Ленин и Сталин против Троцкого и Свердлова - Сергей Сергеевич Войтиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
5 февраля Реввоентрибунал Республики направил доклад Пешехонова В.И. Ленину, а тот по традиции – «в архив»[1031], так ничего и не предприняв для наказания верного соратника.
Несмотря на то что решение по делу П.А. Кобозева уже было принято, Л.Д. Троцкому дали возможность проявить великодушие. 10 февраля председатель РВСР направил «Члену Реввоенсовета Республики товарищу Аралову» и «Председателю Совета обороны товарищу Ленину» следующее письмо: «Представленные мне материалы по делу о хранении у т. Кобозева нескольких десятков пудов муки не дают, по моему мнению, никакого повода для судебного преследования. Попытка одного из свидетелей представить дело так, будто мука эта служила для продажи, представляется совершенно бессмысленной: на руках у т. Кобозева бывали не раз десятки миллионов рублей и подозревать его в спекуляции на несколько сот или тысяч рублей – чистейшая бессмыслица. Принимая во внимание, что т. Кобозев переезжал с места на место, и в т. ч. по такой территории, где продовольственный аппарат совершенно не налажен, никак нельзя усматривать преступления в том, что он в своем поезде имел несколько десятков пудов муки, которая распределялась между работниками штабов. Думаю, что начинать по этому поводу процесс нет решительного никакого основания»[1032].
В.И. Ленин наложил на документе резолюцию: «В архив. Согласен»[1033]. Ключевым из двух пунктов резолюции председателя Совнаркома в данном случае был первый (двукратное подчеркивание не случайно): при необходимости документ можно было использовать как против П.А. Кобозева, заподозренного в спекуляции, так и против Л.Д. Троцкого, который принял его сторону в деле. А может быть, вождь мировой революции вспомнил о «летучем аппарате управления» Л.Д. Троцкого – его поезде с отдельной столовой, в которой хранились куда более ценные в голодные годы продукты, нежели несколько десятков пудов муки, в неправедном «освоении» которых обвиняли П.А. Кобозева…
Раздел V
Закулисье VIII съезда РКП(б)
Глава 1
«ЧК… организованы великолепно». Битва за ВЧК
Историческую миссию, которую изначально были призваны выполнить ВЧК и ее местные органы, исчерпывающим образом охарактеризовал Ф.Э. Дзержинский в выступлении при открытии II Всероссийской конференции чрезвычайных комиссий 27 ноября 1918 г.: «Являясь органами пролетарской борьбы», ЧК «должны проявлять максимум революционной энергии и политической зрелости и беспощадно сметать с пути все то, что мешает пролетариату в его творческой работе»[1034]. Однако исключительно ликвидацией добиться чего бы то ни было трудно, а созидательная деятельность не была характерна для чрезвычайных комиссий, в особенности после их чистки от левых эсеров[1035].
Первой «жертвой» Всероссийской ЧК после переезда государственного аппарата в Москву, как известно, стала поглощенная ею Московская ЧК. Правда, в случае с ней ущерб, нанесенный столичной работе по борьбе с контрреволюцией, никак не перекрывал успехи от проведенной под личным руководством Ф.Э. Дзержинского зачистки неидейных «анархистов» (проще говоря, бандитов). В начале апреля 1918 г. ставшие после слияния двух комиссий членами Всероссийской ЧК бывшие члены Московской ЧК Венедикт Артишевский и Владимир Янушевский подали в Совет народных комиссаров г. Москвы и Московской области заявление об уходе из комиссии, но поддались на уговоры Совнаркома и ВЧК и взяли заявление обратно[1036].
Осознав за месяц бесполезного времяпрепровождения, что костяк переехавших с Гороховой сотрудников Всероссийской ЧК считаться с ними не намерен, но полагая неудобным вторично просить об отозвании, 10 мая 1918 г. Артишевский и Янушевский направили в Президиум Моссовета и в копии – Совету народных комиссаров г. Москвы и Московской области следующее подробное заявление:
«При слиянии Комиссии по борьбе с контрреволюцией при Президиуме Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов г. Москвы и Московской области со Всероссийской чрезвычайной комиссией мы как члены ответственного коллектива, стоявшего во главе первой комиссии, вошли, согласно постановления Совнаркома г. Москвы и Моск[овской] обл[асти], по соглашению со Всерос[сийской] чрезв[ычайной] комиссией, в состав ее членов, состоя в то же самое время членами Исполнительного комитета Моск[овского] совдепа. В настоящее время мы таковыми больше не состоим, ввиду чего представительство Москвы (от Совнаркома Моск[овской] обл[асти] в комиссию делегирован для связи т. Кизельштейн) во Всерос[сийской] чрезв[ычайной] комиссии является фиктивным, ибо мы, не будучи органически связаны в процессе работы с политической жизнью Москвы, не можем служить ее представителями в комиссии (остальные члены которой состоят членами [В] ЦИК), даже в узкой области деятельности комиссии [не говоря уже о политической. – С.В.].
Указанное обстоятельство лишает нас возможности действовать с достаточной решительностью и уверенностью, необходимыми в нашей работе, – почему мы и просим Президиум Московского совета рабочих депутатов в возможно более короткий срок заменить нас во Всероссийской чрезвычайной комиссии более полномочными представителями, каковыми должны являться, по крайней мере, члены Исполнительного комитета Моск[овского] Сов[ета] раб[очих] д[епутатов]»[1037].
Правда, 20 мая, рассмотрев заявление, Бюро Коммунистической фракции Моссовета нашло простой и гениальный выход из положения: постановило запросить ВЧК о необходимости работы Артишевского и Янушевского и в случае положительного ответа «утвердить их на пленуме» Моссовета официальными его представителями в комиссии[1038]. Впрочем, с точки зрения политической проиграли и московское, и подмосковное советско-хозяйственное руководство – первое в меньшей, второе в большей степени.
Первая жертва, как водится, не стала последней. В июне 1918 г. В.И. Ленин лично был вынужден оградить от произвола сотрудников Наркомата путей сообщения. В специальном декрете Совнаркома прямо говорилось: «…работа железнодорожников должна протекать в особо благоприятных условиях» и «всякие попытки ухудшить эти условия должны рассматриваться как действия, направленные против советской власти»[1039]. Совнарком предписал «всем органам рабоче-крестьянской власти […] твердо стоять на платформе защиты советской власти, в то же время возможно тщательнее согласовать свои действия с распоряжениями центральной власти, охраняя и защищая интересы мастеровых, рабочих и служащих на жел[езных] дорогах в целях обеспечения интересов железнодорожников и устранения неправильных действий, невольно (курсив наш. – С.В.) допускаемых иногда в разгаре борьбы с врагами Рабоче-крестьянской республики различными исполнительными органами, и в т. ч. и Всероссийской чрезвычайной комиссией…»[1040]. Правительство даже пошло на создание при ВЧК специальной комиссии, в которую входили чекисты и члены ж.-д. профсоюзов – Викжедора и Всепрожжеля[1041].
В сводке важнейших политических событий, направленной военному комиссару Московского военного округа Н.И. Муралову (июль 1918 г.), были зафиксированы трения между военными комиссариатами, исполнительными комитетами и ЧК, которые вмешивались в деятельность военных комиссариатов, требовали от них отчетности и даже имели наглость взять на себя смещение отдельных военных комиссаров[1042].
Однако самое серьезное противостояние развернулось между ВЧК и местными ЧК и местными органами советской власти.
На Всероссийском съезде областных и губернских комиссариатов юстиции (июль 1918 г.) делегаты
