Сергей Павлович Королев - Ребров Михаил Федорович

…Шло очередное заседание по итогам проведения коррекции. Руководитель оперативной группы управления докладывал о программе сеанса и результатах. В ходе сообщения он упомянул о наличии двух блокировок в цепи готовности запуска двигательной установки, которые по командам с Земли можно было исключить. Королев, внимательно слушавший докладчика, встрепенулся:

— Зачем? Объясните, зачем в цепь особой важности, по которой проходят команды на запуск двигателя, внесены блокировки?

Докладчик смутился и явно невпопад ответил: «Когда-то, по результатам нештатной ситуации, было принято решение о введении дублирования в эту цепь».

— Кем? — насторожился Королев и, уловив несостоятельность объяснения, довольно резко заметил: — У меня на машинке сто тысяч контактов и ни один не дублирован, а эти два почему задублированы, да еще каким-то решением?

В зале наступила гробовая тишина. Молчание становилось тревожным и предвещало бурю. Пауза затягивалась, и Королев строго повторил:

— Кем принято решение?

Он требовал персонального ответа главных конструкторов, разработчиков систем ориентации и управления, но внятного объяснения не последовало. Королев встал со своего места и резко произнес:

— Тогда я скажу! Когда-то, в одна тысяча восемьсот шестьдесят пятом году, какой-то дурак предложил, а сто других дураков утвердили никому не понятное решение. Я не оговорился — в тысяча восемьсот шестьдесят пятом… Так есть здесь кто-нибудь, кто может объяснить суть проблемы?

Резкость — резкостью, она была свойственна главному конструктору в период, когда случалась либо назревала неисправность, но тогда его слова звучали с какой-то глубокой проникновенностью, и было в них столько горечи и обиды, что никто не решался вступить в разговор. Ждали, что это сделает Бабакин, но он остался сидеть и только что-то шепнул одному из своих управленцев. Поднялся молодой инженер и начал излагать результаты предыдущих испытаний и обосновывать ими изменения в схеме. Говорил он спокойно, доходчиво, без мудрствований, которыми порой пытаются прикрыть не очень-то правильное решение. Объяснение удовлетворило Королева, он согласно кивал головой, а когда поясняющий закончил, с горечью произнес:

— Мальчишка смог дать исчерпывающий ответ, а ученые мужи… Мне это непонятно.

Сеанс коррекции прошел успешно и оставался заключительный этап полета — торможение и мягкая посадка на поверхность Луны. Гашение ударной перегрузки обеспечивалось защитными надувными мешками в виде двух полусфер, опоясывающих автоматическую станцию. Волнение нарастало: ведь если задуманное получится, если удастся посадить на Луну исследовательскую аппаратуру так, чтобы ничего не повредить, то наука получит бесценные сведения о древнейшей соседке Земли.

Всего один заключительный этап, к которому шли долгие годы. Но именно на нем, когда был пройден весь маршрут, «лунатиков» (так в шутку называли ведущих этот проект) подстерегла неприятность. (Во время наддува защитных амортизационных мешков давление подавалось одновременно в две полосы с Т-образных насадок для «обнуления результирующей реактивной силы» — газовые микродвигатели управления с тягой всего 20 граммов должны выдавать импульс тяги длительностью всего пять сотых секунды.) Что-то не сработало, и астроориентир, — которым была Земля, — «вышел» из поля зрения земного датчика. В результате опорная система координат была отклонена примерно на шесть градусов. Система управления восприняла этот «сдвиг» как должный и развернула космический аппарат. Ось тяги двигателя оказалась отклоненной от вектора скорости траектории подлета, произошло неполное торможение и… Все это станет ясно уже потом, после тщательного анализа случившегося, а тогда следили за сигналами, которые принимали операторы управления, и циклограммой полета.

В определенный момент, когда по программе полета происходит отделение посадочного блока, отключается передатчик, чтобы перегрузки при посадке не привели к короткому замыканию в электроцепях. Через пять минут автоматика должна его снова включить. В этот промежуток полет станции к Луне еще продолжается, но всего 10–15 секунд.

