Китаец - Хеннинг Манкелль

— Я не могу вас спасти, — повторила Хун. — Но могу дать вам возможность утянуть за собой других. Мне разрешили поговорить с вами в течение тридцати минут. Осталось мало времени. Вы сказали: идите за деньгами?

— Иногда его зовут Золотая Рука.

— Что это значит?

— То и значит. Ладонь у него золотая. Превращает грязные деньги в чистые, переправляет деньги за пределы Китая, размещает на счетах таким манером, что налоговое ведомство ни о чем не подозревает. Он берет себе пятнадцать процентов от каждой проведенной трансакции. В особенности же отмывает деньги, которые крутятся в Пекине; все строящиеся здания и спортивные арены, все, что готовится к Олимпийским играм, ожидающим нас через два года.

— Можно ли что-то доказать?

— Рук всегда две, — тихо сказал Шэнь. — Одна берет. Но нужна и вторая, готовая давать. Часто ли их осуждают на смерть? Тех, что готовы предложить эти окаянные деньги, чтобы заполучить преимущество? Почти никогда. Почему один — более тяжкий преступник, чем другой? Вот зачем вы должны пойти по следу денег. Начните со строительных подрядчиков — Чаня и Лу. Они боятся и будут говорить, чтобы защитить себя. И могут рассказать весьма удивительные истории.

Шэнь умолк. Хун думала о том, что вдали от новостных газетных полос шла борьба между теми, кто хотел сохранить старый район в центре Пекина, которому ввиду Олимпийских игр грозил снос, и теми, кто требовал сноса, чтобы развернуть там новое строительство. Сама она принадлежала к числу яростных защитников старинного жилого района и не раз в бешенстве отметала упреки в сентиментальности. Строить и ремонтировать можно и нужно, но, определяя облик будущего города, нельзя исходить из сиюминутных интересов вроде Олимпийских игр.

Олимпийские игры, думала Хун, возобновились в 1896 году. С тех пор прошло очень мало времени, сто лет. Мы не знаем даже, вправду ли это новая традиция или нечто мимолетное, чему через две-три сотни лет суждено исчезнуть. Надо помнить мудрый ответ Чжоу Эньлая на вопрос, какие уроки ныне можно извлечь из Французской революции. Чжоу сказал, что пока слишком рано давать окончательную оценку.

Хун поняла, что ее вопросы на несколько кратких минут позволили Шэню почти совсем забыть о приближении казни.

— Я Жу очень мстителен, — снова заговорил он. — Говорят, он никогда не забывает обид, даже самых мелких. И он сам рассказывал мне, что считает свою семью совершенно особой династией, чью память должно всегда защищать. Будьте начеку, чтобы он не увидел в вас отступницу, предающую честь семьи. — Шэнь пристально посмотрел на Хун. — Он убивает тех, кто его беспокоит. Я знаю. Но в первую очередь тех, кто выставляет его на посмешище. У него есть люди, которых он вызывает, когда возникает такая необходимость. Они являются из мрака и быстро исчезают опять. Недавно я слыхал, что он посылал одного из них в США. И в Пекин посланец вернулся, оставив в Америке трупы. Вроде бы и в Европе побывал.

— В США? В Европе?

— Таковы слухи.

— И они правдивы?

— Слухи всегда правдивы. Под пеной лжи и преувеличений всегда есть зерно правды. Его-то и надо искать.

— Откуда вам это известно?

— Если власть не опирается на знание и постоянный приток информации, в конечном счете ее невозможно отстоять.

— Вам это не помогло.

Шэнь не ответил. Хун обдумывала его слова. Они застали ее врасплох.

Еще она думала о том, что сообщила шведка-судья. Хун узнала мужчину на фотографии, которую ей показала Биргитта Руслин. Снимок был нечеткий, но, вне всякого сомнения, изображал Лю Синя, телохранителя ее брата. Неужели существует взаимосвязь между рассказом Биргитты Руслин и сообщением Шэня? Возможно ли? В таком случае Я Жу очень ее удивил. Неужели ему вправду свойственна болезненная мстительность, которую ничто не может остановить? Даже временной промежуток в сто с лишним лет.

В камеру вошел тюремщик. Время истекло. Шэнь внезапно побелел лицом, схватил Хун за руку:

— Не оставляйте меня! Я не хочу встретить смерть в одиночестве!

Хун высвободилась. Шэнь закричал. Как охваченный ужасом ребенок. Тюремщик швырнул его на пол. Хун вышла из камеры и поспешила прочь. Отчаянный крик Шэня подгонял ее, эхом звучал в ушах, пока она снова не очутилась в кабинете Ха Ниня.

