Череп императора - Виктор Банев

Витя сходил на кухню и принес всем еще по бутылке жидкого местного пива.

— А ты гордишься своим гимном? — спросил он у Брайана.

— Горжусь. Мы все гордимся. — Брайан отхлебнул пива, взглянул исподлобья на Дебби и поправился: — Почти все.

— А у нас почти никто гимном не гордится, — грустно сказал Витя.

— Вам нужно вести работу, — убежденно сказал Брайан, — воспитывать массы. Вот ты, Илья, скажи, почему ты не любишь свой гимн?

— Насчет уважения к гимну, — сказал я, — расскажу тебе такую историю. У меня был приятель, студент. Он учился в университете и жил в общежитии в одной комнате с негритосом.

— С кем? — не понял Брайан.

— С негром. С черным мужиком откуда-то из Африки. Негритос был социалистический — то ли из Анголы, то ли из Эфиопии, — но при коммунистах жить в одной комнате с иностранцами разрешалось только проверенным людям. Комсомольцам и вообще отличникам. Парень и был отличником, но жил все равно бедно и подрабатывал дворником — мел двор вокруг общаги. Каждое утро в шесть часов, когда по радио играл гимн СССР, он вставал и шел на работу. А негр спал. И парню было обидно. В какой-то момент ему все это надоело, он разбудил негра и говорит: «Знаешь что, милый африканец. Мы ведь оба живем в социалистической стране, так?» — «Так», — отвечает негр. «А раз так, то изволь соблюдать наши обычаи». — «А в чем дело-то?» — спрашивает сонный негр. «А в том, — говорит парень, — что советские люди каждое утро, когда играет гимн, встают и слушают его стоя». — «Ладно, — говорит негр, — давай соблюдать обычаи». С тех пор каждое утро они оба вставали, вытягивались по стойке смирно и слушали гимн. Потом парень шел на работу, а негр ложился досыпать.

Даже ирландцы весело заржали. Наверное, подобный юмор был понятен и им.

— Самое интересное, что это не все. Через одиннадцать месяцев работы парень ушел в отпуск. Вставать ему больше не надо было, он отключил будильник и спит. А негр, разумеется, будит его и говорит: «Вставай, гимн проспишь». Вставать парень не хотел и спросонья не нашел ничего лучшего, как сказать, что вот, мол, написал в деканат заявление и ему как проверенному кадру разрешили больше не вставать…

— И чем все кончилось? — спросила, улыбаясь, Дебби.

— Кончилось все грустно. Негр оказался не дурак и в тот же день побежал в деканат с заявлением. Так, мол, и так, прошу разрешить мне, круглому отличнику и убежденному социалисту, больше не вставать в шесть утра и не слушать гимн стоя. Обязуюсь за это лежать во время исполнения гимна с почтительным выражением лица и учиться на одни пятерки. У декана чуть глаза на лоб не вылезли. В общем, с тех пор этому моему знакомому никогда не разрешали жить в одной комнате с иностранцами…

Ирландцы чуть не повалились со стульев от смеха. Не смеялся один только Брайан.

— Мне не нравятся шутки по этому поводу, — сказал он, когда все отсмеялись. Он залпом допил свое пиво и поставил бутылку на стол.

— Почему? — не понял я.

— Потому что у человека всегда должно быть что-то святое. Что-то, ради чего он мог бы умереть. Гимн, родина, революция… Над этим нельзя смеяться.

— Почему нельзя?

— Потому что это серьезно. Очень серьезно. По крайней мере для меня.

— Ты мог бы умереть за эту свою революцию? — хмыкнула Дебби.

— Мог бы.

— Брось, не строй из себя черт знает что.

— Я не строю, — угрюмо произнес Брайан. — Я говорю то, что думаю.

Все помолчали. Вот уж не предполагал, что этот неглупый вроде парень так серьезно способен воспринимать подобные вещи, подумал я.

Брайан закурил, выдохнул дым и, не глядя ни на кого, сказал:

— Ради революции я мог бы сделать все. Мог бы умереть. Но главное, я мог бы пойти даже дальше. Иногда людей приходится спасать даже ценой их собственной крови. Их грехи нужно искупить самому, и героем становится лишь тот, кто способен взять эти грехи на себя. Взять и вытерпеть нестерпимую муку палача.

Он затянулся еще раз, посмотрел мне прямо в глаза и сказал:

— И не стоит улыбаться, потому что сейчас я совершенно серьезен. Серьезен как никогда. Ради революции я мог бы даже убить. Потому что убить — это тоже жертва… Иногда еще большая, чем собственная смерть.

13

С утра в пятницу я, гладко выбритый и абсолютно трезвый, отправился в Большой Дом на допрос к капитану Тихорецкому.

