Чужая война - Наталья Игнатова

Тем более что гость оказался своим. Ну или почти своим. Не пастух, конечно. Воин. Бывший сотник Бешеного Мамеда. Мамед-Волк, так прозвали в Эзисе несравненного рубаку и славного полководца, командовавшего наемниками, что приходили на службу к султану. Сам Мамед предпочитал прозвище Бешеный. Ибо волков не любил, говорят, с детства.

Длинной была ночь.

Спать Эльрику не хотелось совершенно. Он вспоминал сумасшедшие истории, действительно случавшиеся со знаменитым Мамедом во время той, не столь уж давней войны. Что-то рассказывал. О чем-то, вспомнив, тут же спешил забыть. Если верить слухам, Бешеный был еще жив. Это радовало. Несмотря на то, что встреча с бывшим коман – диром, удачливым, как сам Икбер-сарр, совершенно не входила в его планы.

Хотя вряд ли, конечно, прознал Мамед о том, что лучший из его сотников служил верой и правдой отнюдь не султану и даже не самому Мамеду, а халифу Барадскому.

Точнее, не халифу, а его главному визирю, но вот это уж и вовсе никого не касалось.

Уехал Эльрик еще до восхода солнца.

Дремать в удобном седле под мирное трюханье боевого жеребца. Греться на солнце, радуясь его убийственному, беспощадному жару. Как не хватало солнца в унылых Западных землях! Курить иногда, глядя равнодушно на Степь, в которую превратился весь мир. И снова засыпать, становясь постепенно таким же, как земля вокруг. Как умершая трава. Как ослепшее небо. Как застывшие на невысоких постаментах каменные идолы.

Жаворонки звенели в небе. Рассыпали серебряные трели.

Вечным противоречием Звенят мои скорбные песни, Звуки эльфийской речи, Ветра восточного вести, Не знаю, когда забуду я Лиги дорог бессчетных, Но верят в меня, как и прежде, Дети людей беззаботных.

Одиночество становилось привычным.

А там, где еще оставалось место для эмоций, вяло вздыхало, умирая под грузом равнодушия, беспомощное удивление: как мог он, Эльрик де Фокс… Эль-Рих… находить удовольствие в чьем-то обществе? Как мог привязаться к кому-то? Да как вообще можно любить что-то, кроме этих сонных, изможденных солнцем равнин?

Есть только Степь и океан. Анго. Равнодушие, простор и сила.

А люди?

А зачем они?

Только Кина грезилась иногда в пляшущих языках костра. Эльрик смотрел на огонь, не опасаясь секундной слепоты, неизбежной, если отвернуться от пламени в темноту ночи.

Здесь, в Степи, некому было нападать на него.

А если бы и нашелся такой…

Эльрик стал Степью.

И Степь стала им.

Можно ли нападать на Бесконечность?

Можно ли причинить ей вред?

А имя Кины звучало, как далекий серебряный колокольчик. Дразнило, как лунные блики на темной воде. Спорило с равнодушием Вечности сиюминутностью своего бытия. Каждым мигом своей жизни ломало застывший в сонном спокойствии мир.

Странным противостояниемНаполнен мой слабый голос,Тьмою, надеждой, отчаяниемВыбелен черный волос.Сердце летит на запад.Сердце летит к востоку.От тягостных воспоминанийНе обрести мне свободу.

Эльрик ехал через Степь. И солнечное марево дрожало над нагретой землей. Грезы наяву, нереальность реального, глухой топот копыт да белые до прозрачности клубы дыма из короткой трубки.

Запах соленый моря, пряный запах степей,Грохот копыт серебряных,Мачтовый лес кораблей.Как совместить два началаВ сети разорванных строк?Сердце на запад просится.Сердце летит на восток.

«Надо бы присмотреть в Гульраме кобылку посимпатичнее», – отрешенно подумал шефанго, когда показались далеко впереди вычурные башни самого западного из городов Эзиса.

В седельных сумках шефанго почти не было ничего, кроме необходимых в дороге вещей и драгоценных камней.

Легенды насчет драконьих сокровищ не врали ни одним словом.

– А знаешь, откуда взялись легенды?. Я расскажу тебе. Процесс зарождения сказки интереснее самой сказки, ты ведь уже понял это, мой смертный друг. Так вот, в те времена, когда гномы еще только осваивали свои подземные владения, они уже успели оценить и понять красоту – заметь, именно красоту, а не стоимость – драгоценных камней. Гномы были мастерами с первого дня своего существования здесь. Не веришь? Ну как знаешь. Я говорю правду.

Они искали руды, обустраивали свои пещеры, делали драгоценные и прекрасные вещи, расширяли границы, ковали оружие, обрабатывали камни, и золото, и лунное серебро, и серебро простое, сражались с теми из Древних, кого ты называешь Тварями… У них было много дел.