И тогда Хун приняла решение. Она не оставит Шэня одного в его последние минуты.

На следующее утро, в семь часов, Хун была на месте — на огороженном полигоне, где производились экзекуции. По слухам, именно здесь пятнадцать лет назад состоялись армейские учения, после чего войска двинули на площадь Тяньаньмынь. Теперь предстояла казнь девяти преступников. Вместе с плачущими дрожащими родственниками Хун находилась за оцеплением, составленным из молодых солдат с карабинами на изготовку. Она взглянула на ближайшего — вряд ли старше девятнадцати.

Она тщетно пыталась угадать, о чем думает этот парень, ровесник ее сына.

Подъехал крытый грузовик. Нетерпеливые солдаты буквально выдернули из кузова девятерых осужденных. Хун неизменно удивляла поспешность, с какой все происходило. Смерть на холодном сыром поле была начисто лишена достоинства. Спрыгивая на землю, Шэнь упал, молча, но Хун видела, что из глаз у него катятся слезы. Одна из женщин кричала. Кто-то из солдат прицыкнул на нее. А она все равно кричала, пока офицер не ударил ее по лицу рукоятью пистолета. Крик резко оборвался, и она заняла свое место в ряду. Осужденных поставили на колени. Солдаты с ружьями быстро выстроились у них за спиной. Нацеленные стволы примерно в тридцати сантиметрах от затылков. Все произошло невероятно быстро. Офицер выкрикнул команду, грянули выстрелы, приговоренные рухнули лицом в мокрую глину. Когда офицер прошагал мимо упавших и для страховки еще раз выстрелил каждому в голову, Хун отвернулась. Можно не смотреть. Обе пули проведут по накладным, думала она. И живые оплатят счет за смертельные выстрелы.

Следующие несколько дней она обдумывала рассказанное Шэнем. Его слова о мстительности Я Жу эхом звучали в мозгу. Она знала, что брат и раньше без колебаний прибегал к насилию. Жестокому, чуть ли не садистскому. Порой она думала, что, в сущности, Я Жу — психопат. Благодаря казненному Шэню ей, вероятно, удастся выяснить, каков же ее брат на самом деле.

Внезапно время пришло. Теперь она поговорит с кем-нибудь из прокуроров, занимающихся коррупционными делами.

Хун не сомневалась: Шэнь говорил правду.

Через три дня, поздно вечером, Хун приехала на один из военных аэродромов под Пекином. На летном поле стояли в ярких лучах прожекторов два самых больших пассажирских лайнера авиакомпании «Эйр Чайна» — ожидали делегацию из почти четырехсот человек, направлявшуюся в Зимбабве.

В начале декабря Хун известили, что она включена в состав делегации. Ее задача — провести переговоры об углубленном сотрудничестве зимбабвийской и китайской госбезопасности. В первую очередь это сотрудничество предполагало, что китайцы передадут африканским коллегам свой опыт, а также технику. Хун восприняла это известие с радостью, потому что никогда не бывала на Африканском континенте.

Она принадлежала к числу привилегированных пассажиров и заняла место в одном из передних отсеков самолета, где кресла были шире и удобнее. После взлета съела поданный ужин, а когда свет погасили, тотчас уснула.

Проснулась она оттого, что кто-то сел в свободное кресло рядом с нею, открыла глаза и увидела улыбающееся лицо Я Жу.

— Удивлена, дорогая сестра? Ты не видела моего имени в списке участников, который наверняка получила, по той простой причине, что там указаны не все. Я-то, конечно, знал, что ты входишь в состав делегации.

— Мне следовало бы сообразить, что ты не упустишь такую возможность.

— Африка — часть мира. Коль скоро западные державы бросают этот континент на произвол судьбы, то Китаю, естественно, пора выйти из-за кулис на сцену. Я предвижу большие успехи для нашего отечества.

— А я вижу, что Китай все больше отступает от своих идеалов.

Я Жу протестующе поднял руки:

— Не сейчас, не среди ночи. Далеко под нами спит планета. Может, мы как раз сейчас летим над Вьетнамом, а может, он уже позади. Не будем ссориться. Давай вздремнем. Вопросы, которые ты хочешь мне задать, подождут. Или, может, правильнее назвать их обвинениями?

Я Жу встал и направился к лестнице на верхний уровень, расположенный прямо за кокпитом.

Мы не просто летим в одном самолете, думала Хун. Мы несем с собой поле боя, и исход сражения еще не решен.

Она снова закрыла глаза. Избежать этого не удастся. Близится минута, когда скрыть трещину между ним и мною будет уже невозможно или недопустимо. Большое и малое сражения совпадут.

В конце концов она заснула. Если не выспаться как следует, силой с братом не померишься.