Когда рассеется туман - Кейт Мортон

— Спасибо, Альфред, — отозвалась я.

— Труженица была — каких поискать.

— Да, — согласилась я.

— Я ведь к ней заскакивал на прошлой неделе.

— Правда?

— Принес ей немного угля — мистер Гамильтон выделил.

— Ну надо же! — с благодарностью воскликнула я.

— Ночами было холодно. Не хотелось, чтобы она мерзла.

Меня переполнило теплое чувство признательности. Ведь в глубине души я боялась, что мама умерла в том числе и от холода.

Запястье крепко сжали чьи-то пальцы. Тетя.

— Дело сделано, — провозгласила она. — Церемония вышла неплохая. Покойница бы не пожаловалась.

Вопрос был спорный, но я возражать не стала.

— Больше я все равно ничего не смогла бы для нее сделать.

Альфред внимательно смотрел на нас.

— Альфред, — представила я, — это моя тетя Ди, мамина сестра.

Тетя, прищурившись, поглядела на Альфреда — она всю жизнь всех подозревала.

— Очень приятно. — Тетя повернулась ко мне. — Пойдемте, мисс, — приказала она, поправляя шляпу и потуже завязывая шарф. — Завтра к нам зайдет квартирная хозяйка, надо, чтобы все блестело.

Я взглянула на Альфреда, проклиная стену неуверенности, которая высилась между нами.

— Думаю, — неловко начала я, — я лучше…

— Знаешь, — торопливо перебил Альфред, — я надеялся… то есть миссис Таунсенд надеялась, что, может, ты заскочишь в Ривертон на чашку чая?

Он посмотрел на тетю, которая тут же нахмурилась.

— А что ей там делать?

Альфред пожал плечами, покачался с носка на пятку и обратно и, глядя на меня, ответил тете:

— Повидаться с другими слугами. Поболтать. Как в старые добрые времена.

— Нечего ей туда ходить, — решила тетушка.

— Да, — твердо сказала я, наконец обретя дар речи. — Я с удовольствием зайду.

— Прекрасно, — с облегчением вздохнул Альфред.

— Что ж, — надулась тетя, — делай, как знаешь. Мне-то какая разница. Только не задерживайся там, — предупредила она. — Я не собираюсь отскребать дом в одиночку.

Мы с Альфредом прошли по деревне рука об руку, в воздухе танцевали снежинки, слишком легкие, чтобы падать. Сначала мы шли молча, ноги неслышно ступали по раскисшей от мокрого снега дороге. Звенели колокольчики над дверями магазинов — покупатели входили и выходили. Иногда вдалеке ворчал автомобильный мотор.

Дойдя до Бридж-роуд, мы наконец заговорили. О маме. Я вспомнила историю с пуговицей и авоськой, спектакль с Панчем и Джуди, рассказала ему, как меня чуть не сдали в приют.

Альфред слушал и кивал.

— Молодец твоя мама, вот что я скажу. Несладко ей пришлось в одиночку.

— Она напоминала мне об этом каждый день, — ответила я, быть может, более жестко, чем следовало.

— А вот отец твой — бессовестный, — сказал Альфред, когда мы миновали нашу улицу и вышли в поле. — Надо же было бросить ее одну с ребенком.

Сперва я решила, что ослышалась.

— Мой кто?

— Отец. Умыл руки, да и все.

— Что ты знаешь о моем отце? — спросила я, стараясь, чтобы голос не дрожал.

Альфред только пожал плечами.

— Да по большому счету ничего. Молодая была, влюбилась, только не судьба им была жить вместе. Что-то там с его семьей, происхождением. Она толком ничего и не говорила.

— А когда она тебе рассказала? — голос стал тонким, как корочка снега под ногами.

— О чем?

— О нем. Об отце. — Я задрожала и покрепче закуталась в шаль.

— Когда я заходил. Она все время сидела одна, ты же в Лондоне, вот я и заглядывал время от времени, мне не трудно. Болтали о том, о сем.

— А еще что-нибудь вспоминала?

Неужто мама открыла ему тайну, которую хранила всю жизнь?

— Нет. Почти ничего. Во всяком случае, про твоего папу. Честно говоря, болтал в основном я, она больше слушала.

Мысли плыли и путались. Что за день! Похороны мамы, появление Альфреда, их разговоры об отце. Я ведь всю жизнь пыталась выспросить о нем хоть что-нибудь! Мы вошли в ворота Ривертона, и я ускорила шаг, будто пытаясь сбежать от непосильного дня. Сумрачная длинная аллея, казалось, успокаивала меня. Давала новые силы.

Я услышала за спиной шаги Альфреда, он еле поспевал за мной.

— Я хотел написать тебе, Грейси, правда, — запыхавшись, проговорил он. — Ответить на письмо. — Альфред наконец поравнялся со мной. — Несколько раз начинал.

— И чем дело кончилось? — не снижая скорости, поинтересовалась я.

