Методика обольщения - Холли Габбер

— А почему ты такой немногословный? Керри рядом? Эрик, неужели из этого совместного отдыха что-то вышло?! Скажи только «да» или «нет».

— Я бы с удовольствием с тобой поговорил, но мне хочется посмотреть детектив. Если я пропущу начало, то потом ничего не пойму. Давай в другой раз?

— Какой нейтральный тон! Положишь трубку и начнешь врать, что звонил твой постоянный партнер по покеру? Ну-ну. Не ожидала от тебя такой прыти. Сколько времени мы были знакомы, прежде чем ты позвал меня на тот дурацкий джазовый концерт? Год? Полтора? Хорошо еще, после концерта я сразу затащила тебя к себе домой — а то бы ты еще год не раскачался… Ладно, Эрик. Не буду мешать. Вдруг это судьба? Есть только одно но: носить туфли на высоком каблуке бедной Керри не придется. Когда она босая, вы примерно одного роста, но если ее немного приподнять… А впрочем, это мелочи, верно? Зато у нее роскошная задница, особенно в обтягивающих джинсах. Может, эта королевская задница и заставила тебя действовать невиданными доселе темпами?

— Ты, кажется, сказала, что не будешь мне мешать.

— Да, да, извини. Продолжай заниматься тем, чем занимался до моего звонка. Желаю всяческих успехов. Кстати, ты знаешь, что у нее увечное колено? Поэтому некоторые варианты любовных утех исключаются.

— Фильм уже начался.

— Хорошо… Передавай Керри привет. Пока, мой мальчик.

На экране инспектор Белл уже приступал к очередному расследованию: засев у себя в кабинете, он внимательно и доброжелательно выслушивал отчеты коллег. Эрик отпихнул телефон и покосился на Керри.

— Мама снова терроризировала меня цветочными луковицами.

— Это была не твоя мама. Я не идиотка. Звонила Лана. Ее имя отпечаталось крупными буквами в твоих бегающих глазках.

— Нет…

— Да. Не надо врать. Я даже не исключаю, что среду ты провел у нее.

— Откуда такое бредовое предположение?!

— Сказала же: я не идиотка. Я купила сегодня в магазине свежую «Торонто стар». Там нет твоей колонки — на этой неделе ее писал Эндрю. Спрашивается: почему ты уехал на день раньше и как ты его провел? Наверное, неплохо. Я никогда не забуду, как Лана набросилась на тебя с поцелуями на том злополучном дне рождения. Тошнотворная была картина…

— Керри! Какого черта она мне сдалась? Послушай, я действительно соврал про колонку. Я уехал, потому что был зол на тебя. Но всю среду я общался с издателями: вел переговоры, связанные с моими переводами. Могу еще добавить, что ночевал я у себя дома.

Эрик обнял Керри за плечи и потянулся к ней. Она сидела недвижно, как каменная статуя. Эрик начал беситься.

— Ну почему я постоянно должен оправдываться?! Почему я должен уподобиться твоему кролику? Поманишь — прибегаю и жду, когда погладишь по ушкам. Прогонишь — тихо сижу в уголке и жую морковку. Осталось только бантик повязать…

— Нет, Эрик, это недоразумение. Кроликом, если не ошибаюсь, тебя называет все та же Лана. Гладит ли она твои ушки своими тощими когтистыми пальцами, я не знаю. На мой взгляд, в тебе нет ничего общего с моим мягким пушистиком. И бантики кроликам не завязывают — это не кошки.

— Керри, напомнить тебе одну дивную испанскую пьесу? Она называется «Собака на сене». Ты не видишь никакого сходства между Дианой и собой, а? Диана тоже занималась исключительно тем, что ревновала и артачилась, артачилась и ревновала.

— Я не ревную. Вот еще! В конце концов, у меня просто нет такого права — я всего лишь твоя квартирантка. А вот ты ревновал, когда я сообщила, что поеду в Кингстон с другим человеком. У тебя даже лицо перекосилось и почернело от злости — видел бы себя со стороны. Хотя, между прочим, у тебя тоже нет на это никакого права.

— А я и не спорю — я ревновал. Как будто для переживаний нужны какие-то права! Почернело лицо? Верно. Да я все четыре дня горел в адском пламени.

— Эрик, слово «горел» тебе не подходит. Знаешь, бешеные всполохи огня — не твоя стихия. Тебя скорее можно представить медленно поджаривающимся на гриле.

— Давай не будем снова обсуждать национальные темпераменты! Эти бесконечные дрязги — сомнительное развлечение. Неужели ты не понимаешь? Я только о тебе и думаю последнее время — и днем и ночью. А тебе, по-моему, нравится надо мной измываться. Проверяешь, насколько меня хватит?

Я не измываюсь! Я сужу здраво. Мы замкнуты друг на друга уже полтора месяца. Естественно, со временем во мне обнаруживается все больше и больше достоинств — поначалу ты смотрел на меня довольно кисло. А живи мы на необитаемом острове, я бы вообще показалась тебе королевой красоты. Но разве ты испытываешь ко мне хоть какие-то чувства? Ты ведь ни разу не сказал мне ни одного нежного слова! И… что потом? Я уеду в Бентли, а ты выкинешь меня из головы, как свои прочитанные книжки, — обзор готов, больше они не понадобятся. Скажешь, я не права?

Эрик вздохнул, обнял Керри, преодолев ее безвольно-слабое сопротивление, и слегка прикоснулся губами к традиционно вспыхнувшей скуле.

— Скажу. Просто я так и не научился произносить любовные слова: сам себе не верю. Будь моя воля, я бы растянул этот август лет на пять — пересчитывал твои веснушки, а в свободное время читал вслух сонеты Гарсиа Лорки по-испански… Но только если я тебе не очень противен.

— Не противен. Совсем. С первого дня. Ах, ты не понимаешь! — Керри крепко сжала кулачки и несколько раз ударила себя по ноге. — Я сама себя боюсь…

— Почему?.. — Эрик продолжал водить пересохшими губами по ее лицу, не очень уразумевая, к чему она клонит. — Ты так хороша… Так обольстительна… Кельтская воительница в тапочках… Ты всех мужчин так мучаешь или у меня особые привилегии?

Закрыв глаза, Керри резким движением запрокинула голову на спинку дивана, на ощупь отыскала руку Эрика и стиснула ее в ладонях.

— Да он и был у меня всего один… И я с ним никогда ничего не чувствовала… Я, наверное, какая-то ущербная… Господи, мой родной брат — такой жизнелюб, такой бабник, а я… Я делала вид, притворялась… Но это не самое страшное. У него не всегда получалось. То есть сначала вроде бы худо-бедно получалось, а потом вообще никак. И он обвинял меня. Это было ужасно… Мы пытались — раз за разом. И с каждым разом мне становилось все жутче, все тоскливее… Я сидела на кровати и рыдала, а он кричал, что не может довести дело до конца из-за меня. Что с другими у него все нормально. А я не так себя веду, не так смотрю, не пытаюсь его каждый раз заново соблазнить или что-нибудь эдакое придумать…

— Как же после этого ты могла что-то почувствовать? Да он просто подонок. Больной подонок. Обвинять женщину подло. И про других он врал — даю стопроцентную гарантию. Ты не ущербная, ты дивная, сексуальная, волнующая… Все еще будет иначе, поверь, — и эта мерзость сотрется из памяти. А ему надо было лечиться. У моей мамы есть один приятель — он очень удачно лечит импотентов, — так, по его словам, они все или по-звериному озлоблены, или сдвинуты по фазе. А иногда и то и другое сразу. Пастушка моя… Сколько же ты с ним мучилась?