Как рушатся замки (СИ) - Вайленгил Кай

Сказала – и отчётливо осознала, что он прав. Эзра с усмешкой посмотрел куда-то поверх крыш. На признания он не рассчитывал. На искренность – и подавно. Им нечасто выпадало поговорить без свидетелей или о чём-то обыденном, и он не потратил шанс зазря: между ними – что угодно, кроме любви. Девушка могла оправдать это положением: достанься им больше времени в прошлом, у них бы, скорее всего, получилось если не полюбить, то привязаться друг к другу.

Их отношения сразу развивались неправильно – из уязвлённых чувств, задетого собственничества, ревности и желания безраздельно кем-то обладать. Тогда, на балу, их свели страсть и злость – они же скрепили нездоровый союз. Встретившись с мужчиной в разрушенном особняке Равеля Партлана, Эйвилин равнодушно констатировала для себя, что ни в тюрьме, ни после освобождения не вспоминала о нём. Сперва он существовал в её жизни по принуждению, после – из юношеской горячности, для галочки и удовлетворения. Он совсем ничего для неё не значил.

Принцесса пересела к нему поближе и, обхватив его лицо ладонями, поцеловала. Эзра жадно ответил. Его руки скользнули по её плечам – платье сбилось, оголяя ключицы. Девушка подалась к мужчине, вынуждая его упереться спиной в стену; он слегка сдавил её горло, она беззастенчиво провела ногтем по его груди, ухватилась за пуговицу и, задержавшись на долю секунды, поднялась.

За шесть месяцев, которые они провели вместе, чуда не случилось. Внутри не рассеялись холод и пустота.

— Сходим в бар? Сто лет не выпивала.

— Вряд ли там найдётся что-нибудь, достойное твоего вкуса, – произнёс он, спрятав разочарование на дне чёрных зрачков.

— Найдётся. Я уже не дворцовая неженка, которой наливали белые вина.

Он вздохнул.

— Я буду внизу.

Девушка молча наблюдала за тем, как он спускается. Старая жизнь не держала его в тисках: он мог хоть завтра отыскать Лессию, пустить в неё пулю и сбежать, начав всё заново на краю необъятного мира. Месть вершилась просто: кровь убийцы за кровь брата – и не просила дополнительных трат. Со связями за границей ему бы не составило труда провернуть необходимые махинации, уйдя безнаказанным, и затеряться в чужестранных городах, как многие затерялись до него. Борьба, в которую он ввязался, не имела для него смысла. Однако он не бросил.

Он оставался с ней.

А она продолжала им пользоваться.

«У нас общая цель», – убеждала она себя.

«Тебе нравится, что он только твой», – иронизировала тьма, цепляясь за юбку.

«Всегда забираешь лучшее».

«Он совсем не похож на скользкого демона-лиса, не так ли?».

«Не так ли?» – подхватили эхо другие тени, до того безучастно взиравшие на неё из углов и щелей.

— Убирайтесь, – приказала она.

Беспривязные спутницы наперебой зашептались. После происшествия в квартире Лис они не покидали её ни днём, ни ночью.

Она заскочила в спальню, чтобы забрать платок, и, оказавшись у выхода из дома, поманила Эзру вглубь проулка. Надвинув кепи на брови, мужчина подстроился под её шаг. В отличие от Партлана, Эйвилин в розыск не объявляли. Не то, чтобы в городе-миллионнике от плакатов был толк, – «преступников-сопротивленцев» бы не вычленили среди тысяч одинаковых лиц. Как будто у вигилей работы мало – не хватало ко всяким прохожим присматриваться. Странно просто: её ориентировку канцлеры изобразили бы даже в предсмертном бреду, ведь точно знали, кого предстояло поймать. Проигнорировать её свободу им бы на ум не пришло – не дураки с огнём играть. Эзра предположил, что они побоялись раскрывать перед народом факт выживания наследницы престола: власть слаба, а реакция непредсказуема. Вот и охотились за ней наугад – по слухам и доносам.

В Шарно царила особая атмосфера. До границы с Сутеном отсюда добирались пешком или на маленьких рельсовых автобусах. «Заботливое» правительство после революции не отложило вопрос по налаживанию транспортных сетей и, в короткие сроки восстановив производство двигателей и проводов, запустило прежние маршруты. «Поразительная результативность!» – восхищались лояльные зарубежные журналисты. Известно – откуда она взялась. Крупные предприятия оказались в кулаке государства: какие-то отобрали силой, какие-то присвоили за минимальную стоимость. В газетах это толерантно именовали «мобилизационной экономикой». Эйвилин кривилась: как захват ни обзывай, сущность не менялась. Не Росс с его компанией строили заводы, не они разрабатывали производственные схемы – незаконно заполучили готовое, избавившись от предыдущих собственников. Мёртвые не спросят. Мёртвым имущество без надобности.

