Ребус. Расшифровка - Андрей Константинов

Ростик и его спутники вошли в подъезд. Нестеров взял Полину под руку и тоже потянул ее внутрь. Они вошли в пахнущий сыростью полумрак и остановились на первом лестничном пролете перед металлическими почтовыми ящиками. Услышав их шаги, трое наверху, похоже, так же притормозили. «Газету достань», – громко и довольно грубо приказал Нестеров. Полина посмотрела на него непонимающими глазами, и бригадир кивком указал ей на сумочку. Ольховская недоуменно открыла ее, и тогда Александр Сергеевич, рывком выхватил сумочку из рук, вытряхнул ее содержимое на грязный бетонный пол. Раздались характерные грохот и звон, издаваемые энтропией предметов, традиционно хранящихся в дамских сумочках. «Вот нерпа глупая! – снова очень громко ругнулся Нестеров, – Вечно у тебя все из рук валится! Ну, что пялишься? Я не собираюсь поднимать твое барахло!» В эту секунду Александр Сергеевич был настолько убедителен в образе супруга-хама, что от мгновенно вспыхнувшей обиды в глазах у Полины блеснули слезы. Но зато нестеровский рык окончательно успокоил и Ростика – на втором этаже наконец позвонились в дверь и через пару секунд гостей пустили внутрь. «Квартира пятьдесят шестая, в адресе как минимум четыре человека», – прикинул Нестеров и махнул рукой Полине, мол, собирайся, уходим. Они медленно вышли из подъезда, свернули за угол дома и… облегченно выдохнули. Бригадир достал мобильник и принялся набирать номер Кудрявцева. Полина теребила в руках сумочку и молчала, боясь нервной дрожью выдать себя – ей не хотелось, чтобы Нестеров догадался, как ей было страшно.

По лестнице поднимались в следующем порядке: впереди, с подобранным во дворе ящиком из-под пива в качестве ударно-дробящего орудия, Дима Кудрявцев. У него не было пистолета, но он являлся инициатором и наиболее закаленным в боях, а следовательно, должен был идти первым. Далее – Малиян с наручниками, в которые он вцепился, как в кистень, просунув пальмы в сомкнутые кольца. Затем Паша и Миша с одним «ПМ» на двоих (правда, патронами у них были набиты даже карманы пиджаков). В середке запыхавшийся Анатолий Евсеевич, которого персонально страховал Валя Карасев с загнанным в ствол первым патроном. И, наконец, Жора Мяукин, наматывающий ремень на кулак.

Лилеина оставили бдить на той стороне дома, под окнами. Любопытствующий Александр Сергеевич в нарушение всех приказов напросился к нему в напарники – бригадиру очень хотелось своими глазами увидеть результаты нелегкого «грузчицкого» труда. Здесь Лилеин вооружился найденной пустой бутылкой из-под шампанского («Любимое! – сладкое», – прочитал на этикетке сыщик), а Нестеров раскопал для себя тяжеленную мокрую доску.

У дверей отдышались. Кудрявцев обвел взглядом свою «повстанческую армию» и шепотом приказал:

– Ша, народ! Думать некогда! Товарищ полковник, вы, извините, но на мента вы не тянете. Так что звонить вам, а мы – за «шторы». Если откроют, то скорее всего через цепочку. Тогда с вас – экспромт. Не подведите, теперь не до шуток. Если переговоры начнутся за закрытой дверью, то в полемику вступает Шварценеггер. Слышь, Валя, эта песня посвящается тебе. А далее уж мы: кто багром, кто батогом – словом, по обстановке!

Кудрявцев закончил речь и, не дав выйти на волю звуку из открывшегося рта Стародубова, нажал на кнопку звонка. Раздалась мерзкая мелодия, а табунок сыщиков тем временем исчез за пролетом лестницы. Дверь приоткрылась на цепочку, и в проеме донеслось: «Горыныч, тут по телику передают – в Мурманске восемь баллов штормовое предупреждение! А у нас – тоска!» Через цепочку глянула наглая харя и спросила:

– И что теперь?

– Извините, а вы случайно не подскажете… – Анатолий Евсеевич на ходу и мучительно придумывал легенду. Она никак не желала придумываться, между тем пауза затягивалась, и полковник понял, что срочно пора говорить хоть что-то. – Вы не подскажете: это какой этаж?

На последнем слове Стародубов в ужасе закрыл глаза, явственно ощутив дебилизм своего вопроса. Малиян от бессилия разжал пальцы и выронил браслеты – наручники скользнули за батарею и остались там навсегда. Карасев схватился за виски и тихо осел на ступеньки. Паша и Миша в голос захохотали. Кудрявцев и тот не удержался: «Ни хера, залегендировался! Внешняя разведка – не ниже!»

