Повседневная жизнь Арзамаса-16 - Матюшкин Федорович

Путь к атомному проекту у Дмитриева был осознанный. Как он сам рассказывает: «В конце 1945-го и начале 1946 года стали развертываться события холодной войны: Греция, Иран, Корея, да и в Германии возникла напряженность. Я всегда интересовался политикой несколько больше, чем следует, и всегда был склонен к либерализму. Я ожидал, что после войны будет широкая эволюция к социализму во всем мире, и переход Запада к атомному шантажу нанес болезненный удар моим иллюзиям. Я помню мысль, которую я сформулировал для себя: „Вот дело, которому стоило бы отдать десять лет жизни, или даже всю жизнь: создание советской атомной бомбы“»[87].

Показателен эпизод, рассказанный им в автобиографических воспоминаниях. «Уходя с работы вместе с Зельдовичем, мы обсуждали моральную сторону работы над атомным оружием. Хотя дело было задолго до XX съезда, мы, конечно, относились весьма сдержанно к Сталину, нашему правительству и особенно к его политике. Я. Б. высказался как-то осторожно, что, несмотря ни на что, он все-таки считает правильным делать атомную бомбу. Я, со своей стороны… заявил, что для меня в этом нет никакого сомнения»[88].

Как бы подводя итог своей деятельности, на вопрос корреспондента газеты «Красная звезда»: «Что Вам наиболее дорого?» — Николай Александрович ответил: «Бомба! Более полезного, чем бомба, не было. Она сдерживала угрозу. Это самое важное для тех времен. И не только для тех…»[89]

Тема нравственной ответственности науки вероятно никогда не будет снята с обсуждения. Е. Велихов, рассуждая о Чернобыле, говорил о джинне, выпущенном наукой из бутылки. Слуги дьявола на чертовой мельнице — такую ассоциацию вызвала у академика Чернобыльская трагедия. Не могу сказать, причисляет ли академик себя к ним. Не думаю, что многие ученые Арзамаса-16 согласились бы с таким итогом. Однако еще раз повторю, что проблема нравственного долга была достаточно острой для ученых города. Е. В. Малиновская рассказывала, как в марте 1973 года в Голубом зале Кремлевского дворца состоялось вручение Государственной премии СССР в области прикладной математики группе сотрудников института. «Мы вышли из Кремля на Красную площадь и дружным коллективом направились отмечать событие в ресторан гостиницы „Россия“. На одном из верхних этажей нам предложили небольшое помещение, где было уютно и комфортно. Первая часть банкета, когда произносились тосты и поднимались бокалы, прошла спокойно и быстро. После этого столы были решительно отодвинуты в сторону. Обсуждался актуальный для того времени вопрос, разумно ли мы поступили, занимаясь оборонной тематикой, и право ли правительство, так высоко оценивая нашу работу. В этих вопросах слышалось сакраментальное: „Ты меня уважаешь?“ Решающие аргументы оказались у Николая Александровича. Он отвечал утвердительно, спокойно и с глубоким пониманием объяснял свою позицию, приводил много примеров из истории. Сказал, что сам он приехал на объект добровольно, сознательно и до сих пор считает свою работу необходимой. Накал жарких споров постепенно уменьшался. Общее настроение поднималось»[90].

Ю. Б. Харитон включил Н. А. Дмитриева в число суперзвезд арзамасской школы теоретической физики наравне с такими светилами, как Н. Н. Боголюбов, Д. А. Франк-Каменецкий, М. А Лаврентьев, И. Е. Тамм, В. С. Владимиров, Я. Б. Зельдович.

Специфика любого ядерного изделия заключается в том, что, будучи переведено в сверхкритическое состояние, оно не может в таком состоянии находиться длительное время. Обязательно произойдет нейтронное инициирование даже от собственного нейтронного фона активного делящегося вещества. В реальной конструкции атомного заряда подобное явление связано с проблемой так называемого неполного взрыва (НВ). Оценка вероятности НВ составляла важнейшую проблему уже при изготовлении первой атомной бомбы. И Дмитриев разработал и заложил фундамент математической теории «неполного взрыва». И хотя позднее было использовано более десятка новых способов нейтронного инициирования взрыва, в основе их лежали разработки Николая Александровича. Аналогичными вопросами в Манхэттенском проекте занимался Р. Пайерлс, ставший впоследствии Нобелевским лауреатом[91].

А. Д. Сахаров в своих «Воспоминаниях» писал: «Самым молодым был Коля Дмитриев, необычайно талантливый, в то время он „с ходу“ делал одну за другой блестящие работы, в которых проявлялся его математический талант. Зельдович говорил, что у Коли, может, единственного среди нас, искра Божия. Можно подумать, что Коля такой тихий, скромный мальчик Но на самом деле мы все трепещем перед ним, как перед высшим судией»[92].

Суть в том, что в любом природном, общественном, историческом явлении Николай Александрович умел обнаружить внутреннее противоречие, всегда имеющееся, но редко замечаемое. Качество настоящего ученого. Невозможность разрешить до конца это противоречие вызывало у него чувство неудовлетворенности там, где другие радовались блестящему успеху. В 1949 году по инициативе Н. А. Дмитриева были выполнены расчеты стереометрических интегралов, описывающих геометрические поправки на гамма- или бета-излучение, поскольку частицы не укладывались в счетчик. Окончание длительного расчета вдохновило одного из участников на четверостишие:

Счет окончен. Дамы блещут.Краевой эффект получен.Коля мрачен. Озадачен.До конца он не изучен.

Когда появились численные методы, использующие электронно-вычислительную технику, и закладывался фундамент этого направления, Николай Александрович и здесь был одним из основоположников. Об одном курьезном эпизоде рассказывал Юлий Борисович Харитон. Он решил посоветоваться с академиком А. Н. Колмогоровым о том, какие ЭВМ стоит приобретать и как организовать их использование. A. Н. Колмогоров ответил: «Зачем Вам электронно-вычислительные машины? У Вас же есть Коля Дмитриев!»[93] Дмитриев первый в СССР разработал двухмерные программы для маломощных машин, которые имелись в стране, но в институте-то самой машины еще не было.

Деятельность теоретиков Арзамаса-16 порой оказывала решающее влияние на самые неожиданные направления оборонной политики Советского Союза. Так, вопрос защиты от атомного нападения рассматривался на самом верху. В тот период для обороны Москвы Институтом химической физики был предложен зенитный ускоритель протонов «ЗУ». По этому замыслу, атомный заряд, транспортируемый самолетом, мог быть нейтрализован мощным потоком протонов с энергией примерно 200 мегаэлектронвольт, который генерировал в атмосфере необходимый для нейтрализации атомного заряда противника фон нейтронов.