Греховный намек - Дженнифер Хеймор

Нога Гарета заживала, но пуля вырвала большой кусок мяса, и доктор запретил ему вставать без его разрешения. Софи надеялась, что это произойдет сегодня, – иначе все они просто сошли бы с ума.

Тристан легонько сжал ее бедро.

– Думаю, он скоро встанет с постели и его настроение улучшится.

Софи улыбнулась – по-настоящему счастливая рядом с человеком, которого любила. И даже с Гаретом она никогда не чувствовала себя так хорошо и уютно, как с Тристаном. Как бы Софи ни боролась с собой все последние недели, она все же понимала, что до сих пор выбирает… Но каков будет ее выбор?

Откашлявшись, она пробормотала:

– Я… Мне нужно кое-что сказать тебе, Тристан.

– Что, любимая?

– Возможно, ты меня возненавидишь, но я должна сказать, должна знать… – Она умолкла, не в силах продолжать.

– Ты можешь сказать мне все, любимая. Ведь до сих пор ничего не утаивала, верно?

«Да, но это!..» – мысленно воскликнула Софи.

Собравшись с духом, она вновь заговорила:

– До твоего отъезда из Лондона, я много думала. Дала волю воображению. И мои фантазии исходили из самых глубин моей души.

Она пристально посмотрела на него, зная, что он вспомнит те ночи, когда они делились своими эротическими фантазиями.

– В чем дело, Софи? – насторожился Тристан.

– Мне нужно сказать тебе об этом, потому что я никогда ничего от тебя не скрывала, но это… О, это ужасно порочно. Боюсь, ты меня возненавидишь.

Он ласково ей улыбнулся.

– Ничто не заставит меня тебя возненавидеть, любимая.

Набравшись храбрости, Софи выпалила:

– Я представляла, как мы втроем делим постель, и вы оба брали меня одновременно.

Густо покраснев, Софи зажмурилась, чтобы не видеть глаз Тристана. Она была уверена, что сейчас он в гневе отвергнет ее.

Он долго молчал. Наконец спросил:

– Это все?

– Что?.. – Открыв глаза, Софи уставилась на него в изумлении.

Он снова улыбнулся.

– Только и всего?

– Д-да… – Она кивнула.

Тристан облегченно вздохнул.

– О Боже, Софи, ты так меня напугала… А я уже вообразил… нечто кошмарное.

Она в растерянности захлопала глазами.

– Но разве это не кошмар? Разве я не предала вас обоих, воображая подобное?

– Это не предательство, Софи. Я понимаю, что ты и его любишь. И хочешь. Хочешь нас обоих.

– Ты не презираешь меня за это?

– Господи, нет, конечно. Но такому никогда не бывать. Ты ведь знаешь это, верно?

Она кивнула:

– Да, конечно.

Его улыбка стала еще шире, а в уголках губ появились ямочки.

– Следовательно, все это лишь твои фантазии, дорогая, не более того.

Ее охватило сладостное облегчение. Ах, зря она не доверяла Тристану! Ведь он понимал самые ее порочные грезы, всегда понимал! Софи вспомнила, как он привязал ее к кровати, то есть сделал то, чего она сама хотела, хотя и не говорила об этом, – иногда он чувствовал ее желания, возможно – догадывался о них.

Последние несколько дней они часто бывали вместе, однако не пытались заговорить о будущем. Но все же Софи точно знала: нельзя допустить, чтобы они с Тристаном вновь расстались. Ей хотелось, чтобы он был рядом. Всегда.

Теперь-то она поняла, с кем хотела быть вместе. С кем хотела жить. С кем хотела спать. Да, она любила их обоих, но именно Тристан понимал ее. Именно он делал ее по-настоящему счастливой. С ним она чувствовала себя настоящей женщиной.

Тут рука его скользнула по ее бедру, а затем пальцы сжали пухлый венерин холмик. Какое-то время тишину нарушало лишь его хриплое дыхание, а затем он навис над ней и прошептал:

– О, Софи, любимая…

И в тот же миг сердце Софи затрепетало. Лукавая улыбка и пляшущие искорки в его глазах… Взгляд, от которого она мгновенно таяла как воск свечи… И он был такой горячий! Такой властный! Каждое его прикосновение было приказом, и она с готовностью ему подчинилась!

Нахмурившись, Гарет сунул ключ в замочную скважину двери Софи. Время завтрака уже миновало, пора было идти на ленч, и он умирал от голода. Хотя Софи, возможно, еще одевалась, он намеревался немного поторопить горничную, чтобы они наконец могли спуститься вниз и поесть.

Дверь скрипнула. Гарет толкнул ее, вошел – и сразу все увидел.

Тристан и Софи. Вместе. На кровати. Целуются так, словно хотят проглотить друг друга. Целуются с такой страстью, которая ему, Гарету, даже не снилась.

При скрипе открывшейся двери любовники отпрянули друг от друга. Тристан скатился с Софи, наспех одернув ее сорочку, и оба уставились на герцога с выражением ужаса на лицах – очевидно, ожидали повторения прежней сцены.

Гарета же сначала охватила слепая ярость, как в ту первую ночь, когда он увидел привязанную к кровати Софи. Но ярость быстро сменилась недоумением, смущением, печалью. И наконец, смирением.

Он так долго и так свирепо боролся… Так настойчиво старался вернуть любовь, хотя она давно умерла. Увы, они с Софи оба изменились, и пора было признать правду. Софи полюбила другого, и он, Гарет, не имел права их разлучать. Более того, ему уже не хотелось это делать. Ведь он любил их обоих, обоим желал счастья. Они и были счастливы, но потом явился он и превратил их жизнь в кошмар. А ведь они родные ему люди.

Он ожидал мучительной боли, но ничего не почувствовал. И вдруг осознал, что в душе своей уже отпустил Софи. Отпустил давно, но просто отказывался признаться в этом – даже самому себе.

– Простите меня. – Герцог сдержанно поклонился и, по-военному развернувшись, похромал к выходу. Дверь со стуком закрылась.

Софи нашла его на краю деревушки. Гарет медленно шел на север, в направлении Шотландии. На нем были лосины из телячьей кожи, высокие черные сапоги и белая рубашка, плащ он не позаботился надеть и галстук – также.

Утро было теплым и безветренным. Небо безмятежно голубело, в воздухе раздавались чириканье и трели певчих птичек, а за фермой, мимо которой они проходили, синело поле колокольчиков, окаймлявших обе стороны дороги.

Гарет тяжело опирался на трость. Софи поспешила догнать его, и, услышав скрип ее ботинок по гравию, он остановился.

– О Гарет!.. – выдохнула она, положив ему руку на плечо.

Он поежился, но не отстранился. И они, окруженные ароматами цветов и трав, снова зашагали по дорожке.

– Тебе нельзя так много ходить, – сказала наконец Софи.

– Доктор сегодня уже был, и он разрешил мне ходить и ездить верхом, – ответил он, глядя прямо перед собой.