Сидни Шелдон. Узы памяти - Тилли Бэгшоу

К их разочарованию и облегчению главного констебля Редмейна, министр внутренних дел покинула здание через черный ход. На заднем сиденье «рейндж-ровера» с тонированными стеклами ее ожидал сэр Эдвард Мэннинг, как всегда, профессионально-невозмутимый.

– Полагаю, мы едем в Лондон, министр внутренних дел. Я сказал премьеру, что мы позвоним из машины. Понятно, что премьеру не терпится поговорить с вами лично. А пока я взял на себя вольность подготовить предварительное заявление.

– Спасибо, Эдвард. Но боюсь, все это может подождать. Нужно поехать в больницу к Рокси. Потом я хочу узнать, что случилось с Тедди. Они по-прежнему допрашивают его. Представляете?

– Видите ли, министр внутренних дел, я…

– Я определенно слышала в коридоре голос Энгуса Грея, так что у Тедди по крайней мере хватило здравого смысла потребовать адвоката. Но я хочу, чтобы его немедленно отпустили. Этот мерзкий человечишка Уилмотт явно втянул его в утомительную войну классов. Он охотился на Тедди с того момента, как мы приехали домой.

– Видите ли, министр внутренних дел…

– Когда все будет кончено, я потребую его голову на блюде.

Сэр Эдвард отказался от попыток урезонить ее. Алексию трясло то ли от гнева, то ли от шока из-за событий последних двенадцати часов. Он молился о том, чтобы поскорее начать работать с новым министром внутренних дел, и его неспособность правильно разбираться в настроениях Алексии больше не будет иметь значения. Сэр Эдвард очень давно не слыхал о Сергее Милеску и смел надеяться, что кошмару пришел конец, и теперь, когда над головой Алексии разразился публичный скандал, хозяева Сергея больше не нуждаются в дополнительной информации о личной жизни министра. Но мучительное сомнение все-таки бросало тень на каждый миг его жизни. Как раковая опухоль, которая удалена, но может вернуться в любой момент.

Машина вырулила на улицу, тенью скользя мимо собравшихся представителей СМИ.

– Прекрасно, министр внутренних дел. Едем в больницу. Но мы должны по пути позвонить Генри Уитмену. Правительство должно до завтрашнего утра сделать нечто вроде официального заявления прессе.

Алексия не отрывалась от окна.

– Не волнуйтесь, Эдвард. К завтрашнему утру все будет кончено!

– Министр?

– Семья нуждается во мне. Я собираюсь подать в отставку.

Сэр Мэннинг едва не зарыдал от облегчения.

Доктор был любезен и безукоризненно вежлив. Но весьма решителен в суждениях.

– Я ни в коем случае не разрешу вам увидеться с ней, миссис де Вир.

– Но я ее мать.

– Это я знаю.

– Она считает, что я сделала нечто ужасное. Что я – причина всему. Но она ошибается. Ей следует узнать правду.

– Роксанна очень нездорова, миссис де Вир. Она перенесла то, что мы называем психозом. Сейчас она больше всего нуждается в покое и отдыхе. Необходимо избегать всего, что может стать спусковым механизмом нового стресса.

– А я и есть этот механизм. Не так ли? Именно до этого меня низвели. До спускового механизма?

– Боюсь, что так.

– И будь проклята правда, верно?

Она злилась, но не на доктора. На собственную ложь, которую привела ее и семью к краху. Независимо от того, насколько благими были намерения. Вернувшись в машину, она сорвала раздражение на Эдварде.

– Что-то слышно о Тедди?

– Нет, министр внутренних дел. Пока нет.

– Везите меня в Лондон.

– Конечно, министр внутренних дел.

– И прекратите меня так называть! Я уже сказала, что подаю в отставку. Собственно говоря, дайте мне телефон. Я сделаю это прямо сейчас.

Сэр Эдвард явно встревожился:

– Уверены, что это правильное решение?

– Делайте, как я прошу!

– Не примите за неуважение, министр вну… Алексия, но вы слишком эмоциональны. Не будет ли лучше, если вы поговорите с премьер-министром, когда успокоитесь?

– Я не слишком эмоциональна! – завопила Алексия и, сама того не ожидая, расплакалась.

Следующие двадцать четыре часа Эдвард Мэннинг выполнял взятый на себя добровольно тяжкий труд. Вместо того чтобы отвезти Алексию домой в Чейн-Уок, где должны были сидеть в засаде десятки репортеров, он снял номер в отеле «Блейке» в Южном Кенсингтоне и уложил ее в постель с таблеткой сильного снотворного.

Алексия проснулась, не сразу поняв, где находится, но бодрая и отдохнувшая. Был почти полдень.

– Премьер проявил глубокое понимание, – сказал сэр Эдвард за поздним завтраком из круассанов и крепкого черного кофе. – Он ожидает вашего звонка сегодня днем. Я составил официальное прошение об отставке. И вы можете взглянуть на него, когда захотите.

– Спасибо.

Алексия с благодарностью взяла протянутый листок бумаги.

– Простите, если вчера была груба с вами, Эдвард.

– Ничего страшного, министр внутренних дел. Я все понимаю.

– А Тедди? Он вернулся в Кингсмир? Знает, где я?

– Ах да… к сожалению, его все еще удерживает полиция Темз-Вэлли.

Алексия широко открыла глаза.

– Он провел там ночь?

– Похоже, так.

– На каком основании?

– Полагаю, его по-прежнему допрашивают. Я договорился о вашей встрече с Энгусом Греем в два тридцать в его офисе на Грейс-Инн-роуд. Я пытался уговорить его приехать сюда, но у мистера Грея в четыре заседание суда, а потом он едет прямо в Оксфорд повидать Тедди. Так что это было невозможно.

– Превосходно, Эдвард, большое спасибо. Осознав все, Алексия поняла, что безмерно счастлива увидеть Энгуса. Энгус знает, что делать.

– А больница? – спросила она сэра Эдварда. – Полагаю, у вас не было возможности…

– Я позвонил в обе больницы и справился о Роксанне и Майкле.

Алексия с надеждой уставилась на него:

– Боюсь, никаких шансов.

Лицо Алексии омрачилось.

«Сегодня утром она кажется беззащитной, – подумал сэр Мэннинг. – Если бы только избиратели и коллеги могли видеть ее такой. Оказывается, она куда сильнее любит детей и мужа, чем политическую карьеру. Ее не заботит грядущая отставка…»

Но уже слишком поздно. Алексия больше не министр внутренних дел. А сэр Эдвард вернется к прежней жизни.

В офисе Энгуса Грея пахло властью и привилегиями так же отчетливо, как от скакового круга – конским потом. Все: от стен с дубовыми панелями до фотографий лодочного клуба Оксфордского университета на стене и снимков Грея в компании разных высокопоставленных лиц партии тори (все с автографами), стоявших на письменном столе, говорило о знатном происхождении и влиятельных связях хозяина.

Сам Энгус был спортивным привлекательным мужчиной лет шестидесяти, с волосами цвета стали, легким загаром – результатом недавнего недельного отпуска на итальянской Ривьере, и пронзительно-голубыми глазами, смотревшими исключительно на Алексию.