Николай II - Сергей Фирсов

Ожидание глобальных государственных изменений — уже сам по себе тревожный симптом, показатель социально-психологического кризиса в обществе. При господстве таких настроений рассчитывать на возможность проведения «сверху» каких-либо значимых реформ бессмысленно. Страна постепенно превращалась в «кипящий котел». Достаточно сказать, что весной 1903 года беспорядки охватили Уфимскую губернию (где при усмирении рабочих златоустовских заводов были убиты 45 человек), Баку, Батум, Саратов, Вильно. Летом беспорядки произошли в Одессе, а осенью — на Кавказе (в Шуше, Нухе, Елизаветполе). В апреле того же года в Кишиневе случился еврейский погром, русской общественной мыслью и западноевропейской прессой приписанный инициативе Плеве. Репутация министра внутренних дел оказалась окончательно испорченной.

Революционные экстремисты стремились уничтожить ответственных за репрессии. Так, 6 мая 1903 года, по приговору партии эсеров — в отместку за расстрел рабочих в Златоусте, — был убит уфимский губернатор Богданович. Стрелявшим удалось скрыться. Попытки запугать власти оставались бесплодными, «но в интеллигенции сложилось представление о „революционном правосудии“; и с „готтентотской моралью“, столь характерной для острой политической борьбы, общество оправдывало, а то и одобряло эти самочинные „казни“ за неугодное направление и возмущалось, когда правительство в некоторых случаях отвечало на убийства смертными казнями», — писал историк С. С. Ольденбург. Но, к сожалению, каждое время имеет свою шкалу морали — XX век доказал это со всей ужасающей очевидностью; понимание «готтентотской морали» официальными властями и оппозиционной им общественностью было диаметрально противоположным. Здесь, видимо, и надо искать психологическую причину революционного террора, борьба с которым для В. К. Плеве закончилась трагически: он был убит эсерами утром 15 июля 1904 года.

«Террористический акт 15 июля 1904 года лишил империю крупного вождя, человека слишком самонадеянного, но сильного, властного, державшего в своих руках все нити внутренней политики. С ужасным концом Плеве начался процесс быстрого распада центральной власти в империи, который чем дальше, тем больше усиливался. Все свидетельствовало об охватившей центральную власть растерянности», — вспоминал это событие генерал А. В. Герасимов, возглавлявший в годы Первой российской революции политическую полицию страны. Смерть Плеве, таким образом, воспринималась как рубеж, отделявший одну эпоху политической жизни империи от другой.

Русские писатели пытались художественно осмыслить происходившие в России события. Среди тех, кто откликнулся на известия о террористических актах, направленных против царских сановников, был и Леонид Андреев, в августе 1905 года написавший рассказ «Губернатор», в котором попытался выявить сущность политических убийств, апофеозом которых можно считать смерть от руки эсера И. П. Каляева великого князя Сергея Александровича. Но в «Губернаторе» речь шла не столько об убийствах, сколько о психологии обреченного сановника, «осознававшего», что его должны убить. Очевидно, что писатель использовал историю, случившуюся на златоустовских заводах весной 1903 года, когда при усмирении беспорядков погибло 45 человек (в рассказе идет речь о 47 убитых, среди которых были женщины и дети). Как уже говорилось, эсеры в отместку убили уфимского губернатора Богдановича.

«Уже на следующее утро после убийства рабочих весь город, проснувшись, знал, что губернатор будет убит. Никто еще не говорил, а все уже знали: как будто в эту ночь, когда живые тревожно спали, а убитые все в том же удивительном порядке, ногою к ноге, спокойно лежали в пожарном сарае, над городом пронесся кто-то темный и весь его осенил своими черными крыльями». В рассказе губернатор понимает, что за пролитую по его приказу кровь рабочих придется заплатить собственной. И действительно, все завершается смертью сановника: убийц не поймали (как и в случае с Богдановичем). Кто-то порицал, кто-то одобрял случившееся, но за всеми речами «чувствовался легкий трепет большого страха: что-то огромное и всесокрушающее, подобно циклону, пронеслось над жизнью, и за нудными мелочами ее, за самоварами, постелями и калачами, выступил в тумане грозный образ Закона Мстителя».

Так оценивались бессудные расправы над «слугами самодержавия», так формировалось общественное мнение, легко мирившееся с буквальным исполнением ветхозаветного принципа «око за око». Закон Мститель, правда, воспринимался не в религиозных категориях, а в категориях «религии человекобожия», но на эту «мелочь» тогда не слишком обращали внимание. Прозрению поможет катастрофа 1917 года, но в начале XX века вера в гуманизм трудно поддавалась эрозии. Впрочем, об этом у нас еще будет возможность поговорить, когда речь зайдет о революционных потрясениях 1905 года. Сейчас же хочется отметить, что русская литература (в лице многих своих представителей) в то время была оппозиционно настроена по отношению к власти, считая ее объективным виновником существовавших в России «нестроений». Репрессивная политика Министерства внутренних дел вызывала резкое неприятие и критику каждого, кто считал себя «честным человеком».

Политические убийства на таком фоне не шокировали русскую интеллигенцию, в годы революции 1905 года получившую возможность острить по поводу действий полиции и ее начальников. К примеру, именно тогда фельетонист В. М. Дорошевич написал этюд, посвященный И. Н. Дурново, занимавшему в правительстве С. Ю. Витте пост министра внутренних дел. Писатель сравнивал Дурново с Плеве, и того и другого рассматривая через призму их службы в Департаменте полиции.

«Это два рубля, вычеканенные на одном и том же монетном дворе, — острил Дорошевич. — Едва севши на обрызганное кровью кресло министра внутренних дел, Плеве пригласил к себе корреспондента парижской газеты „Матен“ и через него объявил всей Европе:

— Эпидемия убийств высших сановников зависела у нас от недостатка полиции. Теперь состав полиции будет увеличен. Покойный Сипягин был последним. Больше в России не случится ни одного политического убийства».

Дорошевич откровенно насмехался над заявлением Плеве, посрамленным временем. «Я знаю день, — якобы меланхолически говорил Плеве, — в который меня убьют. Это будет в один из четвергов. В четверг я выезжаю для доклада». Таким образом, убийца ошибиться не мог.

В роковой день 15 июля 1904 года В. К. Плеве ехал на доклад к императору (в Петергоф). Когда его экипаж приблизился к углу Измайловского проспекта и Обводного канала, с тротуара к карете подбежал молодой человек и бросил под карету бомбу. В. К. Плеве умер мгновенно. Убийцей оказался бывший студент Московского университета, родившийся в семье купца-старовера 25-летний Егор Сергеевич Сазонов. Смерть министра внутренних дел произвела сильное впечатление на Николая II.