Черный Гетман - Александр Трубников

Судя по всему, находились они в каком-то очень большом каменном подземелье — снаружи не доносилось ни единого звука а шаги, что твердые Ольгерда что шаркающие сопровождающих, которых теперь было не меньше трех, гулко отдавались от стен.

Они несколько раз спускались и поднимались по крутым винтовым лестницам, заходили в низкие двери, поворачивали вправо и влево, а кроме того, провожатые время от времени останавливались и крутили Ольгерда то через правое, то через левое плечо. Когда он начал уже шататься, полностью потеряв ориентацию, его остановили, взяв за плечо.

— Осталось последнее, — прошептал над самым ухом новый, твердый и решительный голос. — Это и ритуал посвящения и последняя предосторожность. Снимай всю свою одежду и иди вперед.

Чувствуя себя щепкой, которую водный поток несет к неведомым берегам, Ольгерд стянул с глаз опостылевшую ткань и, желая вначале оглядеться, начал медленно расстегивать крючки на кунтуше. Уловка не сильно ему помогла — вокруг было темно, хоть глаз выколи. Плюнув на осторожность, — отдавши голову по волосам не плачут, — Ольгерд решительно стянул через голову рубаху, сбросил сапоги и, распустив завязку, стащил порты.

— Иди вперед! — приказал тот же голос.

Таким одиноким и беспомощным, как сейчас Ольгерд не чувствовал себя никогда. Привыкая помалу к темноте, он двинулся шаг за шагом по уходящему под откос и постепенно сужающемуся тоннелю. Вскоре под ногами у него захлюпала вода. Несмотря на зимнюю пору, она оказалась не ледяная, словно подземелье, в которое его привели, не имело никакой связи с внешним миром.

Вода была ему уже по грудь когда впереди забрезжил неясный свет. Помогая себе руками, Ольгерд рванулся вперед. Когда свет был уже совсем рядом, навстречу ему протянулась чья-то рука. Приняв нежданную поддержку, Ольгерд, дрожа от холода, но больше о перенесенного испытания, выбрался в полутемную комнату с высоким арочным сводом.

Перед ним на табурете лежала, сложенная стопкой, чистая сухая одежда. Тот, кто помог выбраться из воды, накинул ему на плечи большое банное полотенце. Ольгерд растерся, натянул на себя серую колючую хламиду, всунул ноги в грубые деревянные башмаки. В противоположной стене открылась незамеченная раньше дверь и из проема хлынул свет, показавшийся Ольгерду нестерпимо ярким. Он прикрыл рукавом глаза, но все быстро померк — его перегородил стоящий на пороге человек.

— Я архивариус, который будет тебя сопровождать. Можешь называть меня Мастер. Сейчас мы поднимемся наверх и ты получишь то, что просил.

Подошвы у башмаков были подбиты толстой кожей и на каменном полу не стучали. Следуя за мастером Ольгерд поднялся по крутой и высокой винтовой лестнице, выведшей в огромный многосводчатый зал, сплошь уставленный стеллажами. Зал пребывал в полумраке и освещался явно снаружи — от капителей выстроенных рядами колонн через узкие прорези внутрь пробивался солнечный свет.

В нос ударил запах сухого пергамента и старой бумаги — на уходящих вдаль рядах теснились тысячи книг в затертых кожаных переплетах, скрученные в рулоны рукописи и перевязанные пачки. Стало понятно, зачем неведомым хранителям требуются такие деньги.

— Это стало быть и есть ваш архив, — произнес, скорее для того, чтобы не молчать, Ольгерд. — Крепко же вы его упрятали, да и охраняете важно. Почище, чем королевский арсенал.

— В арсеналах хранятся всего лишь сабли и ружья, — ответил мастер. — Мы же оберегаем книги и документы. Книги содержат мудрость веков, а документы свидетельствуют о прошлых деяниях. Познавший мудрость подчиняет настоящее, а познавший прошлое владеет будущим. Знание — это власть.

— Пожалуй что так, — кивнул Ольгерд. — Знаний у вас здесь с избытком. — Только как мне найти то, зачем я сюда пришел? Для того, чтобы просто оглядеть ваши закрома, года не хватит.

— Об этом не беспокойся, — ответил чуть усмехнувшись, архивариус. — Тебе не придется ничего искать самому. Справа от тебя дверь, за ней келья, предназначенная для гостей. Зайди туда и жди. Я принесу все, что нужно

Келья оказалась светлой, хорошо проветренной комнатой, посреди которой стоял большой, добела очищенный стол с приставленным к нему высоким удобным креслом. Не успел Ольгерд устроиться поудобнее, как в келью зашел хранитель. В руках он держал стопку разномастных книг и бумаг, высотой пяди в три, туго перевязанную кожаным шпагатом.

— Вот, — сказал мастер, с усилием опуская на стол принесенную связку. — Здесь все что у нас имеется по сиротке…

— Какому еще сиротке? — брякнул Ольгерд. Но сразу же вспомнил о странном слове в письме клеменецкого професса и придержал язык.

