Операция «Гадюка» - Кир Булычев

Доктор сидел в оцепенении, а рикша продолжал сам с собой:

– Человек один ничего не может, недаром об этом мудрые люди писали. Вы как относитесь к членству в организации? Правильно, я тоже воздерживаюсь, потому что непосредственное членство – это удел слабых, но, с другой стороны, быть одиноким волком я вам не советую... Да вы и без меня это знаете, едете сейчас к своему шефу, я правильно угадал?

Теперь надо было убежать от рикши.

Как это сделать?

И еще над ухом непрерывный словесный поток...

Выехали на набережную. Коляска задергалась – мостовая оставляла желать лучшего.

Где-то здесь рикша оставлял коляску в прошлый раз. Вернее всего, он вот-вот остановится.

Доктор улучил этот момент.

– Так свой экипаж поломаю, – сказал рикша.

Коляска стала останавливаться.

Доктор посмотрел по сторонам. Справа – парапет, за ним – серая вода канала. Слева – старые двухэтажные здания, в одном был когда-то магазин. Этот двор может быть проходным. Впрочем, размышлять не приходится. В его распоряжении минута и эффект внезапности.

Наверное, Леонид Моисеевич с детства так не бегал – как хорек, как солдат под бомбежкой.

Когда он бежал по длинной сводчатой подворотне, сзади донесся громкий и растерянный голос рикши. Значит, он еще только соображает, что делать.

Доктор оказался в узком длинном дворе – в том конце еще одни ворота – в следующий двор.

Теперь рикша уже бежит за ним. Это доктор чуял спиной.

Двор завершался тупиком – выхода на Сенную не было.

Справа была видна распахнутая, на одной петле, дверь, возле нее ржавая вывеска «Ремонт часов».

Доктор вбежал в полутемное помещение и увидел, что за высоким покрытым столом сидит человек в белом халате и рассматривает часы.

– Простите, – сказал доктор, – здесь есть выход?

Он неловко толкнул угол стола, стол пошатнулся, человек упал головой на стол и уронил пинцет.

Часы покатились яичком со стола и звонко ударились о каменный пол.

Часовщик был давно мертв.

За его спиной виднелась дверь.

Доктор кинулся туда. Упал стул.

Он пробежал темным коридором, оказался в небольшой комнате с окном.

На подоконнике стояли в горшках бумажные цветы.

На диване, прикрыв ноги скатертью с изображением плюшевого тигра, полулежала рыжая женщина с белым в веснушках лицом.

– Здравствуйте, – сказала она доктору.

Он намеревался спрятаться здесь, но женщина могла его выдать.

Доктор услышал, как в часовую мастерскую вбегает рикша.

Окно было без стекла.

Доктор перевалился через подоконник. За ним на улицу выпали бумажные цветы.

Он был на Сенной.

Логично было бы перебежать улицу и искать спасения в зовущей, открытой двери магазина «Судостроение».

Доктор заставил себя не поддаться очевидному, пробежал по улице – первое окно, второе, третье... дверь.

Вот он в подъезде.

Тут темно, но стекла с переплетами во входной двери сохранились.

Доктор встал у стенки так, чтобы видеть улицу. Он надеялся, что снаружи его не разглядят.

Он увидел, как рикша выбежал на улицу и, почти не задерживаясь, поспешил к книжному магазину.

Теперь он будет носиться по помещениям магазина, разыскивая доктора под полками или на складе.

Доктор перебежал обратно к окну, возле которого приглашающим ярким пятном валялись бумажные цветы, и влез в комнату.

– Ах, это опять вы? – удивилась женщина на диване. – Вы не видели Аркадия?

– Он там, – сказал доктор.

– Скажите ему, что сломался телевизор, – сказала женщина.

Проходя мимо мертвого часовщика, доктор сказал, что сломался телевизор, но часовщик, конечно же, не ответил.

На набережной стояла коляска.

Доктор думал было воспользоваться ею, но решил, что это слишком тяжело, да и он сам будет очень заметен.

Может, выкинуть коляску в воду?

Нет, он этого не сделает. Каким бы человеком ни был рикша, коляска – его жена, любовница, смысл бессмысленной жизни.

Доктор быстро пошел по набережной.

И когда до Большой Подьяческой оставалось всего ничего, он вдруг остановился.

Впереди, у моста через канал, стояли велосипедисты. Может, поджидали его, может, потеряли, но знали, где устроить засаду.

Доктор ринулся к стене дома, прижался спиной.

Он теперь не видел велосипедистов, а они не видели его. Но вот-вот сзади должен был появиться рикша.

Если жертва видит охотника, она получает преимущество. Она может напасть первой, а может кинуться в заросли.

Доктор избрал второй путь.

Побежал к Подьяческой кружным путем по Римского-Корсакова. Потом ему пришлось некоторое время искать проходные дворы. Ведь прямая Большая Подьяческая просматривалась из конца в конец, и если они оставили у начала канала велосипедиста, тот наверняка увидит Леонида Моисеевича.

Доктору опять повезло. Длинные проходные дворы, которые соединяли уходящие в глубь квартала корпуса, помогли добраться до нужного дома. Он поднялся по черной лестнице.

Вот и нужная квартира.

Черная дверь, к счастью, была открыта, стучать не надо.

Впрочем, что в этом хорошего? Ведь предупреждали же ее – двери запирать!

Доктор тяжело дышал.

Ноги дрожали. Это была реакция на нервную гонку.

Он осторожно открыл дверь и оказался на коммунальной кухне, просторной, с четырьмя плитами и четырьмя хозяйственными столами.

Доктор сразу догадался, что Люся выбрала себе один из столов и поставила там вымытую посуду. Он подумал, что Люся, вернее всего, успела спуститься к каналу и набрать воды. Молодец, умная девочка, чистюля.

Доктор прошел по коридору.

– Люся! – позвал он громко.

Никто не откликнулся.

Доктор почувствовал, что в квартире никого нет.

Как будто исчезновение небольшого человеческого тела из всех комнат настолько нарушило состояние воздуха, что ты уверен в том, что квартира пуста.

Доктор заглянул в каждую из комнат, а их в квартире было шесть.

В третьей было жилище Люси с Егором.

На столе лежали бумаги, журналы, даже старые газеты, на тахте валялась толстая открытая книга.

Доктор пошел к двери.

Наружная дверь приоткрыта.

Вернее всего, Люся сама пошла куда-то. Может, за водой? Или к генералу?

Стало ей тоскливо сидеть одной, вот она и пошла к Чумазилле.

Доктор понял, что надо оставить записку.

Он сел за стол, взял чистый лист бумаги, заточенный карандаш.

Как написать, чтобы она поняла, а чужому взгляду записка ничего не скажет?

Доктор успел написать только «Дорогая Люся!», как услышал снизу голоса.

Он кинулся к окну.

С третьего этажа было видно, как в нескольких десятках метров от подъезда посреди мостовой остановилась растерянная Люся.