Россия, Польша, Германия: история и современность европейского единства в идеологии, политике и культуре - Коллектив авторов

В корпусе Дверницкого находились польские офицеры, дезертировавшие из австрийской армии, а также примкнувшие к повстанцам галицийские помещики, по отношению к которым Татищев хотел добиться от австрийского правительства применения «антиэмиграционных мер» и установления постоянного надзора. Он сообщал о недовольстве населения Галиции разоружением корпуса и переслал в Петербург полученные через Ридигера «Заметки и сведения о настроениях жителей Галиции», составленные подполковником австрийской армии графом Карачаем. В «Заметках» говорилось об активном участии галицийской шляхты в «польской революции» и «бесчисленной помощи», оказываемой «армии мятежников». Автор видел в польском национальном движении большую угрозу для Австрийской империи, опасаясь, в частности, его революционизирующего влияния на Венгрию, «где стремление к независимости вследствие соседства с беспокойной нацией легко может найти опасных поборников». В самой Галиции, объяснял он, поляки не выступают, так как, в соответствии с концепцией А. Чарторыского, питают надежды на восстановление Польши при поддержке Австрии; эту концепцию разделяет гражданский губернатор Галиции князь А.Л. Лобковиц, который, ложно понимая «истинные интересы Австрии», считает «естественным» и полезным для нее создание между «северным колоссом и Германией» буферного польского государства. По словам Карачая, Лобковиц не предпринимает никаких мер против тех, кто в Галиции помогает «мятежникам», так как боится спровоцировать взрыв в провинции; к его мнению прислушиваются в Вене, и потому необходимо раскрыть глаза правительству на то, что происходит под началом губернатора, разоблачить «пороки и беспечность его тамошних чиновников, бóльшая часть которых – галицийцы, считающие себя поляками, – разделяет их преступные устремления». Автор «Заметок» рассчитывал на влияние российского двора и одновременно давал ему рекомендации: он предлагал, чтобы царь объявил широкую амнистию повстанцам, так как это «произвело бы очень хорошее впечатление на всю Европу», а на будущее советовал изолировать польскую молодежь от французского влияния и обеспечить ее образование в России.

Пересылая Нессельроде «Заметки» Карачая, Татищев сообщал и свои наблюдения «о возбуждении умов в Галиции», о создании во Львове «распорядительного комитета», а в Тернополе «подкомитета», которые готовили восстание на Волыни и в Подолии. Он подчеркивал, что нет контроля за приезжими, что чины местной администрации и полиции попустительствуют этой деятельности, не скрывая «своей преданности делу мятежников», и информировал российского вице-канцлера, что, добиваясь от Меттерниха отставки Лобковица, получил заверения о передаче функций гражданского и военного губернатора эрцгерцогу Фердинанду. «Хорошо известные взгляды этого принца и его твердый характер, – писал Татищев, – являются гарантией усердного и полноценного исполнения им предписаний своего государя, касающихся изоляции польских революционеров и надзора за административными и полицейскими мерами, которые для этого потребуются. Поскольку австрийское правительство решилось последовать примеру Пруссии и установить на границе с Королевством санитарный кордон, ему будет проще предупреждать происки и частые сношения бунтовщиков с галичанами»[829].

