Вкус свинца - Марис Берзиньш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сам шоферишь? — удивляется Коля.
— Да, пока добирался до вас, научился, — улыбаясь, отвечает Рудис.
Коля смотрит на закрашенные черным фары, на которых остались только узкие полоски для света, а мы с Рудисом забираемся в кузов разгрузить привезенные материалы. Ух! Схватившись за необструган- ную доску, получаю занозу в палец.
— Наденьте рукавицы! — Коля заметил, как я пытаюсь зубами вытащить деревянную колючку.
Он идет в дом за брезентовыми рукавицами. Алвине, наискось откинув штору, смотрит во двор.
— Старуха ничего не говорит? — тихо спрашивает Рудис.
— Э-э!
Алвине смирилась. Не ссориться же с Никиньшем, без которого ты никуда. Старость не топчется смущенно у ограды, а нависает, как черная туча. Иногда так кости ломит, что из постели не выбраться. Но ради скотинки надо. Может, и хорошо, что надо, а то, если лежмя лежать, глядишь, и навсегда заснуть можно. Завидев новых гостей, Алвине крестится и молится про себя.
Коля бросает нам две пары рукавиц. Доски сбрасываем посреди двора.
— Потом затащим в сарай, — Коля говорит с нами, а сам косится на приезжих.
Трое прибывших робко стоят возле угла дома и ждут, что будет дальше.
— Давайте познакомимся, меня зовут Николай. Там наверху — Матис, — Коля пожимает руки гостям, а я на мгновение выпрямляюсь и кланяюсь.
— Гец.
— Циля.
— Меня зовут Реня.
Циля уже юная дама, Реня еще чистый подросток, не больше двенадцати-тринадцати.
— Поможешь? Быстрее управимся, — Коля протягивает Гецу кусок ткани. — Рукавиц больше нет. Обмотай вокруг доски, и несем в сарай.
Смотрю на Геца — да, на грузчика он не тянет. Кость тонкая, и кажется, что весит меньше, чем любая из привезенных досок. Тем не менее он не мешкает ни секунды и, обмотав тряпкой шероховатый край доски, старается не отстать от Коли. Гец несет доску или доска несет Геца, не важно, главное, он помогает, и работа продвигается.
К нам порывисто бросается младшая дочь, а Циля, вытянув руку вперед, словно желая удержать ее, следует за ней.
— Папе нельзя поднимать тяжести! Он химик, он парфюмер! — Реня взволнована, даже сердита.
— Ну и? Слишком хорош, чтобы носить доски? — Рудис морщится.
— Нет, он может умереть! У него грыжа и сердце! — Реня не унимается.
— Реня, прекрати! — Циля отталкивает сестру от машины. — Ему прооперировали грыжу, но уже год назад. Куда опаснее аритмия… аритмия, это когда сердце бьется… — на всякий случай поясняет она. Кто нас знает, вдруг мы таких слов и не слыхивали.
— Мы не такие тупые, как смотримся… — тихо про себя бубнит Рудис и спрыгивает из кузова. — Девочки, что ж вы сразу не сказали?! Как мы можем знать, что с вашим папой? Эй, Коля, Гец, постойте! — он бежит к ним. — Гец, давай сюда. Почему ты ничего не сказал? Хочешь сделать нас убийцами?
— Что вы! Не так чтобы… — Гец, вроде сожалея, отдает конец доски Рудису. — Доктор говорит, что нельзя перенапрягаться, но разве это жизнь, если ничего нельзя…
— Иди отдохни. У тебя шабат.
Гец послушно садится на чемодан. Он задыхается уже после одной доски. Реня, присев на корточки, кладет маленькие ладошки на колени отца, а Циля, сколько можно понять, спрашивает, как он себя чувствует.
Сбросив последнюю доску на землю, иду помогать Коле и Рудису. И доски совсем не тяжелые, по большей части могу поднять один. А если не хочется нести, можно за край тащить по земле.
— Эй, Гец, а ты мыло варить умеешь? — проходя мимо, спрашивает Рудис. — Настоящее, которым моются.
— Мыло? — Гец оживляется. — Мыло может сварить любой, но приготовить хорошее мыло — это уже искусство. Какое нужно — банное мыло, жидкое мыло, мыло для бритья, хозяйственное мыло… ой, если ты дашь мне масло розы и лаванды… но почему мыло? Кремы, одеколоны, вот это класс!
— Папа и меня научил! — сообщает Реня.
— Ты спятил? — Коля мгновенно ущучил, что Рудис задумал. — Знаешь, как тут будет вонять? Ты не мыло, а серьезную кашу заваришь!
— Боже храни, Коля! И мысли не было. Я просто так спросил.
— Спросил… Тогда уж лучше пиво варить.
— О, отличная идея! Это ж теперь жидкие деньги!
— Да погоди, я тоже просто так сказал. У меня ни агрегата, ни сырья, да и возиться неохота. Времени тоже нет. Знаешь, чем это грозит?
— Знаю, знаю… — Рудис поворачивает голову и подмигивает мне. Ни дать ни взять, Мефистофель.
Я-то знаю — либо на один, либо на другой вариант Рудис так или иначе Колю уломает. А если найдет верные слова, то и на оба. В одном котле будет кипеть брага, в другом — вариться мыло. Расцвет народного хозяйства за дюнами Зиепниеккалнса.
Возвращаясь домой, Рудис не перестает удивляться Колиной логике. Укрывательство пленных и евреев куда большее нарушение, тут можно в большое дерьмо влипнуть. Почему он боится таких пустяков? У меня нет четкого ответа, но мне думается, что Коле не по душе сомнительные затеи, его заботит лить одно — спасти кого-то перед лицом опасности, и все тут.
Рудис высаживает меня в конце улицы, сказав, что драндулет нужно отогнать в более надежное место. На моем лице очевидный вопрос — где ты его раздобыл?
— Не знаю, откуда эта штука взялась, но стояла она возле склада Шкоре. Его сейчас нет, он в России, ну я и решил одолжить. Никто и ухом не повел, так чего добру пылиться. Выправил документы, и вперед. А тут нужно товар везти из деревни, так что как раз вовремя. Правда, много горючего жрет. Нужно наладить газогенератор, и тогда по глоточку… Ладно, все, я поехал! — Рудис захлопывает дверцу и укатывает.
На следующий день с небес обрушивается снег. Белый покров внезапен и пугающ. Еще же очень рано, только четырнадцатое октября! Первые хлопья довольно быстро раскисают, но настроение испорчено. И не только предвестники зимы наводят тоску — Борис становится чудаковатым. Когда земля через пару дней вновь становится черной, он предлагает по ночам жечь костры в саду. Зачем? Потому что сегодня ночью американцы над Ригой выбросят десант. Им нужны огненные знаки, чтобы видеть, куда спускаться. Если б не растаяло, и так бы сошло, а
