Россия, Польша, Германия: история и современность европейского единства в идеологии, политике и культуре - Коллектив авторов

Но, видимо, декларацию эту вручать не пришлось, так как Берлин отказался и от присылки комиссара. Предпринимались попытки уговорить берлинское правительство, однако Ансильон заявил, что несогласие исходит от короля. Премьер-министр неоднократно излагал свои доводы, объясняя причины, обусловившие позицию Пруссии. Он подчеркивал, что «прусское правительство без колебаний соглашается» на оккупацию Кракова русскими войсками, так как эта «чисто военная операция» стала необходимой для России «из-за проникновения на “нейтральную” территорию Краковской республики повстанцев из Королевства Польского и неспособности местных властей их разоружить и контролировать». По мнению Ансильона, дело касалось только России, поэтому Пруссия ограничивала свое участие признанием правомерности этой «операции» и к тому же призывала Австрию. Направление в Краков прусских и австрийских комиссаров, а тем более войск, считал премьер-министр, было бы мерой, «мало соответствующей требованиям времени», «неуместной и бесполезной, а может быть, даже опасной», так как она «могла бы […] оказать неблагоприятное воздействие на общественное мнение»: «казалось бы, что эти две державы безосновательно вмешиваются в чужое дело». Ансильон уверял, что присутствие в Кракове резидентов этих держав «послужит достаточно убедительным свидетельством их согласия с мерой, принятой Россией, и единения, царящего между тремя дворами-покровителями». На замечание Паскевича, что присутствие резидента «не свидетельствует о согласии короля на оккупацию столь же явно, как направление военного комиссара», с которым мог бы согласовывать действия российский командующий, глава берлинского кабинета, озабоченный реакцией «общественного мнения», пояснил, что присутствие военных комиссаров «было бы равноценно присутствию военного отряда – мера, на которую прусское правительство не могло решиться из опасения ока заться у частником военных действий». Прусская дипломатия требовала отделить вопрос оккупации от будущих демаршей трех держав по вопросу их участия в реорганизации Краковской республики. Ансильон подчеркивал, что «законный порядок» в Кракове был нарушен еще до восстания, и теперь не надо торопиться с реорганизацией. Сначала, считал он, нужно изучить положение вещей, продумать «способы устранения бед этого государства», сделать предложения своим дворам, которые затем направят требования краковскому правительству и, если не встретят там понимания, условятся о совместных «репрессивных или принудительных мерах», отвечающих общим интересам. По его мнению, изменения нужны были прежде всего в личном составе органов власти Кракова, а возможно, и в конституции государства. В целом обсуждение вопроса о будущем внутреннем устройстве Краковской республики берлинский кабинет был склонен отложить до полного восстановлении «внешнего спокойствия» и завершения «военных операций»[851].

Такое обсуждение Меттерних предлагал провести на особой дипломатической конференции трех дворов – Петербург это одобрил, Берлин же согласился с оговорками. С одной стороны, в Париж и Лондон были разосланы заявления прусского кабинета о полном одобрении оккупации Кракова, с другой, – берлинский двор высказывал пожелания, чтобы «оккупация не стала более продолжительной, чем необходимо»: срок следовало определить «с учетом мер, которые будут приняты Россией и Австрией в отношении укрывшихся в Галиции польских войск, чье дальнейшее присутствие там сделает неизбежным продолжение военной оккупации Кракова». После урегулирования этого вопроса, считал Ансильон, «три державы смогут договориться о дальнейших шагах относительно внутреннего переустройства республики». Однако, как сообщал Татищев, проект конференции, предложенный Меттернихом, был рассчитан на более широкий спектр обсуждаемых проблем и позволял «достичь согласия между тремя дворами по всем вопросам, которые могут возникнуть в связи с будущей судьбой Польши». «Полное единодушие трех кабинетов по всем европейским вопросам» имело целью «укрепить монархическое начало путем единства высказываний и действий их представителей и заранее согласовывать их шаги в возможных в будущем ситуациях». Считая момент благоприятным для такого согласия, прусское правительство, тем не менее, настаивало на конфиденциальном характере секретного совещания и просило уточнить его цели и форму проведения. Татищев полагал, что России было бы полезно принять некоторые идеи Меттерниха, чтобы «иметь средство добиться от наших союзников оказания нам определенных услуг и предоставления более широких возможностей для воссоздания общественного порядка в Польше». Меттерних предлагал, чтобы по конкретному вопросу, волнующему тот или иной двор, его уполномоченный представлял конференции меморандум, на который два других двора дадут ответ. «Такой образ действий, – писал Татищев Нессельроде, – даст нам преимущество в польском вопросе, поскольку мнение берлинского двора будет зависеть от мнения венского, более к нам расположенного, ибо он вовсе не питает к нам недоверия, хотя сейчас и не может следовать собственным побуждениям, идя нам навстречу в большей мере, нежели прусский кабинет, так как в таком случае его политика в сравнении с прусской утратит в глазах Франции и Англии ту уравновешенность, справедливость и независимость, которые он хочет сохранить, чтобы обеспечить себе некоторое влияние на политический курс этих двух кабинетов»[852].