Шизофренический бред Стародубова и лошадиное ржание Ивановых спасли. Цепочка со звоном слетела, и приблатненный паренек – он же давешний водитель «Ауди» по кличке Гусь, – произнес:

– Тебе, дэбил чумазый, видно неймется? Айн момэнт!

После этого Гусь неожиданно ударил лбом в переносицу Анатолия Евсеевича, сделав шаг на лестничную площадку. Один-единственный шаг, но и этого было достаточно, чтобы «группа захвата» без особого труда смяла Гуся и ворвалась в хату. В коридоре Паша Иванов всадил четыре пули в потолок, а его родственник заорал: «По шконкам, суки, законный вор в бараке!!!»

И понеслось!

Во время выстрелов Паши Лилеин метнул с улицы пустой бутылкой аккурат в окно кухни. Это «озорство» спасло жизнь Мяукину, так как в момент ответной стрельбы по оперу Россомаха невольно обернулся на звон разбитого стекла и… промахнулся. В свою очередь Паша из-за Мяукина набил Валере ноги свинцом оставшихся патронов. Правая россомахинская отяжелела на 32 грамма – четыре пули легли одна к одной. Разумеется, так вышло случайно и второй раз не получится никогда. Впрочем, Паша сие не анализировал.

– Иш, характерный! – вбивая новую обойму, вслух возмутился он и сплюнул.

Разобиженный Мяукин тут же добавил Россомахе по голове скороваркой с грибным супом – хорошо еще, что хозяйка притона Томка только-только поставила суп на плиту. В противном случае могли быть ожоги. А в соседней комнате в этот момент старинным трюмо накрыло Малияна. Лежа, он нащупал флакон духов и, метнув его из неудобного положения, попал в «десятку» – сломал нос визжащей Томе, которая, спасаясь от шухера, забилась под рваное ватное одеяло.

– А-а-а, с-у-уки, на свастику порву!!! – отреагировала на покушение Тома и ловко вцепилась когтями в лицо майора. Немилосердно отбиваясь от хозяйки притона, Малиян успел несколько раз ткнуть гантелей Ростика, которому за минуту до этого досталось от Кудрявцева пластмассовым ящиком в голову. Ростик ойкнул, и тогда подскочивший к нему Валя Карасев принялся озверело забивать его ногами в угол коридора.

Тем временем малость оклемавшийся Анатолий Евсеевич не по возрасту юрко вскочил с коленей и нарвался на удар в пах – бил временный сожитель Томки по кличке Кроха. Бил профессионально, по-спортивному, перебрасывая тяжесть тела вперед. Кроха пытался прорвать окружение любой ценой, потому как девять месяцев назад без разрешения покинул периметр колонии строгого режима в Архангельске. Почему-то ничего не почувствовав, Анатолий Евсеевич вошел ему в ноги, приподнял и занес в прихожую. Здесь Кроха внезапно потерял сознание, звезданувшись головой о стальной турник, висящий ниже антресолей. Ощутив в руках свинцовую тяжесть бессознательного тела, Стародубов сделал еще пару шагов по коридору и швырнул Кроху в дальний угол. Бросок производился с размаха, Кроха весил 109 кг и поэтому практически раздавил бодавшихся в том самом углу Валю Карасева и Ростика.

Обиженный Гусь, по телу которого протопала сапогами вся «группа захвата», кинулся на полковника Стародубова с финкой и разрезал ему бедро. Анатолий Евсеевич автоматически обхватил обидчика, продолжая наступательное движение, но только вперед. Скорость он при этом набрал адскую и вылетел в обнимку с Гусем в открытое окно со второго этажа, прихватив с собой трехлитровую банку компота и спортивную сумку, набитую оружием. Разящая боль немедленно добралась и скрутила, и Стародубов успел подумать, что умирает. Находившийся в непосредственной близости Нестеров, как опытный бейсболист, с оттяжкой шарахнул доской по Гусю, пытавшемуся вырваться из объятий москвича. При этом он ощутимо задел висок и ухо Стародубова. От этого удара у полковника наступила полная атрофия чувств, и под протяжные вопли сирены спешащего на подмогу наряда Кировского РУВД Анатолий Евсеевич, наконец, потерял сознание…

Когда Нестеров вернулся к машине, то застал в ней одного только Лямку, развлекающего себя игрой в змейку на мобильном телефоне.

– Ну, конечно! Бригадир участвует в штурме блат-хаты, в которой засели готовые открыть огонь киллеры, а его подчиненные нисколько по этому поводу не переживают и не тревожатся.

– Почему же? Переживаем. Очень. И тревожимся.

– А где же тревожные запросы по станции? А где пристальное всматривание вдаль? Где боевая готовность «номер один», дабы в любой момент подорваться и отомстить за своего раненого командира?… Да и, кстати, где, вообще весь народ?

– Юрка минут пять назад к своим ушел. А Паша с Полиной туда пошли, – Лямка махнул рукой, очертив довольно неопределенное направление.