Улица милосердия - Дженнифер Хей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Да вырви ты его уже.
Он произнес эти слова вслух; он узнал голос. Это не был голос бога, или Дага Стрейта, или Тима Маквея, раз уж на то пошло. Он говорил голосом своего отца.
Все разваливалось.
ОН ДО СИХ ПОР НЕ ЗНАЛ ТОЧНО, ЧТО ДОЛЖНО СЛУЧИТЬСЯ НА МЕРСИ-СТРИТ.
При первом и самом удачном сценарии он попадет в клинику без сопротивления. Но надеяться на это не стоило. Виктор не мог сказать, насколько вероятен был такой исход.
При втором, теоретически самом неудачном, сценарии, он столкнется с вооруженным сопротивлением. Но Виктор Прайн никогда не бежал от опасности. В душе он все еще был солдатом, морально и физически готовым сделать то, что нужно сделать.
Челюсть ритмично пульсировала.
Третий сценарий был самым сложным. В третьем сценарии он будет вынужден перестроиться. Если он не сможет найти Коламбию, в клинике было еще много ценных мишеней – включая, но не ограничиваясь, самих аборционистов.
Третий сценарий, надо сказать, оставался для него туманным. Непонятно было, как он станет искать аборциониста и как его узнает. Здесь помогли бы разведданные, верный сержант, который собрал бы для него информацию. Что ему было нужно сильнее всего, так это наземные войска.
Разумеется, с наземными войсками отпала бы вся надобность этой миссии. Эта мысль была ему не в помощь.
В четвертом сценарии, самом лучшем, он обнаружит Коламбию и загонит ее в замкнутое пространство.
Он подумал о лани, которую упустил в лесу у озера Грэнтем, и о дочери Ларри Свита. Больше он такой ошибки не допустит.
Вырви ты его уже.
В туалете заправки на севере Нью-Йорка он сунул в рот пальцы и вырвал зуб.
ВИКТОР ВЕРНУЛСЯ НА ДОРОГУ.
Рот горел огнем. Удаление зуба не решило проблему. Удаление зуба ввергло его в новую пучину боли.
Вырви ты его уже. Голос отца сбил его с пути. Он проходил этот урок много раз и уже должен был бы запомнить: только дурак следует советам Лоуэлла Прайна.
Он беспомощно вспомнил о геле для младенцев. В его уязвимом состоянии от одной этой мысли на глаза навернулись слезы. Он представил, что он плачущий от боли младенец, а красивая молодая мать успокаивает его. Представил нежные пальцы у себя во рту, втирающие гель ему в десны.
Он свернул в ближайший съезд и увидел неподалеку аптеку. Припарковавшись, он зашел внутрь. В зале почти никого не было. Он походил по рядам, пока не заметил то, что искал. «Ора-гель Экстра», для облегчения боли при прорезывании зубов. На упаковке была фотография круглолицего младенца с широкой улыбкой, демонстрирующей единственный зуб.
Сотрудница за кассой листала журнал. Дородная, круглолицая девица, уже не в расцвете, с мясистыми плечами и упругой полкой грудей, выдающихся, как фигура на носу корабля. Обычная женская особь, ничего особенного. Такой никогда не светило оказаться в «Зале позора».
– Вы нашли, что искали? – спросила она, практически не отрывая глаз от журнала. Рука, переворачивающая страницы, казалась пухлой и мягкой, ногти выкрашены в жемчужно-розовый цвет.
– Да, мэм.
«Посмотри на меня, – подумал он. – Пожалуйста, посмотри на меня».
Он не смог бы объяснить, почему это вдруг оказалось так важно.
– Хорошего дня, – сказала кассирша, протягивая ему сдачу.
Вернувшись в пикап, он осмотрел десны в зеркало заднего вида; на месте зуба зиял чудовищный кратер. На него даже смотреть было больно, не говоря о том, чтобы коснуться.
Он подумал о пухлых, белых руках кассирши. Он мог бы вернуться и попросить ее намазать ему десны. Его остановил здравый смысл. Он пока еще был достаточно вменяем, чтобы понимать, что это плохо кончится; что она, скорее всего, вызовет полицию.
ДОРОГА ЕГО УСПОКАИВАЛА. Когда он въехал в Массачусетс, дорога начала взбираться все выше и выше, чему он удивился. Северо-восточный сектор страны был для него неизведанной территорией. Он тридцать лет руководствовался своим водительским предубеждением и избегал восточных маршрутов, нескончаемых потоков машин по ту сторону Миссисипи. Он представлял совершенно другой пейзаж: плоский и перегруженный, необъятные просторы, застроенные торговыми центрами и гипермаркетами, – гнетущую, разросшуюся типичную американскую застройку.
Но ничего подобного в западном Массачусетсе не было. Западный Массачусетс, к его величайшему удивлению, оказался красивым местом. В будний день после обеда на дорогах не было никакого внушительного движения. Он обогнал плетущийся в правой полосе снегоуборщик с мигающими желтыми лампочками.
«Господи Иисусе, апрель же», – подумал Виктор.
Как раз в этот момент пошел снег. На лобовое стекло посыпалась крупа, мелкая, как сахар. Небо и линия горизонта слились в одном цвете, сажевые, зернистые. Дорога казалась выбеленной, покрытой соляной марлей.
Дорога все взбиралась и взбиралась вверх. ГОРА ГРЕЙЛОК, НАИВЫСШАЯ ТОЧКА В МАСС. Жесткий порыв ветра хлестанул по пикапу.
Он проехал указатели на горнолыжные спуски и смотровые площадки. Снег вихрился по тротуарам, зависнув над землей, как загадочный пар или призрак. Он с тоской вспомнил о цепях для шин, которые не додумался взять и которые так остались висеть на крепких крючках в амбаре Рэнди.
От боли он начал потеть. По спине потекла струйка. Ему бы стоило раздобыть пакет со льдом или что угодно, чтобы можно было бы приложить к челюсти.
Поперек шоссе пронесся тощий олень. Виктор ударил по тормозам и тут же пожалел об этом. Колеса заскользили как безумные.
Дорога была затянута невидимым слоем льда.
Пикап скользил и катился, не мог сцепиться с дорогой. Первого апреля он сменил резину на летнюю, как делают все адекватные люди.
Давя на тормоза, он оправдывался. Боль распространилась до левого уха, сомкнув свои пальцы у него на горле. «Мерси», – думал он. Когда он доберется до места назначения, Коламбия ему поможет. Мысль была почти невыносима: ее руки у него на лице, ее пальцы у него во рту.
Челюсть пульсировала, как второе сердце.
Он вспомнил упаковку «Ора-геля». У малыша была такая прелестная и доверительная улыбка, словно вся его боль ушла.
Он мечтал наконец потерять сознание. Он устал от ожидания. Если говно все-таки собиралось накрыть вентилятор, он хотел бы, чтобы это случилось побыстрее. Пятнадцать лет он готовился и планировал. Он не рассчитывал, что будет старым, когда все случится. Старый мужчина, один в этом мире – бессупружный, бездетный, беззубый и, возможно, слепой.