По обе стороны улицы пестрели вывески на сорнийском и сутенском. Из детской привычки девушка вчитывалась в каждую: «Caféé fá lemmá»{?}[Лимонная кофейня (сут.)], «Lá aṕṕet»{?}[Приятного аппетита! (сут.)], «Gard fó amé»{?}[Цветок для души (сут.)], «Книги и пластинки», «Булочная № 1» – от последней, вкупе с видом прилавка, рот наполнился слюной. Завтрак она пропустила, засидевшись за письмами; обед прогуляла из-за волнения – следила за часами, опасаясь провала их плана. Сердобольная молодёжь притащила ей чай с сушкой, которую она едва проглотила: по вкусу напоминало песок вперемешку с изюмом.

Эйвилин попыталась вытащить из памяти вкус эклеров, испечённых на дворцовой кухне. Вместо них вспоминалось чёрствое дешёвое печенье из картонных коробок, которое им привозили вместе с сигаретами.

— Подождёшь меня?

Прежде, чем она смогла ответить, Эзра скрылся в магазине. Весело зазвенел колокольчик. На его зов выглянула румяная полноватая женщина в цветастом платье. Через несколько минут в руки девушке попал круассан. Пальцы сразу сделались липкими из-за сахарной пудры.

— Нельзя пить на пустой желудок, – сказал мужчина, открутив крышку бутылки с газировкой.

— Заботливый, – на выдохе произнесла Эйвилин.

Сладкое воздушное тесто таяло во рту. Принцесса зажмурилась от удовольствия и ощутила мягкое прикосновение губ ко лбу. Сердце не откликнулось, но тело окутало тепло: ненадолго к ней снова вернулась способность испытывать радость – она почувствовала себя живой.

Пока она доедала, шли в тишине. Мимо проезжали ребята на велосипедах – подростки, не старше пятнадцати, в одних купальных костюмах. Вслед им нёсся грозный окрик чьей-то матери – девчонка, сидевшая позади кудрявого мальчика, захихикала и теснее прижалась к его спине. Она посмотрела на Эйвилин огромными синими омутами без зрачков и поспешно отвернулась. То, что принцесса поначалу приняла за блестящую краску на коже, оказалось чешуёй.

В империи бестии так вольно не разгуливали. К ним, сколько Эйвилин слышала от матушки, относились с настороженностью. Многие – и вовсе с презрением. Их не брали на работу, отказывались пускать в общественные бани, им не позволяли находиться в «людских» ресторанах и закупаться в «людских» магазинах. Бестий вынуждали прятаться под париками, линзами, слоями косметики только из-за того, что они отличались. Не плохие и не злые от природы – всего лишь другие.

«Человек ненавидит человека, – пожимала плечами матушка. – Что говорить о нас? Мы им тем более отвратительны».

В её лёгких речах таилась не обида – нечто глубокое, страшное, непреодолимое. Она прикрывалась смехом, когда придворные насмехались над нерасторопными карликами, глупыми эльфами и распутными и́но. Не спорила, не бранилась – безмолвно слушала, по ночам нашёптывая имена любимому мужу. На следующий день на блюдо выкладывали тёплое сердце.

«Запоминай, Эйви, – твердила она, когда дочь с негодованием высказывалась о ядовитых комментариях, выцепленных из болтовни слуг, – запоминай. Однажды ты вырвешь им языки за нас».

Полукровка на троне – тоже локальная революция. Она собиралась создавать новый мир… Её опередили, без спроса вырвав регалии.

Всего раз, провожая взглядом девочку на велосипеде, она была готова признать, что Росс добился чего-то положительного. «Единый сорнийский народ вне зависимости от происхождения, расы, цвета кожи, рода деятельности и религии», – устанавливалось в Преамбуле Легаты. Через старые порядки сложно переступать. Сноси, не сноси – мышление, впитывавшееся с молоком кормилицы, не изменялось по предписанию закона. И всё же правительство Росса, а с ним и Высокая Палата, открыто шагнули навстречу переменам.