— Как какому? — искренне изумился архивариус. — В твоем пропуске было сказано, что нужен тебе граф Миколай Криштоф Радзивилл Сиротка. Или я что-то спутал?

— Не перепутал. Именно он-то и нужен, — спохватился Ольгерд, проклиная свое тугодумие. — Просто сразу не разобрал.

— Ну вот и ладно, — вздохнул с облегчением архивариус. — А то я уж подумал, грешным делом, что снова что-то спутал. Ну да ладно. Документы в твоем распоряжении, но обращаться с ними нужно бережно и, сам понимаешь, выносить из архива нельзя ни листка. Ты можешь находиться здесь сколь угодно долго. Проголодаешься или будешь испытывать жажду — тебе принесут хлеб и воду. Естественную надобность можешь справлять в комнате по соседству.

Засветив три ярких масляных лампы — две на полке за спиной и одну на столе, хранитель ловко распустил тугой узел на связке и, закрыв за собой глухую тяжелую дверь, оставил Ольгерда наедине с ворохом старых бумаг.

Ольгерд вздохнул, проклиная измаилову блажь. Чего стоило попросить професса указать в письме не его, а египтянина, и не пришлось бы сейчас заниматься столь непривычным для наемного воина деле — рыться в кипе старых бумаг. Однако назвался груздем — полезай в кузов.

Отложив с сторону подшивки расходных ведомостей, погашенных векселей, полученных и неотправленных писем, докладных записок и донесений он начал чтение с толстого тома в переплете из лайки крашеной кроваво-алой киноварью, страницы которого были не из бумаги, а из слонового цвета клафа — тончайшего пергамента особой выделки, используемый для дорогих церковных книг и особо важных документов… На титульном листе рукописной книги было выведено каллиграфическим почерком:

Его светлости графа Радивилла, Миколая Хриштофа по прозвищу "Сиротка", Мальтийского ордена рыцаря, кавалера Ордена Гроба Господня, Великого маршала Литовского, позже каштеляна Трокского, воеводы Трокского и Виленского воспоминания, с его слов и по его светлейшему указанию записанные.

Речь шла о делах давно минувших дней, ибо сей достойный представитель рода литовских волхвов, князей и магнатов родился больше чем сто лет назад, еще в те времена, когда царь и великий князь всея Руси Иоанн Гордый (возможно, что дед Дмитрия Душегубца) шел во второй поход на Казанское царство.

Справедливо рассудив, что связь Януша Радзивилла с его родственником и далеким предком в первую очередь следует поискать в его жизнеописании, Ольгерд перевернул страницу и, как в омут, с головой нырнул в прошлое.

Пробежав глазами подробное и скучное, как воскресная проповедь, описание всех предков светлейшего графа, начиная с некоего жемайтского волхва, правой руки князя Миндовга, Ольгерд задержался на рассказе о том, как тот получил свое более чем странное прозвание "Сиротка".

Прозвище сего просвещенного магната и владетеля вовсе не от бедственного его положения исходит, а напротив, есть воспоминание о монаршьей милости. Когда будущий граф Криштоф изволили пребывать в трехлетнем возрасте, Несвижский замок, главное родовое имение Радивиллов, посетил сам король Речи Посполитой, Сигизмунд Август. Наткнувшись в коридорах замка на брошенного без присмотра и плачущего ребенка Его Величество соизволили самолично вызвать няньку и приказать ей, шутя, " озаботиться о сиротке", с каких пор граф Криштоф сие прозвище с гордостью и носит до сей поры.

Пытаясь понять, что же именно здесь собирался искать Душегубец, Ольгерд продолжил чтение. Из дальнейшего жизнеописания Радзивилла Сиротки он выяснил, что юный Криштоф, проведя молодые годы не столь в учебе, сколь во всех мыслимых видах разгула, на семнадцатом году жизни осиротел, и на сей раз уже по-настоящему. Унаследовав титул и невообразимое состояние, Сиротка одумался, бросил прожигать жизнь, под влиянием иезуитов обратился из протестантства в католичество и начал делать карьеру при дворе короля Сигизмунда. Благодаря высокому происхождению и личным качествам, он быстро возвысился до Великого маршала литовского, однако после смерти своего царственного покровителя оказался в опале. Он был одним из тех, кто возложил польскую корону на голову французского принца Анри Валуа, который процарствовав менее полугода, после смерти брата Шарля сбежал из Кракова, чтобы принять корону Франции под именем Анри Третьего. Разразившийся после побега скандал черным пятном лег на репутацию всех сановников, которые поддержали легкомысленного француза. Новоизбранный король Речи Посполитой, Стефан Баторий, Радзивиллов не жаловал и Миколай Радзивилл Сиротка, оставив столицу, отправился в действующую армию, благо войн в то время велось с избытком.