И вот передатчик замолчал. В зале анализа телеметрической информации воцарилась гробовая тишина. Все ждали появления сигнала. Люди прильнули к экранам осциллографов, лентам самописцев, фиксирующим уровень принимаемого сигнала. Приборы молчали. А ожидание, напряженное до исступления, продолжалось вопреки здравому смыслу. Пять минут превратились в вечность. Шестая минута, седьмая, восьмая… В глазах у многих померк интерес ко всему происходящему, хмурые доклады управленцев, уточняющие предположения — не воспринимались. Разработчики и без детального анализа причин понимали, что перегрузки при встрече станции с поверхностью Луны во много раз превзошли расчетные. Начальство с верхних этажей власти в технических тонкостях не разбиралось.

Председатель Госкомиссии растерянно обводил глазами присутствующих, президент Академии закурил, главные конструкторы не торопились высказывать какие-либо суждения. Не отмолчался лишь Королев:

— Выше головы, друзья мои. Космос — не проторенная дорога. Мы приблизились к Луне настолько, насколько еще не приближались, то есть сделали еще один важный шаг. Впереди нас ждет много неожиданностей: мы будем садиться, будем падать, захотим двигаться по Луне, но не сразу сумеем это сделать. Тронемся, но не сумеем остановиться. Такова она, космическая реальность, такова и судьба первооткрывателей. Но каждый наш шаг вперед — это новая победа, ибо он дает нам наглядный урок, знания, а потому должен вселять уверенность, а не уныние. Выше головы, друзья!..

Сказано это было проникновенно, без пафоса, без назиданий и упреков. Каждый пуск был для Сергея Павловича событием чрезвычайной важности, а потому и отнимал у него частицу жизни. И при удачах, и при срывах. Он, как никто другой, понимал, что легко давать указания, но, как правило, трудно из реализовывать. А то и вообще невозможно. Слова успокоения он адресовал не себе — тем, кому передал свои заделы по лунным и межпланетным станциям. Ему хотелось поддержать Бабакина, не дать ему повода для сомнений, потери уверенности.

«Луну-9» (1966 год) пускали уже без Королева. И снова с напряжением и затаенной надежной ждали «депеши» с Луны. И снова звенящая тишина висела в зале, пока не раздался истошный вопль: «Есть сигнал!» Первым движение пера самописца «сигнал-шум» вверх заметил скромный солдатик. И началось что-то невообразимое. Тот порыв ликования, ту радость и счастье, которые охватили каждого в отдельности и всех вместе, передать словами трудно. Это надо было пережить. Объятия, слезы, поцелуи, ликующие возгласы!.. Ведь это впервые! Впервые в мире! Впервые в истории Земли!

— Братцы, а ведь прав был Сергей Павлович Королев! Луна-то твердая!

Эти слова заставили всех замолчать. Снова стало тихо. И в этом молчании, сменившем бурную радость, была память о том, кто начинал трудный путь к Луне.

В одних руках всего не унесешь…

25 мая 1954 года Королев направил правительству свои предложения по созданию первых стратегических ракет морского базирования, а попросту — ракет для подводных лодок. А уже в октябре 1955-го он руководил завершающим пуском первой серии летных испытаний морской ракеты. «При всех пусках ракеты успешно достигли заданной цели», — напишут потом в акте Государственной комиссии. Но это будет потом…

Один из сослуживцев подарил Сергею Павловичу небольшую брошюру. На титульном листе значилось: «Мастера „потаенных судов“». Чуть ниже — Военно-морское издательство, год 1950. Времени на чтение не было, потому Королев лишь перелистал ее. Однако цепкий взгляд сумел выхватить несколько коротких фраз:

«Развитие подводного плавания в России составляет одну из блестящих страниц истории военно-морской технической мысли. Именно русским мастерам-самородкам, ученым и изобретателям принадлежит приоритет создания подводных лодок — грозных боевых кораблей, входящих ныне в состав всех флотов мира».