Аналогичные неприятные для России проблемы возникали и в Пруссии. По сведениям Нессельроде, в Мемеле население симпатизировало повстанцам, им продали и даже дали даром порох, тогда как русские войска получили отказ на просьбу продать боеприпасы. Российский вице-канцлер поручил послу Алопеусу обратиться к прусскому правительству: «Оно само, – писал он, – должно будет признать, насколько настроение и поведение жителей Мемеля […] противоречит интересам сохранения общественного порядка в Пруссии и отношениям добрососедства между двумя странами, вследствие чего оно, без сомнения, поспешит принять необходимые меры, дабы пресечь столь преступные происки»[830]. Российское правительство беспокоил наплыв в Пруссию поляков из разбитых в Королевстве Польском повстанческих отрядов А. Гелгуда, Д. Хлаповского, Ф. Роланда, М. Рыбиньского. Их задержание и разоружение прусскими властями сопровождалось обязательством последних не выдавать повстанцев России. Между тем российский дипломат Ф.П. Мальтиц, заменивший в Берлине умершего Алопеуса, отметил в переданном ему списке поляков имена лиц, «своими преступлениями снискавших себе печальную известность», и опасался, что они могут избежать наказания, выехав на Запад. По его мнению, «прибытие целой толпы озлобленных неудачами мятежников, являющихся в глазах революционеров всех стран мучениками за дело, которое они осмеливаются называть делом свободы, не может не причинить больших неудобств Европе. Даже из своей далекой ссылки они будут подстрекать к новым беспорядкам в Польше». Еще летом 1831 г. Мальтиц требовал выдачи России военного снаряжения польских отрядов, вывезенных ими средств и самих участников восстания, но людей прусские власти выдать отказывались, ссылаясь на данные им обязательства. Они объясняли, что в противном случае не сумели бы арестовать и разоружить повстанцев, которые могли бы вновь двинуться в Литву. Поэтому, подчеркивал государственный секретарь правительства Пруссии И.П. Ансильон, решение прусских властей отвечает и интересам России. Он заверял Мальтица, что Пруссия сама заинтересована в том, чтобы передать России задержанных поляков, так как это «положит конец затруднениям правительства, оказавшегося перед выбором: или позволить этим лицам скрыться, или подвергнуть себя всем опасностям, которыми может угрожать польским провинциям монархии затянувшееся пребывание в стране этих возмутителей общественного спокойствия». А пока решено было переместить поляков в район Грауденца. Ансильон обещал, что прусские власти проверят их бумаги и вывезенные ими из Королевства денежные средства, а Мальтиц настоятельно просил обеспечить строгий надзор за ними и не выпускать из Пруссии без паспортов, выданных российским правительством или российским посольством в Берлине[831].

Несколько позже Мальтиц предпринял еще одну попытку добиться выдачи прусскими властями повстанцев. Речь шла о нескольких десятках поляков из числа подписавших 17 сентября 1831 г. в Закрочиме декларацию следующего содержания: «Нижеподписавшиеся, желая сохранить славу польского имени и разделить в настоящее время судьбу армии, не только не отрекаются от своих прошлых действий, но и подтверждают их своими подписями». Прусское правительство, отказывая в просьбе России, в данном случае ссылалась на русско-польскую конвенцию от 17(29) марта 1830 г. о взаимной выдаче дезертиров и уголовных преступников и прилагавшуюся к ней декларацию о лицах, обвиняемых в совершении политических преступлений, предусматривавшую, что «выдача каждого, обвиненного в политическом преступлении, должна производиться только по предварительной договоренности между двумя правительствами». Однако Мальтиц видел основную причину в другом: «Это нежелание прусского двора удовлетворить требования о выдаче, направляемые ему иностранными правительствами, объясняется его крайним опасением навлечь на себя упреки со стороны так называемой либеральной партии как в Пруссии, так и в других странах»[832].

С такой же позицией венского двора и с теми же причинами, ее обусловившими, российская дипломатия столкнулась, когда попыталась добиться выдачи личного состава корпуса Дверницкого. Нота Нессельроде, врученная австрийскому послу в Петербурге и содержавшая безапелляционное требование выдачи, осталась без прямого ответа. Австрийские власти вернули военное имущество – артиллерию, оружие, снаряжение, лошадей, но солдат, офицеров и самого генерала разместили в лагерях под охраной «до окончания борьбы между Россией и мятежным Королевством». «Затем, – писал Меттерних австрийскому послу при русском дворе, – его всероссийское императорское величество даст нам знать о своих распоряжениях относительно этих людей». Он подчеркивал, что польско-русский конфликт – это конфликт между «абсолютно разнородными сторонами», и потому Австрия не может занять позицию дипломатического нейтралитета; возможны лишь «пассивное поведение» и проведение мер «сдержанного характера», обязательные для «регулярного правительства» с формальной точки зрения, но если бы австрийский монарх руководствовался лишь «моральным побуждением, он немедленно выдал бы корпус Дверницкого России». Татищев пытался представить австрийскому кабинету опасность негативной интерпретации его отказа как акта предоставления убежища «злоумышленникам» и указывал на необходимость мер, которые могли бы «парализовать последствия симпатий большого числа жителей Галиции делу мятежников и лишили бы этих последних возможности еще питать надежды на поддержку в Галиции и на терпимое отношение австрийских властей к их преступным замыслам».