Берег тысячи зеркал (СИ) - Ли Кристина

Опускаю взгляд, а он сам цепляется за все, что видит на снимках. Поднявшись и сев, я листаю фото ниже, пытаясь сдерживать растущую тоску.

Два года.

Два слишком долгих года, я ждал. Не знаю, почему решил бездействовать. Наверное, виной то, как Вера стремительно стала менять собственную жизнь.

Да, я следил за ней. Все это время издалека наблюдал за тем, как она, шаг за шагом, добивалась успеха. Доказывала, что-то кому-то. Но зачем? Видя ее новые достижения, каждый раз задавался вопросом: почему она выбрала такой путь? Почему вместо того, чтобы выяснить все и поговорить с отцом, не позвонила и не вернулась?

Ведь в бумагах… В тех проклятых бумагах, я оставил свой номер намеренно.

Но она так и не вернулась сама. Не пожелала увидеть за два года ни разу, и скорее всего, это только я веду себя, как дурак. Продолжаю ждать, наблюдать, и терпеть тоску, которая обратилась привычной горечью.

И все бы хорошо. Горечь могла бы помочь забыть Веру. Однако же все тщетно, как только взгляд падает на ее фото. На нем молодая женщина идет по коридору знакомого корпуса университета. Она в строгом красном брючном костюме, и куда-то спешит. Элегантная, уверенная в себе и в том, что делает. Сногсшибательно сексуальная даже на обычном снимке.

Как и всегда, чужая, но моя.

На нежном лице заострились черты, сделав светлые глаза еще выразительнее. Волосы стали намного длиннее, и уложены аккуратными густыми волнами. Губы все такие же пухлые, полные и манящие.

Я бы душу продал, чтобы снова их поцеловать. Хотя бы раз.

— А тут все без изменений, — звучит издевательски, но Джеха прав.

— Ты зачем молодняк заставил воду таскать в сорок, кумихо беспощадный? Это не поможет твоему сыну быстрее увидеть отца деспота.

Сворачиваю вкладки, и возвращаю сотовый в нагрудный карман. За спиной слышится злобное пыхтение, и такое же ворчание. Не успев повернуться, ко всему прочему, передо мной встает голый зад Джеха. Покачав головой, я поднимаюсь, а схватив полотенце со своей кровати, бросаю в Джеха. Он отмахивается, продолжая удивлять молчанием, и переодеваться так быстро, будто его подорвали по тревоге.

— Что сказали в клинике? — сложив руки на груди, осматриваю спину друга.

— Ничего адекватного. Она десять часов терпит такую боль, и наотрез отказалась от Кесаревого. Говорит, все должно пройти естественно. Проклятье. Она даже не понимает, как я злюсь. От обезболивающего отказалась. Думает, это малышу навредит. Женщины. Как вразумить ее? Я ведь волнуюсь, а она ведет себя и сама, как ребенок.

— Это не повод психовать, Джеха, — я пытаюсь помочь ему успокоиться, но лучше бы не начинал.

— А ты не психовал? — вырывается у друга на эмоциях. Джеха замирает, а выругавшись, поворачивается. — Прости.

Я спокойно киваю, принимая его извинения. С ним все ясно. Он хорошо знает историю появления на свет Ханны. Видимо, именно она настолько впечатлила его когда-то, что теперь Джеха решил, будто такое может повториться с Кан Мари.

— Джеха, я знал, что она умрет почти сразу после пологов, — говорю, а сам вспоминаю тот день с холодным ознобом по всему телу. — Нам сказали об этом заранее, еще на пятом месяце. Она была больна, а Кан Мари здоровая женщина, которая пытается заботиться о здоровье вашего сына. Возьми себя в руки, и прими ее решение, вместо того, чтобы разносить плац и мучить парней.

— Это дико сложно, — нервно поправляя манжеты формы, он тихо и сухо отвечает. — Она там одна, а я здесь. За хренову тучу миль. Не знаю, что с ней. Не могу это все контролировать. А ты сам знаешь, что это худшее для меня. Я как крот в кромешной темноте. Бесит.

Похлопав его по плечу, я заглядываю другу в глаза и пытаюсь снова успокоить.

— С ними все будет в порядке. Я понимаю тебя, но ты сам знаешь, не хуже меня. Личный состав ограничили до двухсот бойцов, и оставили всего два десятка офицеров. Руководство не отпустило бы тебя до завершения строительства вышек. Мы обязаны охранять рабочих. Слишком опасно, Джеха.