А мы жили себе в своих дворцах. Это сейчас наши дома стали называть колдовскими холмами. А когда-то, когда в мире жили только мы да Древние, все знали: есть холмы, которые на самом-то деле жилища драконов. Больше, впрочем, не знали ничего. Да.

Наши дети, Эльрик, вылупляются такими же слабыми, как и дети смертных существ. И они не способны менять форму. Это маленькие, беспомощные, беззащитные драконы. А у драконов, скажу я тебе, совсем иной метаболизм, чем у людей. Нашим детям необходимо добавлять в пищу золото, серебро и драгоценные камни. Лунное серебро, кстати, тоже.

– Витамины.

– Зря смеешься. Я бы назвал это скорее… хм, дай мне слово, я не могу искать его в твоей голове!

– Минеральные добавки, да?

– Да. Если вслушиваться в суть, а не в звучание. В твоей памяти слишком много слов, которые никому не нужны. Даже суть которых никому пока не нужна.

– Дороговато обходятся вам детишки.

– Дети всегда дороги, принц. Но все россказни о том, что мы похищаем чужие сокровища и клады, – бред! Мы умеем создавать драгоценности, понимаешь?

– Понимаю.

– Да. Я вижу слово. Зачем оно тебе?

– Для такого вот разговора.

– Возможно. Итак, ты вспомнил слово «синтез», а я услышал его суть. Ну а гномы нашли наши кладовые. У нас ведь всегда лежит запас. Общий. Молодые матери обычно так неопытны.

– А что гномы?

– После того как мы выгнали их…

– Что?

– Ах, ну да! Ты же когда-то стал одним из них! Тем не менее, Эльрик, прими как данность: мы вышвырнули гномов из наших кладовых. А они то ли в отместку, то ли не разобравшись распустили о драконах гнусные слухи.

– Иногда я склонен верить сказкам.

– Разумеется. Особенно когда тебя, как сейчас, трясет от злости и от сознания того, что прав я. Прав всегда я. Но ты никогда не привыкнешь к этому.

– Может быть.

– Точно, мой смертный друг. Совершенно точно. Потому что мои самоуверенность и самодовольство всегда будут чуть-чуть больше, чем ты склонен терпеть. И чуть-чуть меньше, чем нужно, чтобы ты взбесился. Вы очень интересный народ. Чужой для этого мира. Чуждый любому из миров. Потерявший свою память. Знаешь, я побывал в вашей империи…

– Не надо.

– Хорошо. Не буду.

Аквитон. Монастырь Фелисьена-Освободителя

Элидор аккуратно постучал в дверь.

– Да.

Черный Беркут сидел за столом и читал бумаги. Все как обычно. Все как всегда. Отец Лукас показался вдруг вечным, и вечным показался орден. И снова мелькнула, ускользая, но не исчезая совсем, странная уверенность в том, что теперь-то все должно наладиться.

– А, Элидор. Проходи, проходи. Эльф прошел, сел в предложенное кресло и приготовился к неприятностям.

– Ты тут пишешь о неких Демиургах. – Отец Лукас, порывшись в груде бумаг, выудил отчет Элидора. – Кто они?

Монах вздохнул. Писать ему всегда было проще, чем говорить. И ведь вроде написал все, что нужно… Но даже этот вздох – привычный – и – привычное – недовольство тем, что приходится излагать еще и на словах, были знакомыми. Надежными.

– Предположительно, Демиурги – это Величайшие. По мнению Эльрика де Фокса, девять Демиургов и Деструктор – маги, получившие власть над миром и уничтожившие собственный народ. По его же мнению, ни Творец, ни лжебоги не имеют возможности вмешиваться прямо или косвенно в дела мира. Он контактировал с этими Демиургами. От них же он и получил магию.

Черный Беркут заглянул в отчет. Хмыкнул:

– Излагаешь как по писаному. Меня интересует твое мнение, сын мой.

– Я не видел их. – Элидор пожал плечами. – Но полагаю, что это некий союз очень мощных магов, которые выступают на стороне Светлых сил. Видимо, их невероятное могущество подразумевает некие ограничения на вмешательство в дела обычных людей. Им противостоит Деструктор с точно такими же ограничениями.

– Понятно, – Настоятель ненадолго задумался. – Ладно, проблемы веры северных язычников сейчас не так важны. Этим можно заняться и позже. Так же как и этими магами с очень громкими именами. Слушай приказ. Ты поедешь в Эрзам. Там ты должен найти некоего Шакора. Нужно убрать его и снять с него перстень. Точно такой же, какой ты должен был забрать у Самуда. Перстень важнее, чем смерть этого человека. Потом сразу назад. Вопросы есть?