Отрицательно оценивая позицию Пруссии в плане ее союзнической верности и отмечая негативное влияние ее на Австрию, Татищев, как можно заметить, не закрывал глаза и на зависимость курса Вены от политики западных держав и европейского общественного мнения. Он указывал и на такие факторы, влиявшие на позицию габсбургского двора в отношении польского вопроса, как симпатии к полякам ряда австрийских сановников и «боязнь дать повод для волнений в Галиции»[853]. В целом же сравнение двух союзников России было не в пользу Пруссии, и очередным подтверждением явились ее колебания в отношении к конфликту, возникшему между российскими военными и сенатом Кракова. Россия объявила о выводе войск из вольного города, и генерал П.Я. Ренненкампф обратился к краковским властям с просьбой возместить некоторые издержки пребывания в городе российских воинских частей. Сенат отказал ему и обратился к резидентам Австрии и Пруссии с просьбой о посредничестве, но те не захотели вмешиваться. Прусское правительство посоветовало сенату облечь свой отказ в более подходящую форму, но по существу Ансильон не поддержал претензий российских военных, хотя и был удивлен «мелочностью» сената[854].

Вывод российских войск из Кракова стал сигналом для проведения совещания дипломатов России, Австрии и Пруссии. Инициативу созыва взял на себя венский кабинет, пол у чивший от своего резидента в Кракове тревожные донесения: в них выражалось опасение, что после вывода российских войск город станет убежищем для польских революционных элементов и «очагом омерзительных интриг», могущих нарушить «спокойствие соседних государств». Резидент указывал на необходимость присутствия в Кракове небольшого гарнизона, пока не восстановят окончательно «порядок», а из соседних стран не удалят «военных, принадлежащих к различным отрядам мятежников». Эти опасения и рекомендации были озвучены на совещании, состоявшемся в Вене 25 ноября 1831 г. Протокол зафиксировал цель трех держав, чтобы «счастливо существующее» между ними «согласие во взглядах и намерениях нашло свое полное применение в отношении Вольного краковского государства». Вместе с тем указывалось «на опасности и затруднения, могущие произойти […] вследствие полного отсутствия вооруженных сил в этом государстве». Сообщалось об инициативе Меттерниха, пригласившего союзных послов Татищева и Мальцана «обсудить средства предупреждения последствий», какие подобное положение может иметь для спокойствия как самой Краковской республики, так и «соседних провинций союзных дворов». Меттерних предложил направить чрезвычайных комиссаров, чтобы при их посредстве «по возможности ускорить реорганизацию краковского правительства и внесение в конституцию этого государства необходимых изменений», предварительно обеспечив согласование комиссарами своих позиций. В документе подчеркивалось, как важно не допустить превращения Кракова и его владений «в арену для новых беспорядков и в очаг опасных интриг и возмущений еще до реорганизации». С этим было связано второе предложение Меттерниха: «незамедлительно уполномочить резидентов трех дворов-покровителей в Кракове собраться на конференцию с тем, чтобы они […] следили за поддержанием порядка и спокойствия в этом государстве и совместными демаршами перед сенатом добивались принятия всех мер», соответствующих «интересам трех дворов и безопасности их пограничных владений». «На случай, если эти совместные демарши окажутся недейственными и станет необходимым применение вооруженной силы», Меттерних предложил превентивную меру: каждая из держав должна срочно разместить на границах Краковской республики пехотный батальон, эти части будут переданы в распоряжение резидентам, а затем конференции чрезвычайных комиссаров и по ее приказу должны «выступить в поход и действовать по ее указаниям». Меттерних обязался в ближайшее время передать представителям России и Пруссии проект инструкций для командиров трех батальонов. Он был уверен, что «с помощью этих мер опасности, порожденные нынешними обстоятельствами […] можно будет устранить и привести вскоре Краковскую республику в то состояние спокойствия, порядка и процветания, каковое имели в виду три державы во время заключения договоров, касающихся этого государства». Татищев сразу заверил австрийского канцлера, что Петербург примет все его предложения, Мальцан же обещал незамедлительно передать их в Берлин[855].