— Не смог подыскать нужных слов. Ты же знаешь — у меня с головой беда. Еще с войны… — Он похлопал себя по лбу. — Что-то я не смогу делать уже никогда. А если и смогу, то уже не так, как раньше. Вот и с письмами у меня не ладится. — Он почти бежал рядом со мной. — Тем более, что некоторые слова надо говорить наедине, а не в письмах.

Зимний воздух леденил щеки. Я замедлила шаг.

— Почему ты не подождал меня тогда? Когда мы должны были пойти в театр?

— Я ждал, Грейси.

— Когда я вернулась, было всего-навсего пять!

Альфред вздохнул.

— Я ушел минут за десять до тебя. Мы разминулись совсем чуть-чуть. — Он потряс головой. — Я бы ждал и дольше, Грейси, да только миссис Тиббит сказала, что ты, должно быть, забыла про меня. Ушла с хозяйкой и бог весть когда вернешься.

— Это неправда!

— Зачем же она такие глупости выдумывает? — сконфуженно пробормотал Альфред.

Я беспомощно пожала плечами:

— Кто ее знает…

Мы дошли до конца дорожки. Перед нами открылся стоящий на гребне холма Ривертон — огромный и мрачный, окутанный вечерней тьмой. Не сговариваясь, мы сбавили шаг. Дошли до фонтана, обогнули его и подошли к входу для слуг.

— Я бежала за тобой, — сказала я, когда мы шагали через розовую аллею.

— Да ты что! Правда?

Я кивнула.

— И ждала у театра до последнего. Думала тебя перехватить.

— Ох, Грейси, — Альфред затормозил на нижней ступеньке крыльца. — Ну прости меня, пожалуйста!

Я тоже остановилась.

— Не надо было мне слушать эту миссис Тиббит, — вздохнул Альфред.

— Ты же не знал…

— Все равно: мне следовало верить тебе, а не ей. Просто… — Он кинул взгляд на закрытую дверь для слуг, сжал губы. — У меня был к тебе разговор, Грейс. Очень важный. Собирался спросить у тебя кое-что, ну и психовал целый день. Нервы аж звенели, как струны. — Он помотал головой. — Когда я решил, что ты на меня наплевала, я так расстроился, что не мог больше там сидеть. Выскочил из дома как бешеный. Побежал, не разбирая пути.

— А Люси? — тихо спросила я, глядя, как тают на перчатках снежинки. — Люси Старлинг?

Альфред вздохнул и сказал, не глядя на меня:

— Я позвал Люси Старлинг в театр, чтобы заставить тебя ревновать. Вот и все. Конечно, это было глупо, я знаю, и нечестно по отношению к вам обеим. — Рукой в перчатке он приподнял мой подбородок так, чтобы я глядела ему прямо в глаза. — Я пригласил ее от обиды, Грейс. Всю дорогу от Саффрона я представлял себе, как мы встретимся, репетировал, что я тебе скажу.

Его взгляд был прямым и открытым, мускул на подбородке чуть подрагивал.

— И что же ты собирался сказать? — спросила я.

Альфред нервно улыбнулся.

Заскрипели дверные петли, дверь отворилась. В проеме появилась массивная фигура миссис Таунсенд. Ее щеки стали еще краснее, чем раньше.

— Вот они! — воскликнула кухарка. — И что, позвольте спросить, вы делаете тут на морозе? — Миссис Таунсенд повернулась к кому-то у нее за спиной. — Стоят на самом холоде! Я же говорила, что слышу их! — Она снова повернулась к нам. — А я говорю мистеру Гамильтону: «Мистер Гамильтон, забери Господи мою душеньку, если я не слышу их на крыльце». А он мне: «Все-то вы выдумываете, миссис Таунсенд. Зачем им стоять на морозе, когда можно зайти в теплый дом, где их давно дожидаются?» «Уж не знаю, мистер Гамильтон, — говорю я, — но мои уши меня пока не подводили». И кто оказался прав? Я права, мистер Гамильтон! — крикнула она в дом. И замахала нам, приглашая входить. — Скорее, скорее, а то замерзнете здесь до смерти.

ВЫБОР

Я и забыла, как темно и дымно под лестницей в Ривертоне. Как низки потолки и холоден мраморный пол. Забыла, как быстро северный ветер выдувает отсюда все тепло, забираясь в щели каменных стен. Совсем не так, как в доме номер семнадцать, с его новейшими изоляцией и отоплением.

— Бедная моя девочка, — запричитала миссис Таунсенд, привлекая меня к своей необъятной груди. (Как спокойно становилось у этой груди, что за потеря для ее нерожденных детей! Однако правила были строги, и мама в полной мере испытала их на себе — или семья, или служба в доме). — Проходи, садись. Нэнси! Налей-ка Грейс чашку чаю!

— А где же Кэти? — не поняла я. Все переглянулись.

— Что случилось? — Нет, ничего плохого быть не может, Альфред бы обязательно написал…