Ехать не хотелось. Хотелось плюнуть на все на свете комитеты и навсегда забыть об их существовании. Но все-таки я поехал. Часовой в форме и с автоматом провел меня с первого этажа на третий и усадил в стоящее в коридоре кресло. «Вас вызовут», — сказал он и ушел. А я остался.

Капитан не торопился приглашать меня в кабинет. Я курил, изучал узор трещинок на потолке и в тысячный раз пытался представить, чем он меня огорошит во время сегодняшней беседы. Сумасшедшее, абсолютно нелогичное убийство. Улики и взаимные подозрения, перепутавшиеся, как квадратики кубика Рубика. И — черт бы их побрал! — непонятно откуда взявшиеся мои отпечатки на рукоятке топора.

— Вы Стогов? — спросил молоденький комитетчик в штатском, выглядывая из кабинета. — Проходите.

Кабинет капитана оказался просторным и чистеньким. В воздухе плавал запах дешевых сигарет. Сам капитан сидел за столом, а в громадном окне за его спиной Литейный проспект тонул в потоках проливного дождя.

— Здравствуйте, Илья Юрьевич, — кивнул он, не вставая. — Садитесь. Извините, что пришлось подождать, — дела, знаете ли…

Он смотрел на меня своими мужественными серыми глазами и на какую-то минуту показался мне абсолютно ненастоящим. Тяжелый подбородок, загорелая шея, белозубая улыбка. Такими показывают функционеров спецслужб в кино. Не думал, что они бывают в жизни.

— Я пригласил вас, — сказал он, многозначительно помолчав, — чтобы еще раз взять у вас отпечатки пальцев. Отпечаток, обнаруженный на рукоятке орудия убийства, маленький и довольно смазанный. Однако наши эксперты уверяют — ближе всего отпечаток к вашим «пальчикам»… Чтобы исключить возможность ошибки, мы проводим повторную экспертизу.

Молоденький комитетчик жестом фокусника извлек из воздуха коробочку с чернильным набором. «Разрешите… И вот этот палец тоже… Готово…» Схватив лист с моими отпечатками, он кивнул капитану и исчез за дверью кабинета.

— Это все? — спросил я.

— В общем-то, да… Официально все.

— Будет что-то неофициально?

— Если помните, мы договорились, что вы будете оказывать помощь следствию. Приглядывать, так сказать, за ирландцами. Я надеялся услышать ваши соображения.

Я усмехнулся:

— Мне казалось, что после этих отпечатков… В общем, я думал, что все изменилось. Что теперь главный подозреваемый — я.

— Нет, — покачал головой капитан, — ничего не изменилось. Лично я до сих пор вас не подозреваю.

— А отпечатки?

— Появление отпечатков говорит только об одном — преступник умнее и коварнее, чем можно было предполагать.

— То есть вы считаете, что мой отпечаток на топор поставил убийца? — опешил я.

Капитан откинулся на спинку стула, не торопясь вытряс из пачки сигарету и закурил.

— Понимаете, Илья Юрьевич, я не знаю, что мне думать по этому поводу. Отпечаток налицо, улики в принципе свидетельствуют против вас. И они, конечно, могут быть использованы. Если бы следствие вел другой следователь — не я, — то думаю, что на этом оно и закончилось бы. Вы понимаете, о чем я?

— Нет, — пожал плечами я, — не понимаю.

— Я был в туннеле, присутствовал при преступлении. Я знаю, что с того места, где вы стояли, вы не могли взять топор и подойти к Шону. Но об этом знаю только я. К делу мою интуицию не подошьешь. И вот на рукоятке топора находят ваш отпечаток. Как он туда попал? Понятия не имею. Мистика, да и только. Однако результаты экспертизы — это как раз та самая бумага, которую к делу подшить можно. Пока что перевешивает моя интуиция. Она и будет перевешивать, уверяю вас, до тех самых пор, пока я занимаюсь этим делом. Я ясно излагаю свою мысль?

Излагал капитан ясно, да вот только мысль его, похоже, была сама по себе не очень внятной. Если честно, то ничего во всех этих его драматических монологах я так и не понял, однако на всякий случай неопределенно помотал головой. В том смысле, что да — куда уж яснее.

— Вот и замечательно, — облегченно вздохнул капитан. — Давайте тогда, если не возражаете, поговорим о наших заморских гостях.

— Давайте, — кивнул я.

— У вас уже появились какие-нибудь соображения?

Соображения? Все эти мои воздушные замки, выстроенные и не на песке даже, а на дырке от бублика, трудно было назвать соображениями. Однако я, соблюдая хронологический порядок и логическую последовательность, честно пересказал капитану все соображения, приходившие мне в голову за последние три дня. Мрачный сатанист Мартин — гениальная догадка о ритуальных мотивах убийства — звонок Осокина и его гипотеза насчет убийцы-левши. Финальный аккорд: Брайан — левша.