— Ты уже знаешь про экспедицию? — он переводит тему разговора на то, что может его отвлечь.

В случае Джеха — это моя личная жизнь. Он ее непосредственный свидетель. Вернее, свидетель ее полного краха.

— Это ничего не значит, — бросаю, размышляя о том, что нужно поехать в деревню.

— И потому ты два года следишь за каждым ее шагом? Даже о муже справки наводил.

Я замираю у дверей, так и не подняв руку, чтобы открыть их. Видимо, Джеха все это время подозревал, куда я делал столько запросов в личных целях.

— Я читал рапорты от "Ока" из Франции, Сан. Ты следишь за ней, как сталкер два года, и хочешь сказать, что ее приезд на Коготь ничего не значит?

— Ничего, — глухо отвечаю. — Она сама отказалась от меня, после того, как я признался ей в чувствах, Джеха. Это точка, после которой наши пути разошлись навсегда.

— С женщинами дико сложно, — кисло бросает друг.

— Да, — киваю, и выхожу.

Особенно с замужними иностранками.

Разговор с Джеха не выходит из головы весь путь до деревни. Я веду хам по грунтовой дороге над склоном, пытаясь не думать о том, какие сомнения пробрались в голову в последние несколько дней. Когда узнал, что Вера возглавит экспедицию, решил, что это новая шутка судьбы. До этого, был уверен, что не полетит на Коготь, и не станет больше принимать участие в исследованиях Попова. Да, она вернулась в Сорбонну. Да, достигла огромных успехов. Но я не верил до последнего, что все это будет связано со стремлением попасть на Коготь.

Зачем? Что и кому она пытается доказать тем, что делает? Я полюбил ее и без этих достижений, и любил бы любой. Но она отказалась.

Когда посадили Платини, а ее отец едва избежал того же, все контракты с Сорбонной заморозили до окончания расследования. Но потом, я узнал, что она улетела в Италию. С мужем. Мир в тот момент показался самой паршивой ямой со змеями, а я ощутил себя ничтожеством.

Она вернулась к нему.

Так думал долгое время, смотря на фамилию Лазарева во всех донесениях "Ока". Знал, что не имею права злиться, что и сам поступил не лучшим образом. Она чужая. Но горел. Прямо изнутри горел ревностью так, что не мог найти себе места.

Имо и Ханна стали единственными, кто отвлекал. Примерно год, все, что делал, — пытался жить, как раньше. Даже парочку раз сходил на свидания вслепую. Не сказать, что девушки попались плохие. Очень даже приличные, из достаточно зажиточных семей, а главное — не замужние, и не побывавшие до этого в браке. Что для меня стало пунктом номер один, когда соглашался на уговоры Джеха. Но ничего не вышло.

Я злился, продолжал убеждать себя, что должен забыть, и… ждал. Я действительно два года ее ждал, и жду до сих пор. Не явно, не демонстративно, не на показ. В глубине души, я просто знаю — она могла быть моей. Потому сейчас боюсь ее приезда. Боюсь, как трус, ведь уверен — хватит одного взгляда. Его будет достаточно, чтобы потерять рассудок опять. Снова уверовать, как проклятый, что сделаю своей.

А она снова уйдет.

Я как чувствую, что Вера снова ускользнет, сбежит, а насильно мил не будешь.

"Да, это ничего не значит. Это просто секс." Так она говорила в последний раз, а я не верил ее словам даже тогда. Не верил, пока не сказал, что люблю, а она ответила: "Прости".

Отбрасывая любые предположения, не хотел и не хочу питать никаких надежд. Больше нет.

Все-таки два года, это не два месяца.

— Анъенэ-э-э.

Как только торможу у заезда в небольшую деревню, слышу громкие крики мальчишек. Они бегут к машине, пока я выхожу из салона, чтобы открыть кузов и достать гуманитарную помощь. Как только мы обосновались на острове, взяли под шефство всех его жителей. Когда летел сюда, думал, что встречу нечто похожее на племена отшельников во Вьетнаме. Но был приятно удивлен, узнав, что на острове есть муниципальный староста, открыта школа, детский сад для малышей, больница, и даже имеется некое подобие колледжа для мальчишек, которые хотят заниматься морским ремеслом. Радует и то, что большинство жителей говорят хоть и на очень ломанном, но английском. Это не удивительно, ведь совсем рядом находится архипелаг Кирибати, который сравнительно недавно получил независимость от Британии.