как король!»

Она аккуратно сложила купюру и сунула ее в карман передника, твердо решив вернуть деньги этому типу, похожему на тощую крысу. Обслужила шумную компанию, потом женщину с ребенком, потом саму себя — откупорила еще бутылку пива и сделала большой глоток. Чокнуться пришлось с кассовым аппаратом — другого собутыльника не было, а дело шло к полуночи.

"А я точно его видела. Только тогда он был в пальто, а сейчас — в одном костюме. Конечно, видела! Мы даже разговаривали с ним о том парне, которого упекли в психушку за убийство. Ну, парень-то был посимпатичней — куда там! И никогда мне не грубил. Даже не верится…

Не хочется верить, что он такое сделал!"

Она обслужила очередного клиента и взглянула на часы.

"До Нового-года сорок пять минут. Грубиян какой!

Бросил десять рублей, как подачку! Нужны они мне!

Пусть попробует еще зайти, я ему…"

Явился новый покупатель, затем еще и еще… Она сбивалась с ног — за несколько минут до боя кремлевских курантов многие обнаружили, что забыли купить что-то необходимое. Начиная с конфет, заканчивая водкой. Женщина разрывалась на части, отлично понимая, что в первом часу опять начнется этот людской прибой — кому-то чего-то не хватит. Ну что ж, кто-то ветре чает Новый год, а кто-то обслуживает тех, кто встречает. К ней в такой вечер иногда вкатывались "Деды Морозы со Снегурочками — в дым пьяные.

«Но десять рублей на чай! Как официантке! Да и то не каждая бы взяла! Жался, как крыса, вот именно, крыса, тянул свою костлявую лапку и не…»

Она застыла, в очередной раз наклонившись за откупоренной бутылкой. Медленно выпрямилась, растирая затекшую поясницу.

У него правая рука была в… Он прятал ее, вот кие смог взять сдачу, потому что рука была в… Женщина тряхнула головой и растерла занывший висок.

«Нет, это мне показалось, потому что он тоже был в костюме, как тот! После того парня мне все время чудится что-то нехорошее. У него в руках были розы, только и всего. Розы — пурпурные розы, вот и все! Не было там никакой крови!»

— Алло?

— Я слушаю, — Галина придвинула стакан, где медленно оседала пена от шампанского. — С наступающим вас!

— С чем? — удивленно переспросил тихий голос и вдруг рассмеялся. — В самом деле, ведь Новый год…

Конечно! Я вас тоже поздравляю!

Галина улыбнулась и сделала маленький глоток Шампанское было теплым, и нужно признаться — невкусным. Бутылку ей подарил Жаба — как и всем другим сотрудникам телефона доверия, а уж чего можно было от него ожидать? Только не «Асти» и не «Дом Периньон». Обычное дешевое шампанское — с Новым годом!

— Я хорошо себя веду, и поэтому мне разрешили позвонить родственникам. Один звонок, не больше. А я решил позвонить вам.

— Как? — Галина взяла пульт и выключила телевизор, где шло тошнотворно-слащавое предновогоднее шоу. Оно сильно напоминало по вкусу дешевое шампанское, презентованное начальством. Вроде бы — знак внимания, а порадоваться нечему.

— Тот страждет высшей мукой, кто сладостные помнит времена в несчастии… — В голосе слышалась улыбка — Вы не узнали меня? Любовь, любить велящая любимым…

— Даня! — Она вскочила, едва не выронив трубку. — Вы?! Как вы?! Где?

— Узнали, значит, — удовлетворенно произнес голос. — Я там, где мне и полагается быть. А вы как себя чувствуете?

— Хорошо, спасибо, я…

Галина лгала. Все было вовсе не хорошо, мягко выражаясь. Дочь ушла отмечать Новый год к друзьям, и уж Галина была последней, кто ее остановил бы. Незачем портить девчонке праздник, а уж дома… Мать добровольно взяла «горячую» смену, отец как-то не очень решительно настаивал на том, чтобы провести эту ночь в кругу семьи… Никто его не удерживал. Самым противным было то, что от развода он отказывался наотрез.